Письмо танкиста А. Голикова жене
Милая Тонечка!
Я не знаю, прочитаешь ли ты когда-нибудь эти строки? Но я твердо знаю, что это последнее мое письмо.
Сейчас идет бой жаркий, смертельный. Наш танк подбит. Кругом нас фашисты. Весь день отбиваем атаку. Улица Островского усеяна трупами в зелёных мундирах, они похожи на больших недвижимых ящериц. Сегодня шестой день войны. Мы остались вдвоём - Павел Абрамов и я. Ты его знаешь, я тебе писал о нём. Мы не думаем о спасении своей жизни. Мы воины и не боимся умереть за Родину. Мы думаем, как бы подороже немцы заплатили за нас, за нашу жизнь...
Я сижу в изрешеченном и изуродованном танке. Жара невыносимая, хочется пить. Воды нет ни капельки. Твой портрет лежит у меня на коленях. Я смотрю на него, на твои голубые глаза, и мне становится легче - ты со мной. Мне хочется с тобой говорить, много-много, откровенно, как раньше, там, в Иваново... 22 июня, когда объявили войну, я подумал о тебе, думал, когда теперь вернусь, когда увижу тебя и прижму твою милую головку к своей груди? А может, никогда. Ведь война... Когда наш танк впервые встретился с врагом, я бил по нему из орудия, косил пулеметным огнем, чтобы больше уничтожить фашистов и приблизить конец войны, чтобы скорее увидеть тебя, мою дорогую. Но мои мечты не сбылись... Танк содрогается от вражеских ударов, но мы пока живы. Снарядов нет, патроны на исходе. Павел бьет по врагу прицельным огнем, а я "отдыхаю", с тобой разговариваю. Знаю, что это в последний раз. И мне хочется говорить долго, долго, но некогда. Ты помнишь, как мы прощались, когда меня провожала на вокзал? Ты тогда сомневалась в моих словах, что я вечно буду тебя любить. Предложила расписаться, чтобы я всю жизнь принадлежал тебе одной. Я охотно выполнил твою просьбу. У тебя на паспорте, а у меня на квитанции стоит штамп, что мы муж и жена. Это хорошо. Хорошо умирать, когда знаешь, что там, далеко, есть близкий тебе человек, он помнит обо мне, думает, любит. "Хорошо любимым быть..." Сквозь пробоины танка я вижу улицу, зеленые деревья, цветы в саду яркие-яркие. У вас, оставшихся в живых, после войны жизнь будет такая же яркая, красочная, как эти цветы, и счастливая... За нее умереть не страшно... Ты не плачь. На могилу мою ты, наверное, не придешь, да и будет ли он - могила-то?
28 июня 1941 г.
Милая Тонечка!
Я не знаю, прочитаешь ли ты когда-нибудь эти строки? Но я твердо знаю, что это последнее мое письмо.
Сейчас идет бой жаркий, смертельный. Наш танк подбит. Кругом нас фашисты. Весь день отбиваем атаку. Улица Островского усеяна трупами в зелёных мундирах, они похожи на больших недвижимых ящериц. Сегодня шестой день войны. Мы остались вдвоём - Павел Абрамов и я. Ты его знаешь, я тебе писал о нём. Мы не думаем о спасении своей жизни. Мы воины и не боимся умереть за Родину. Мы думаем, как бы подороже немцы заплатили за нас, за нашу жизнь...
Я сижу в изрешеченном и изуродованном танке. Жара невыносимая, хочется пить. Воды нет ни капельки. Твой портрет лежит у меня на коленях. Я смотрю на него, на твои голубые глаза, и мне становится легче - ты со мной. Мне хочется с тобой говорить, много-много, откровенно, как раньше, там, в Иваново... 22 июня, когда объявили войну, я подумал о тебе, думал, когда теперь вернусь, когда увижу тебя и прижму твою милую головку к своей груди? А может, никогда. Ведь война... Когда наш танк впервые встретился с врагом, я бил по нему из орудия, косил пулеметным огнем, чтобы больше уничтожить фашистов и приблизить конец войны, чтобы скорее увидеть тебя, мою дорогую. Но мои мечты не сбылись... Танк содрогается от вражеских ударов, но мы пока живы. Снарядов нет, патроны на исходе. Павел бьет по врагу прицельным огнем, а я "отдыхаю", с тобой разговариваю. Знаю, что это в последний раз. И мне хочется говорить долго, долго, но некогда. Ты помнишь, как мы прощались, когда меня провожала на вокзал? Ты тогда сомневалась в моих словах, что я вечно буду тебя любить. Предложила расписаться, чтобы я всю жизнь принадлежал тебе одной. Я охотно выполнил твою просьбу. У тебя на паспорте, а у меня на квитанции стоит штамп, что мы муж и жена. Это хорошо. Хорошо умирать, когда знаешь, что там, далеко, есть близкий тебе человек, он помнит обо мне, думает, любит. "Хорошо любимым быть..." Сквозь пробоины танка я вижу улицу, зеленые деревья, цветы в саду яркие-яркие. У вас, оставшихся в живых, после войны жизнь будет такая же яркая, красочная, как эти цветы, и счастливая... За нее умереть не страшно... Ты не плачь. На могилу мою ты, наверное, не придешь, да и будет ли он - могила-то?
28 июня 1941 г.
A letter from tanker A. Golikov to his wife
Dear Tonechka!
I don’t know if you will ever read these lines? But I know for sure that this is my last letter.
Now the battle is hot, deadly. Our tank is hit. All around us are fascists. We repel the attack all day. Ostrovsky Street is littered with corpses in green uniforms, they look like large immovable lizards. Today is the sixth day of the war. We were left alone - Pavel Abramov and I. You know him, I wrote to you about him. We do not think about saving our lives. We are warriors and are not afraid to die for our homeland. We think the Germans would pay more for us, for our lives, as if they were more expensive ...
I am sitting in a mutilated and mutilated tank. The heat is unbearable, thirsty. There is not a drop of water. Your portrait is on my lap. I look at him, at your blue eyes, and it makes me feel better - you are with me. I want to talk with you, many, many, frankly, as before, there, in Ivanovo ... On June 22, when the war was declared, I thought about you, thought when I will be back, when I see you and I will press your sweet head to my breasts? Or maybe never. After all, the war ... When our tank first met the enemy, I hit it with a cannon, mowed it with machine gun fire in order to destroy the Nazis more and bring the end of the war closer to see you soon, my dear. But my dreams did not come true ... The tank shudders from enemy attacks, but we are still alive. There are no shells, cartridges are running out. Pavel beats the enemy with aimed fire, and I "rest", I'm talking to you. I know this is the last time. And I want to talk for a long, long, but once. Do you remember how we said goodbye when I was escorted to the station? You then doubted my words that I would forever love you. She offered to sign that I belong to you all my life. I willingly fulfilled your request. You have on your passport, and I have a stamp on the receipt that we are husband and wife. It's good. It's good to die when you know that there, far away, there is a person close to you, he remembers me, thinks, loves. “It’s good to be loved ...” Through the holes of the tank I see the street, green trees, flowers in the garden bright and bright. You survivors, after the war, life will be as bright, colorful as these flowers, and happy ... It’s not scary to die for it ... You don’t cry. You probably won’t come to my grave, and will he be a grave?
June 28, 1941
Dear Tonechka!
I don’t know if you will ever read these lines? But I know for sure that this is my last letter.
Now the battle is hot, deadly. Our tank is hit. All around us are fascists. We repel the attack all day. Ostrovsky Street is littered with corpses in green uniforms, they look like large immovable lizards. Today is the sixth day of the war. We were left alone - Pavel Abramov and I. You know him, I wrote to you about him. We do not think about saving our lives. We are warriors and are not afraid to die for our homeland. We think the Germans would pay more for us, for our lives, as if they were more expensive ...
I am sitting in a mutilated and mutilated tank. The heat is unbearable, thirsty. There is not a drop of water. Your portrait is on my lap. I look at him, at your blue eyes, and it makes me feel better - you are with me. I want to talk with you, many, many, frankly, as before, there, in Ivanovo ... On June 22, when the war was declared, I thought about you, thought when I will be back, when I see you and I will press your sweet head to my breasts? Or maybe never. After all, the war ... When our tank first met the enemy, I hit it with a cannon, mowed it with machine gun fire in order to destroy the Nazis more and bring the end of the war closer to see you soon, my dear. But my dreams did not come true ... The tank shudders from enemy attacks, but we are still alive. There are no shells, cartridges are running out. Pavel beats the enemy with aimed fire, and I "rest", I'm talking to you. I know this is the last time. And I want to talk for a long, long, but once. Do you remember how we said goodbye when I was escorted to the station? You then doubted my words that I would forever love you. She offered to sign that I belong to you all my life. I willingly fulfilled your request. You have on your passport, and I have a stamp on the receipt that we are husband and wife. It's good. It's good to die when you know that there, far away, there is a person close to you, he remembers me, thinks, loves. “It’s good to be loved ...” Through the holes of the tank I see the street, green trees, flowers in the garden bright and bright. You survivors, after the war, life will be as bright, colorful as these flowers, and happy ... It’s not scary to die for it ... You don’t cry. You probably won’t come to my grave, and will he be a grave?
June 28, 1941
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Аня Надеждина
