И вот уже, как бы сам собой, назревает...

И вот уже, как бы сам собой, назревает вопрос: ведь вот такие
театральные пьесы, — пьесы, в которых побеждает порок и
погибает добродетель, ведь этакие пьесы — они же правдивы,
ведь они же изображают настоящую жизнь, ведь именно в жизни
случается так, что побеждают худшие люди, — так почему же в
жизни мы, глядя на все это, остаемся спокойны и живем и
работаем, — а когда эту же картину окружающей нас жизни нам
показывают в театре, так мы возмущаемся, озлобляемся, звереем.
Не странно ли, что одна и та же картина, проходящая перед
глазами одного и того же человека, оставляет этого человека в
одном случае (в жизни) спокойным и равнодушным, и возбуждает в
нем в другом случае (в театре) возмущение, негодование, ярость.
И не доказывает ли это наглядно, что причину возникновения в
нас тех или иных чувств, которыми мы реагируем на внешнее
событие, нужно отыскивать отнюдь не в характере этого события,
а всецело в состоянии нашей души. Такой вопрос весьма
существенный и на него следует точно ответить.

Дело, очевидно, в том, что в жизни мы подлы и неискренни, в
жизни нас прежде всего беспокоит наше личное благоустройство, и
поэтому–то в жизни мы льстим и помогаем, а подчас и сами
воплощаем собой тех самых насильников и злодеев, поступки
которых вызывают в нас такое ужасное негодование в театре. В
театре зато, эта личная заинтересованность, это подленькое
устремление к добыванию земных благ спадает с наших душ, в
театре ничто личное не насилует благородства и честности наших
чувств, в театре мы становимся душевно чище и лучше, и поэтому
нами, нашими стремлениями и симпатиями, пока мы сидим в театре,
всецело руководят наши лучшие чувства справедливого
благородства, человечности. И вот тут–то и напрашивается
страшная мысль. Напрашивается мысль о том, восстанем, не
звереем окончательно и не убиваем, во имя попранной
справедливости, людей, так это потому лишь, что мы подлы,
испорчены, жадны и вообще плохи, — а что если бы в жизни, как
и в театре, мы распалили бы в нас наши человечнейшие чувства,
если бы в жизни мы стали бы лучше, так мы бы, — возбужденные
дрожанием в наших душах чувств справедливости и любви к
обиженным и слабым, — свершили бы, или почувствовали бы
желание свершить (что решительно все равно, поскольку мы
говорим о душевных движениях), такое количество злодеяний,
кровопролитий, пыток и мстительнейших убийств, каких никогда
еще не свершал, да и не хотел свершить ни один, даже самый
ужасный злодей, руководимый целью обогащения и наживы.

И невольно в нас поднимается желание обратиться ко всем
будущим Пророкам человечества и им сказать: — Милые и добрые
Пророки! Не трогайте вы нас; не распаляйте вы в наших душах
возвышенных человечнейших чувств, и не делайте вообще никаких
попыток сделать нас лучше. Ибо видите вы: пока мы плохи — мы
ограничиваемся мелким подличаньем, — когда становимся лучше —
мы идем убивать.

Поймите же, добрые Пророки, что именно заложенные в наших
душах чувства Человечности и Справедливости и заставляют нас
возмущаться, негодовать, приходить в ярость. Поймите, что если
бы мы лишены были чувств Человечности, так мы бы вовсе и не
негодовали бы, не возмущались. Поймите, что не коварство, не
хитрость, не подлость разума, а только Человечность,
Справедливость и Благородство Души принуждают нас негодовать,
возмущаться, приходить в ярость и мстительно свирепеть.
Поймите, Пророки, это механизм наших человеческих душ — это
механизм качелей, где от наисильнейшего взлета в сторону
Благородства Духа и возникает наисильнейший отлет в сторону
Ярости Скота.

Это стремление взвить душевные качели в сторону человечности
и неизменно вытекающий из него отлет в сторону Зверства,
проходит чудесной и в то же время кровавой полосой сквозь всю
историю человечества, и мы видим, что как раз те особенно
темпераментные эпохи, которые выделяются исключительно сильными
и осуществленными в действии взлетами в сторону Духа и
Справедливости, кажутся нам особенно страшными в силу
перемежающихся в них небывалых жестокостей и сатанинских
злодейств.

Подобно медведю с кровавой, развороченной башкой толкающего
висячее на бечеве бревно и получающего тем более страшный удар,
чем сильнее он его толкает, — человек изнывает и уже устает в
этом качании своих душ.

Человек изнывает в этой борьбе и какой бы он исход ни избрал:
продолжать ли раскачивать это бревно, чтобы при какой–нибудь
особо сильной раскачке окончательно разворотить себе башку, ––
или же остановить душевные качели, существовать в холодной
разумности, в бездушии, следовательно в бесчеловечии и таким
образом в полной утрате теплоты своего облика, — и тот и
другой исходы предопределяют полное завершение Проклятия,
которым является для нас это странное, это страшное свойство
наших человеческих душ.

"Роман с кокаином" М.Агеев
And now, as if by itself, the question is brewing: after all, such
theatrical plays - plays in which vice prevails and
virtue dies, because such plays are true
because they portray real life, because it is in life
it happens that the worst people win - so why in
life, looking at all this, we remain calm and live and
We work, and when we get the same picture of life around us
show in the theater, so we are indignant, embittered, a beast.
Is it not strange that one and the same picture, passing before
through the eyes of the same person, leaves that person in
one case (in life) calm and indifferent, and exciting in
in another case (in the theater) indignation, indignation, rage.
And doesn’t this prove clearly that the cause of
us of those or other feelings with which we react to the external
an event, one must not seek out the nature of this event,
but completely in the state of our soul. This question is very
substantial and should be answered accurately.

The fact, obviously, is that in life we ​​are mean and insincere, in
of life we ​​are primarily concerned about our personal accomplishment, and
that's why in life we ​​flatter and help, and sometimes ourselves
embody the very rapists and villains, deeds
which cause us such terrible indignation in the theater. AT
theater, but this personal interest is petty
the desire to obtain earthly goods falls from our souls, in
nothing personal raises the nobility and honesty of our theater
feelings, in the theater we become mentally cleaner and better, and therefore
us, our aspirations and sympathies, while we are sitting in the theater,
totally guided by our best feelings of fairness
nobility, humanity. And here it begs
scary thought. It begs the thought that we will rise, not
finally beast and do not kill, in the name of trampled
justice, people, it’s only because we are mean,
spoiled, greedy and generally bad - but what if in life, as
and in the theater, we would inflame our most humane feelings in us,
if in life we ​​would become better, so we would be - excited
trembling in our souls of feelings of justice and love for
offended and weak - would have done, or would have felt
desire to accomplish (which is absolutely the same as we
talking about mental movements), so many atrocities,
bloodshed, torture and vengeful killings like never before
I haven’t done it yet, and I didn’t want to do one, even the most
a terrible villain, led by the goal of enrichment and profit.

And involuntarily a desire rises in us to appeal to all
future prophets of mankind and tell them: - Lovely and kind
The prophets! Do not touch us; do not burn you in our souls
sublime humane feelings, and do not do anything at all
trying to make us better. For you see: while we are bad - we
we restrict ourselves to petty reprobation - when we get better -
we are going to kill.

Understand, good prophets, what exactly are inherent in our
souls the feelings of Humanity and Justice and make us
to be indignant, indignant, to become furious. Understand that if
if we were deprived of the feelings of Humanity, so we would not have
would be indignant, not indignant. Understand that not cunning, not
cunning, not the vileness of reason, but only Humanity,
Justice and the Nobleness of the Soul make us indignant
to be indignant, to become furious and vindictively furious.
Understand, the Prophets, this is the mechanism of our human souls - this
swing mechanism, where from the strongest take-off to the side
The nobility of the Spirit and there is the strongest flight away
Fury of Cattle.

This desire to swing the spiritual swing towards humanity
and the flight that invariably flows from it towards Atrocity,
passes a wonderful and at the same time bloody strip through the whole
the history of mankind, and we see that just those especially
temperamental eras that stand out extremely strong
and carried out in action ups in the direction of the Spirit and
Justice seems to us especially scary because of
alternating in them unprecedented cruelties and satanic
villainy.

Like a bear with a bloody, scattered head pushing
a log hanging on a rope and receiving a terrible blow,
the harder he pushes him, the person is exhausted and already tired of
this swing of your souls.

A man languishes in this struggle and no matter what outcome he chooses:
whether to continue to swing this log, so that at any
to especially strong buildup, finally turn your head around, ––
or stop the spiritual swing, exist in the cold
rationality, in heartlessness, therefore inhumanity and such
image in the complete loss of the warmth of his appearance - and he and
other outcomes determine the complete completion of the Curse,
which this strange thing is for us, this terrible property
our human souls.

"A novel with cocaine" M. Ageev
У записи 3 лайков,
0 репостов,
253 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Мария Крендель

Понравилось следующим людям