БЫТЬ УТРОМ
«Ну а что ты хотела, Беатрис, покупая плацкартный билет за 700 рублей на верхнюю полку», – думаю я, пробираясь по вечернему и уже так густо набитому белгородскому поезду до своего места. В проходе стоит нечто: огромная волосатая шапка, из-под которой видны две тонкие, некрепко держащиеся на полу ноги. Я пытаюсь обойти мохнатое существо, но оно падает на меня, пытаясь найти свою полку номер 36. Наконец, я своём купе. Напротив меня Светлана. Большую пухлую грудь обтягивает футболка с надписью «Грешники», крашеные в чёрный липкие волосы, ободранный лак на ногтях – все как положено. Мы здороваемся. Я заползаю в дальний угол и обречённо слушаю, как Светлана без перерыва надиктовывает кому-то голосовые сообщения: «Знаешь, в Москве тусовагца хогошо, но в Питеге, конечно, лугше»… ну и так ещё сорок раз в разных вариациях. Вдруг ледяным ужасом ко мне приходит озарение – полка номер 36 ровно над Светой, а значит….
- Сударыни, а где же всё-таки моя 36-я полка – перед нами стоит, покачиваясь, мохнатая шапка на ножках и пытается разместить на верхней багажной полке огромную клетчатую сумку («клетчатая сумка» — это почти как социальный срез общества, ну вы понимаете…). Сумка, естественно, падает на Свету, Света начинает визжать как свинья. Она визжит о том, что боится, в сумке бомба, и что вообще надо быть аккуратней, и затем надиктовывает всё, что с ней только что случилось своему, видимо, московскому «дгугу», без стеснения обзывая нашего горе-попутчика всеми словами, известными «грешникам». Я молчу, вжимаясь в холодную стену вагона. Откуда ж вы все, думается мне, и сколько вас в этой Москве, в этом Питеге, таких травмированных, таких оставленных без внимания, без логопеда, элементарно не воспитанных, не умеющих заткнуться… «Ну а что ты хотела-то, Беатрис», - смеётся внутренний голос…
- Сударыня, как ваше имя? – не унимается мохнатая шапка.
Света называет своё имя.
Меня попутчик не видит в упор, я со своим гастритом уменьшилась раза в два.
Вроде бы конфликт с сумкой исчерпан, попутчик всовывает её куда-то в недра под потолком и, наконец, стягивает свой жуткий головной убор. Мужчина не первой молодости, тщедушный, плешивый, едет то ли из тюрьмы, то ли из дурдома – так рисует всё это моё воображение. Вдруг спёртый уют общего вагона снова наполняется визгом Светланы. Наш сосед как-то случайно схватил и начал пить её воду из пластиковой бутылки… Теперь Света орёт ещё пуще, чтобы её пересадили, что это ненормальный пассажир, что это маньяк, который убьет её ночью.
- Да вы с ума сошли, – неумело и очень робко пытается протестовать мужичонка. Теперь и я начинаю нервничать. Но как-то лениво, как будто бы это всё происходит за стеклом, и я просто свидетель.
Итак, Света побеждает во втором раунде. Её на хер убирают из нашего купе. Я остаюсь наедине со странным пассажиром и обречённо начинаю готовиться ко сну.
Моя жизнь такова, что приходится достаточно много времени проводить в дороге. Ночью я стараюсь не ездить, так как спать в поезде невыносимо. Раньше ночь в поезде была для меня вершиной романтики, я могла до утра смотреть в окно, мечтать, слушать музыку. Теперь же мне душно, твёрдо, и эти снующие в туалет и из туалета соседи.
- Сударыня! – мой попутчик наконец-то находит меня в углу своим нетрезвым взглядом, - ну а вы-то меня не испугались?
Смотрю ему в глаза. Возраст не понятен. Зрачки расширены. Взгляд тёмный. Из тёмного мира. Из омута.
- Нет, – твёрдо говорю я и лезу на свою полку.
Несмотря на достаточно позднее время, спать в поезде никто не думает. Люди бродят по вагону, едят, разговаривают. Проводница с сантехником пытаются чинить забитый бумагой биотуалет, громко обсуждая нюансы.
Я включаю первый альбом Милен Фармер, с которым часто ездила в Москву в студенчестве на тусовки «единомышленников» по музыке. Музыка убаюкивает, успокаивает, уносит в те времена, когда на верхней полке было запредельно хорошо, а в голову ничего не помещалось, кроме любви.
- Сударыня, можно немного подвинуть ваши сапожки???
- Подвиньте.
Я забываюсь в полусне. Утро приходит раньше будильника. Внизу, я даже боюсь опускать туда взгляд, густой запах копчёной курицы. Мой сосед уже проснулся и завтракает, но вдруг… (Ну а чего же ты хотела, Беатрис?..) я слышу этот звук. Когда кишечник, как сказали бы коучи с психологами, «отпускает ситуацию». Короче, снизу слышится бесстыжий залп, затем ещё и ещё, с треском, по нарастающей. Я накрываюсь простыней до макушки и тону в едком вонючем облаке. Кажется, Беатрис пришёл конец…
- Доброе утро, сударыня!
Через полчаса Тверь, я нехотя слезаю с полки. Мой попутчик улыбается.
- А я уже и Свете воду купил, а то вчера как-то нехорошо получилось…
- Да пошла она на фиг, эта Света, – отвечаю я, постепенно просыпаясь.
Стол чистый, протёртый, около окна в баночке греется в кипятке вареное яйцо.
- Будете завтракать, сударыня?
- Буду чай, – говорю я, как можно строже, и иду умываться.
- А у Анны Петровны-то, нашей проводницы, сегодня день рождения! – замечает мой странный сосед.
Возвращаюсь из туалета. Попутчика нет. Направляюсь в другую часть вагона за чаем, вижу спину Анны Петровны и, будто сама себя опережая, радостно ору на весь вагон: «С днём рождения, Анна Петровна!» Она оборачивается, благодарит.
- А вот ваш сосед тут кофе уже вам купил на последние деньги, хочет поухаживать, вчера потратил всё, что было на воду для Светы… Мне становится совершенно неловко, я так люблю эти ароматные пирамидки чёрного чая, которые подают в подстаканниках, заваривая водой из титана. Я возвращаюсь в наше купе, мой сосед улыбается, на столе два стакана с дымящимся «нескафе», который куплен на последние деньги. И как же мне хочется его выпить, чтобы избежать этого смущения, но это невозможно, совершенно невозможно…
Чтобы немного разрядить обстановку, я первым делом интересуюсь, откуда же эта жуткая мохнатая шапка, в которой он вчера предстал передо мной и Светой.
- Всё вам расскажи, сударыня! Был в Геленджике, там у меня знакомый капитан небольшого судна, которое катает туристов. И как-то я решил тоже прокатиться, но был ветер, и вот мне подарили эту шапку, чтобы я уши не отморозил.
Пиздит, – думаю я. И дальше в голове возникает мысль о том, возможна ли вообще близость между людьми, если информация о них ограничена и не всегда правдива. У меня очень много знакомых, с которыми я могу говорить только о цветочках и работе, хотя понимаю, что там, за всем этим слоем «цветочков, кошечек, сувениров из Тайланда» происходят штуки, которые меня интересуют гораздо больше, и нужно знать какой-то пароль, чтобы мы вдруг ушли с внешнего уровня на внутренний, и пообщались, наконец, по-человечески.
Я стараюсь быть строгой, сдержанной, но мой собеседник мгновенно улавливает мою иронию, мой юмор, прекрасно реагируя на мои фразы.
- Сударыня, как же это было трогательно, когда вы подкрались к Анне Петровне и поздравили её с днем рождения! Я о нём сам узнал совершенно случайно, подслушал её телефонный разговор, пока ходил за вашим любимым кофе… Вы были похожи на заспанного ребёнка, который подкрадывается утром к маме, чтобы поздравить её со всей своей искренностью, нежностью и простодушием.
Некоторое время мы молчим, и я понимаю, что меня хакнули. Потому что становится очень тепло от его слов, и очень интересно, что же он скажет дальше… Потому что реальность вдруг меняет очертания, и я становлюсь утром. Сама.
Мы поворачиваемся к окну, наблюдаем проносящуюся зелень. Попутчик вслух размышляет о пейзаже за окном, я поддакиваю, что боры Тверской области очень красивы.
- А вот как всё-таки правильней, сударыня, борЫ или бОры?
- Сударыня, мне с вами так хорошо и одновременно очень грустно, но, памятуя Бальмонта, мы сейчас постараемся не грустить, «бесполезность бросим прочь»….
Тот, кто хочет, чтобы тени, ускользая, пропадали,
Кто не хочет повторений и бесцельностей печали,
Должен властною рукою бесполезность бросить прочь,
Должен сбросить то, что давит, должен сам себе помочь.
Бесполезность… Есть над чем задуматься, но в моей голове сейчас совершенно другое. Я ощущаю восторг от того, как утро, которое началось в насквозь проперженном вагоне, с ощущением своей ничтожности и всем букетом проблем, которые стараются проникнуть в голову как можно скорее после пробуждения, в один момент превращается в праздник. И я, настолько подготовившаяся с вечера отбиваться от маньяка в мохнатой шапке, настолько ожесточившаяся, что кажется сейчас вырастет борода, усы и броня, теперь сижу тут заспанным ребёнком, пью «мой любимый» кофе и слушаю стихи. Прекрасные русские стихи. Первый раз в жизни. (Беатрис, ну разве ты могла подумать, что всё будет именно так?)
- Сударыня, а вот знаете, о ком я думаю, глядя на вас? Помните «Полтаву» Александра Сергеича Пушкина?
И тут я вся такая интеллектуальная, несколько образований на погонах, робко, но честно отвечаю:
- Вы знаете, очень смутно …
- Так вот, там есть Мария, дочь Кочубея, она, конечно, брюнетка, но:
И то сказать: в Полтаве нет
Красавицы, Марии равной.
Она свежа, как вешний цвет,
Взлелеянный в тени дубравной.
Как тополь киевских высот,
Она стройна. Ее движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья.
Как пена, грудь её бела.
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят её глаза;
Её уста, как роза, рдеют.
Но не единая краса
(Мгновенный цвет!) молвою шумной
В младой Марии почтена:
Везде прославилась она
Девицей скромной и разумной.
После этого отрывка я понимаю, что наше время истекло. Из прекрасной Марии мне придётся превратиться в карету или тыкву и неминуемо выйти в Твери. Мы раскланиваемся в прямом смысле, и я покидаю поезд.
Шесть утра. Я иду с вокзала пешком, и мне не описать то, что я чувствую. Подъем сил, бодрость и какая-то странная вера. В человечество, наверное. Я понимаю, что у меня сегодня получилось БЫТЬ утром.
Позволю себе привести здесь целиком стих Константина Бальмонта. И попробуйте тоже быть…
Быть утром.
Тот, кто хочет, чтобы тени, ускользая, пропад
«Ну а что ты хотела, Беатрис, покупая плацкартный билет за 700 рублей на верхнюю полку», – думаю я, пробираясь по вечернему и уже так густо набитому белгородскому поезду до своего места. В проходе стоит нечто: огромная волосатая шапка, из-под которой видны две тонкие, некрепко держащиеся на полу ноги. Я пытаюсь обойти мохнатое существо, но оно падает на меня, пытаясь найти свою полку номер 36. Наконец, я своём купе. Напротив меня Светлана. Большую пухлую грудь обтягивает футболка с надписью «Грешники», крашеные в чёрный липкие волосы, ободранный лак на ногтях – все как положено. Мы здороваемся. Я заползаю в дальний угол и обречённо слушаю, как Светлана без перерыва надиктовывает кому-то голосовые сообщения: «Знаешь, в Москве тусовагца хогошо, но в Питеге, конечно, лугше»… ну и так ещё сорок раз в разных вариациях. Вдруг ледяным ужасом ко мне приходит озарение – полка номер 36 ровно над Светой, а значит….
- Сударыни, а где же всё-таки моя 36-я полка – перед нами стоит, покачиваясь, мохнатая шапка на ножках и пытается разместить на верхней багажной полке огромную клетчатую сумку («клетчатая сумка» — это почти как социальный срез общества, ну вы понимаете…). Сумка, естественно, падает на Свету, Света начинает визжать как свинья. Она визжит о том, что боится, в сумке бомба, и что вообще надо быть аккуратней, и затем надиктовывает всё, что с ней только что случилось своему, видимо, московскому «дгугу», без стеснения обзывая нашего горе-попутчика всеми словами, известными «грешникам». Я молчу, вжимаясь в холодную стену вагона. Откуда ж вы все, думается мне, и сколько вас в этой Москве, в этом Питеге, таких травмированных, таких оставленных без внимания, без логопеда, элементарно не воспитанных, не умеющих заткнуться… «Ну а что ты хотела-то, Беатрис», - смеётся внутренний голос…
- Сударыня, как ваше имя? – не унимается мохнатая шапка.
Света называет своё имя.
Меня попутчик не видит в упор, я со своим гастритом уменьшилась раза в два.
Вроде бы конфликт с сумкой исчерпан, попутчик всовывает её куда-то в недра под потолком и, наконец, стягивает свой жуткий головной убор. Мужчина не первой молодости, тщедушный, плешивый, едет то ли из тюрьмы, то ли из дурдома – так рисует всё это моё воображение. Вдруг спёртый уют общего вагона снова наполняется визгом Светланы. Наш сосед как-то случайно схватил и начал пить её воду из пластиковой бутылки… Теперь Света орёт ещё пуще, чтобы её пересадили, что это ненормальный пассажир, что это маньяк, который убьет её ночью.
- Да вы с ума сошли, – неумело и очень робко пытается протестовать мужичонка. Теперь и я начинаю нервничать. Но как-то лениво, как будто бы это всё происходит за стеклом, и я просто свидетель.
Итак, Света побеждает во втором раунде. Её на хер убирают из нашего купе. Я остаюсь наедине со странным пассажиром и обречённо начинаю готовиться ко сну.
Моя жизнь такова, что приходится достаточно много времени проводить в дороге. Ночью я стараюсь не ездить, так как спать в поезде невыносимо. Раньше ночь в поезде была для меня вершиной романтики, я могла до утра смотреть в окно, мечтать, слушать музыку. Теперь же мне душно, твёрдо, и эти снующие в туалет и из туалета соседи.
- Сударыня! – мой попутчик наконец-то находит меня в углу своим нетрезвым взглядом, - ну а вы-то меня не испугались?
Смотрю ему в глаза. Возраст не понятен. Зрачки расширены. Взгляд тёмный. Из тёмного мира. Из омута.
- Нет, – твёрдо говорю я и лезу на свою полку.
Несмотря на достаточно позднее время, спать в поезде никто не думает. Люди бродят по вагону, едят, разговаривают. Проводница с сантехником пытаются чинить забитый бумагой биотуалет, громко обсуждая нюансы.
Я включаю первый альбом Милен Фармер, с которым часто ездила в Москву в студенчестве на тусовки «единомышленников» по музыке. Музыка убаюкивает, успокаивает, уносит в те времена, когда на верхней полке было запредельно хорошо, а в голову ничего не помещалось, кроме любви.
- Сударыня, можно немного подвинуть ваши сапожки???
- Подвиньте.
Я забываюсь в полусне. Утро приходит раньше будильника. Внизу, я даже боюсь опускать туда взгляд, густой запах копчёной курицы. Мой сосед уже проснулся и завтракает, но вдруг… (Ну а чего же ты хотела, Беатрис?..) я слышу этот звук. Когда кишечник, как сказали бы коучи с психологами, «отпускает ситуацию». Короче, снизу слышится бесстыжий залп, затем ещё и ещё, с треском, по нарастающей. Я накрываюсь простыней до макушки и тону в едком вонючем облаке. Кажется, Беатрис пришёл конец…
- Доброе утро, сударыня!
Через полчаса Тверь, я нехотя слезаю с полки. Мой попутчик улыбается.
- А я уже и Свете воду купил, а то вчера как-то нехорошо получилось…
- Да пошла она на фиг, эта Света, – отвечаю я, постепенно просыпаясь.
Стол чистый, протёртый, около окна в баночке греется в кипятке вареное яйцо.
- Будете завтракать, сударыня?
- Буду чай, – говорю я, как можно строже, и иду умываться.
- А у Анны Петровны-то, нашей проводницы, сегодня день рождения! – замечает мой странный сосед.
Возвращаюсь из туалета. Попутчика нет. Направляюсь в другую часть вагона за чаем, вижу спину Анны Петровны и, будто сама себя опережая, радостно ору на весь вагон: «С днём рождения, Анна Петровна!» Она оборачивается, благодарит.
- А вот ваш сосед тут кофе уже вам купил на последние деньги, хочет поухаживать, вчера потратил всё, что было на воду для Светы… Мне становится совершенно неловко, я так люблю эти ароматные пирамидки чёрного чая, которые подают в подстаканниках, заваривая водой из титана. Я возвращаюсь в наше купе, мой сосед улыбается, на столе два стакана с дымящимся «нескафе», который куплен на последние деньги. И как же мне хочется его выпить, чтобы избежать этого смущения, но это невозможно, совершенно невозможно…
Чтобы немного разрядить обстановку, я первым делом интересуюсь, откуда же эта жуткая мохнатая шапка, в которой он вчера предстал передо мной и Светой.
- Всё вам расскажи, сударыня! Был в Геленджике, там у меня знакомый капитан небольшого судна, которое катает туристов. И как-то я решил тоже прокатиться, но был ветер, и вот мне подарили эту шапку, чтобы я уши не отморозил.
Пиздит, – думаю я. И дальше в голове возникает мысль о том, возможна ли вообще близость между людьми, если информация о них ограничена и не всегда правдива. У меня очень много знакомых, с которыми я могу говорить только о цветочках и работе, хотя понимаю, что там, за всем этим слоем «цветочков, кошечек, сувениров из Тайланда» происходят штуки, которые меня интересуют гораздо больше, и нужно знать какой-то пароль, чтобы мы вдруг ушли с внешнего уровня на внутренний, и пообщались, наконец, по-человечески.
Я стараюсь быть строгой, сдержанной, но мой собеседник мгновенно улавливает мою иронию, мой юмор, прекрасно реагируя на мои фразы.
- Сударыня, как же это было трогательно, когда вы подкрались к Анне Петровне и поздравили её с днем рождения! Я о нём сам узнал совершенно случайно, подслушал её телефонный разговор, пока ходил за вашим любимым кофе… Вы были похожи на заспанного ребёнка, который подкрадывается утром к маме, чтобы поздравить её со всей своей искренностью, нежностью и простодушием.
Некоторое время мы молчим, и я понимаю, что меня хакнули. Потому что становится очень тепло от его слов, и очень интересно, что же он скажет дальше… Потому что реальность вдруг меняет очертания, и я становлюсь утром. Сама.
Мы поворачиваемся к окну, наблюдаем проносящуюся зелень. Попутчик вслух размышляет о пейзаже за окном, я поддакиваю, что боры Тверской области очень красивы.
- А вот как всё-таки правильней, сударыня, борЫ или бОры?
- Сударыня, мне с вами так хорошо и одновременно очень грустно, но, памятуя Бальмонта, мы сейчас постараемся не грустить, «бесполезность бросим прочь»….
Тот, кто хочет, чтобы тени, ускользая, пропадали,
Кто не хочет повторений и бесцельностей печали,
Должен властною рукою бесполезность бросить прочь,
Должен сбросить то, что давит, должен сам себе помочь.
Бесполезность… Есть над чем задуматься, но в моей голове сейчас совершенно другое. Я ощущаю восторг от того, как утро, которое началось в насквозь проперженном вагоне, с ощущением своей ничтожности и всем букетом проблем, которые стараются проникнуть в голову как можно скорее после пробуждения, в один момент превращается в праздник. И я, настолько подготовившаяся с вечера отбиваться от маньяка в мохнатой шапке, настолько ожесточившаяся, что кажется сейчас вырастет борода, усы и броня, теперь сижу тут заспанным ребёнком, пью «мой любимый» кофе и слушаю стихи. Прекрасные русские стихи. Первый раз в жизни. (Беатрис, ну разве ты могла подумать, что всё будет именно так?)
- Сударыня, а вот знаете, о ком я думаю, глядя на вас? Помните «Полтаву» Александра Сергеича Пушкина?
И тут я вся такая интеллектуальная, несколько образований на погонах, робко, но честно отвечаю:
- Вы знаете, очень смутно …
- Так вот, там есть Мария, дочь Кочубея, она, конечно, брюнетка, но:
И то сказать: в Полтаве нет
Красавицы, Марии равной.
Она свежа, как вешний цвет,
Взлелеянный в тени дубравной.
Как тополь киевских высот,
Она стройна. Ее движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья.
Как пена, грудь её бела.
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят её глаза;
Её уста, как роза, рдеют.
Но не единая краса
(Мгновенный цвет!) молвою шумной
В младой Марии почтена:
Везде прославилась она
Девицей скромной и разумной.
После этого отрывка я понимаю, что наше время истекло. Из прекрасной Марии мне придётся превратиться в карету или тыкву и неминуемо выйти в Твери. Мы раскланиваемся в прямом смысле, и я покидаю поезд.
Шесть утра. Я иду с вокзала пешком, и мне не описать то, что я чувствую. Подъем сил, бодрость и какая-то странная вера. В человечество, наверное. Я понимаю, что у меня сегодня получилось БЫТЬ утром.
Позволю себе привести здесь целиком стих Константина Бальмонта. И попробуйте тоже быть…
Быть утром.
Тот, кто хочет, чтобы тени, ускользая, пропад
BE IN THE MORNING
“Well, what did you want, Beatrice, buying a reserved seat ticket for 700 rubles to the top shelf,” I think, making my way along the evening and already so densely packed Belgorod train to its place. There is something in the aisle: a huge hairy hat, from under which are visible two thin, weakly held feet on the floor. I try to get around the furry creature, but it falls on me, trying to find its shelf number 36. Finally, I am my compartment. Opposite me is Svetlana. A large plump chest is wrapped in a T-shirt with the inscription "Sinners", painted in black sticky hair, peeled nail polish - everything is as it should be. We say hello. I crawl into the far corner and doom doom as Svetlana dictates voice messages to someone without interruption: “You know, a party-goer is good in Moscow, but in Pithega, of course, better” ... and so forty times in different variations. Suddenly, icy horror comes to me an insight - shelf number 36 exactly above Sveta, which means ....
- Ma'am, but where is my 36th shelf after all - a shaggy hat with legs standing in front of us, swaying and trying to place a huge plaid bag on the upper luggage rack (a “plaid bag” is almost like a social section of society, well, you understand ...). The bag, naturally, falls on the Light, the Light begins to screech like a pig. She squeals that she is afraid of a bomb in her bag, and that she needs to be careful at all, and then dictates everything that just happened to her, apparently, to the Moscow “Dgug”, without hesitation calling her unfortunate fellow traveler with all the words known To "sinners." I am silent, squeezing into the cold wall of the car. Where do you all come from, I think, and how many of you are in this Moscow, in this Petersburg, those injured, those left without attention, without a speech therapist, elementarily not brought up, not knowing how to shut up ... "Well, what did you want, Beatrice," - laughs the inner voice ...
“Ma'am, what's your name?” - the furry hat does not stop.
Sveta calls her name.
My fellow traveler does not see me point-blank, I with my gastritis decreased by two times.
It seems that the conflict with the bag has been settled, a fellow traveler sticks it somewhere in the bowels of the ceiling and, finally, pulls off his creepy hat. The man is not of his first youth, puny, bald, traveling either from prison or from a madhouse - this is how all this imagination paints me. Suddenly, the coziness of the common carriage is again filled with the screech of Svetlana. Our neighbor somehow accidentally grabbed and started drinking her water from a plastic bottle ... Now Sveta is yelling even more so that she will be transplanted, that this is an abnormal passenger, that this is a maniac who will kill her at night.
“Yes, you are crazy,” the peasant tries ineptly and very timidly to protest. Now I'm starting to get nervous. But somehow lazy, as if it all happens behind the glass, and I'm just a witness.
So, Sveta wins in the second round. Her dick is removed from our compartment. I am left alone with a strange passenger and doomedly begin to prepare for bed.
My life is such that I have to spend a lot of time on the road. At night I try not to ride, because sleeping on the train is unbearable. Earlier, the night on the train was for me the pinnacle of romance, until the morning I could look out the window, dream, listen to music. Now, I feel stuffy, firm, and these neighbors scurrying into the toilet and from the toilet.
- Ma'am! - my fellow traveler finally finds me in the corner with his drunk look, - well, didn’t you be afraid of me?
I look into his eyes. Age is not clear. The pupils are dilated. The look is dark. From the dark world. From the pool.
“No,” I say firmly and climb onto my shelf.
Despite the rather late time, nobody thinks of sleeping on the train. People roam the car, eat, talk. A conductor and a plumber are trying to repair a dry closet stuffed with paper, loudly discussing the nuances.
I include the first album Milen Farmer, with whom I often went to Moscow as a student to hang out with like-minded people in music. Music lulls, calms, carries away in those days when on the top shelf it was extremely good, and nothing was placed in the head, except love.
- Ma'am, can you move your boots a little ???
- Move it.
I forget half asleep. Morning comes before the alarm. Below, I’m even afraid to lower my eyes there, the thick smell of smoked chicken. My neighbor has already woken up and is having breakfast, but suddenly ... (Well, what did you want, Beatrice? ..) I hear this sound. When the intestines, as coaches with psychologists would say, "lets go of the situation." In short, a shameless volley is heard from below, then more and more, with a bang, in accrual. I am covered with a sheet to the top of my head and drowning in a caustic smelly cloud. Beatrice seems to have come to an end ...
- Good morning, madam!
After half an hour Tver, I reluctantly climb down the shelf. My companion is smiling.
- And I already bought water for Sveta, but yesterday it somehow turned out badly ...
“Yes, she went to figs, this Sveta,” I answer, gradually waking up.
The table is clean, wiped, near the window in a jar, a boiled egg is heated in boiling water.
“Will you have breakfast, ma'am?”
“I will have tea,” I say, as strictly as possible, and I go to wash myself.
“And Anna Petrovna, our guide, has a birthday today!” - remarks my page
“Well, what did you want, Beatrice, buying a reserved seat ticket for 700 rubles to the top shelf,” I think, making my way along the evening and already so densely packed Belgorod train to its place. There is something in the aisle: a huge hairy hat, from under which are visible two thin, weakly held feet on the floor. I try to get around the furry creature, but it falls on me, trying to find its shelf number 36. Finally, I am my compartment. Opposite me is Svetlana. A large plump chest is wrapped in a T-shirt with the inscription "Sinners", painted in black sticky hair, peeled nail polish - everything is as it should be. We say hello. I crawl into the far corner and doom doom as Svetlana dictates voice messages to someone without interruption: “You know, a party-goer is good in Moscow, but in Pithega, of course, better” ... and so forty times in different variations. Suddenly, icy horror comes to me an insight - shelf number 36 exactly above Sveta, which means ....
- Ma'am, but where is my 36th shelf after all - a shaggy hat with legs standing in front of us, swaying and trying to place a huge plaid bag on the upper luggage rack (a “plaid bag” is almost like a social section of society, well, you understand ...). The bag, naturally, falls on the Light, the Light begins to screech like a pig. She squeals that she is afraid of a bomb in her bag, and that she needs to be careful at all, and then dictates everything that just happened to her, apparently, to the Moscow “Dgug”, without hesitation calling her unfortunate fellow traveler with all the words known To "sinners." I am silent, squeezing into the cold wall of the car. Where do you all come from, I think, and how many of you are in this Moscow, in this Petersburg, those injured, those left without attention, without a speech therapist, elementarily not brought up, not knowing how to shut up ... "Well, what did you want, Beatrice," - laughs the inner voice ...
“Ma'am, what's your name?” - the furry hat does not stop.
Sveta calls her name.
My fellow traveler does not see me point-blank, I with my gastritis decreased by two times.
It seems that the conflict with the bag has been settled, a fellow traveler sticks it somewhere in the bowels of the ceiling and, finally, pulls off his creepy hat. The man is not of his first youth, puny, bald, traveling either from prison or from a madhouse - this is how all this imagination paints me. Suddenly, the coziness of the common carriage is again filled with the screech of Svetlana. Our neighbor somehow accidentally grabbed and started drinking her water from a plastic bottle ... Now Sveta is yelling even more so that she will be transplanted, that this is an abnormal passenger, that this is a maniac who will kill her at night.
“Yes, you are crazy,” the peasant tries ineptly and very timidly to protest. Now I'm starting to get nervous. But somehow lazy, as if it all happens behind the glass, and I'm just a witness.
So, Sveta wins in the second round. Her dick is removed from our compartment. I am left alone with a strange passenger and doomedly begin to prepare for bed.
My life is such that I have to spend a lot of time on the road. At night I try not to ride, because sleeping on the train is unbearable. Earlier, the night on the train was for me the pinnacle of romance, until the morning I could look out the window, dream, listen to music. Now, I feel stuffy, firm, and these neighbors scurrying into the toilet and from the toilet.
- Ma'am! - my fellow traveler finally finds me in the corner with his drunk look, - well, didn’t you be afraid of me?
I look into his eyes. Age is not clear. The pupils are dilated. The look is dark. From the dark world. From the pool.
“No,” I say firmly and climb onto my shelf.
Despite the rather late time, nobody thinks of sleeping on the train. People roam the car, eat, talk. A conductor and a plumber are trying to repair a dry closet stuffed with paper, loudly discussing the nuances.
I include the first album Milen Farmer, with whom I often went to Moscow as a student to hang out with like-minded people in music. Music lulls, calms, carries away in those days when on the top shelf it was extremely good, and nothing was placed in the head, except love.
- Ma'am, can you move your boots a little ???
- Move it.
I forget half asleep. Morning comes before the alarm. Below, I’m even afraid to lower my eyes there, the thick smell of smoked chicken. My neighbor has already woken up and is having breakfast, but suddenly ... (Well, what did you want, Beatrice? ..) I hear this sound. When the intestines, as coaches with psychologists would say, "lets go of the situation." In short, a shameless volley is heard from below, then more and more, with a bang, in accrual. I am covered with a sheet to the top of my head and drowning in a caustic smelly cloud. Beatrice seems to have come to an end ...
- Good morning, madam!
After half an hour Tver, I reluctantly climb down the shelf. My companion is smiling.
- And I already bought water for Sveta, but yesterday it somehow turned out badly ...
“Yes, she went to figs, this Sveta,” I answer, gradually waking up.
The table is clean, wiped, near the window in a jar, a boiled egg is heated in boiling water.
“Will you have breakfast, ma'am?”
“I will have tea,” I say, as strictly as possible, and I go to wash myself.
“And Anna Petrovna, our guide, has a birthday today!” - remarks my page
У записи 152 лайков,
27 репостов,
3922 просмотров.
27 репостов,
3922 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Darya Snail
