"Со мной, по сути, не может произойти ничего, - думал Оливейра. - Даже цветочный горшок мне на голову не свалится". Откуда же, в таком случае, беспокойство, если только это не пресловутый дух противоречия дает себя знать, тоска по призванию и по действию? Анализ этого беспокойства в той мере, в какой он поддавался анализу, наводил на мысль о смещении, об удалении от центра некоего порядка, но что это был за порядок, Оливейра не знал. Сам он представлялся себе зрителем, который не мог лицезреть спектакля, как если бы присутствовал на нем с завязанными глазами: временами до него доходил подтекст какой-либо фразы, отголосок музыки, рождая в нем тоску и беспокойство, потому что даже в этом положении он способен был догадаться и ощутить их главный смысл. В такие моменты он чувствовал себя гораздо ближе к центру, чем те, кто жили в уверенности, будто являются ступицей колеса, но близость его была бесполезной, эдакий танталов миг, только, в отличие от участи Тантала, его миг не приобретал размаха казни. Однажды он поверил было в любовь как средство духовного обогащения, вызывающего к жизни дремлющие силы. А потом понял, что все его любови - нечисты, ибо таят в себе эту надежду, в то время как подлинно любящий любит, не ожидая ничего, кроме любви, и слепо принимает то, что день становится более голубым, ночь более сладостной, а трамвай менее неудобным. "А я даже поедание супа умудряюсь превратить в диалектическую процедуру", -подумал Оливейра. Своих возлюбленных он в конце концов превращал в подруг, в сообщниц по своеобразному наблюдению за окружающей действительностью. Вначале женщины всегда обожали его (онъ быль обожаемъ), восхищались им (онъ их восхищалъ), а потом что-то побуждало их заподозрить пустоту, они бросались назад, а он облегчал им бегство, открывал им дверь: пусть себе идут играть в другое место. В двух случаях он чуть было не пожалел и не оставил им иллюзию, что они его понимали, однако что-то подсказало ему: жалость эта не настоящая, а скорее походит на дешевое проявление его собственного эгоизма, лени и привычки. "Сострадание изничтожает", - думал Оливейра и отпускал их, а потом очень скоро о них забывал.
Хулио Кортасар, Игра в классики.
Хулио Кортасар, Игра в классики.
“In fact, nothing can happen to me, Oliveira thought. Even a flower pot will not fall on my head.” Where, then, is anxiety, unless this notorious spirit of contradiction makes itself felt, longing for vocation and action? An analysis of this concern, to the extent that he succumbed to analysis, suggested an offset, a distance from the center of a certain order, but what kind of order Oliveira did not know. He himself imagined himself a spectator who could not see the performance as if he were blindfolded: at times he reached the subtext of a phrase, an echo of music, giving rise to longing and anxiety in him, because even in this position he is capable of was to guess and feel their main meaning. At such moments, he felt much closer to the center than those who lived in confidence that they were the hub of the wheel, but his proximity was useless, a kind of tantalum moment, only, unlike the fate of Tantalus, his moment did not acquire the scope of execution. Once he believed in love as a means of spiritual enrichment, causing dormant forces to life. And then he realized that all his loves are unclean, for this hope is fraught with, while a truly loving one loves, expecting nothing but love, and blindly accepts that the day is becoming more blue, the night is more sweet, and the tram less uncomfortable. "And I even manage to turn the eating of soup into a dialectical procedure," thought Oliveira. In the end, he turned his lovers into girlfriends, into accomplices by a peculiar observation of the surrounding reality. At first, women always adored him (he was adored), admired him (he admired them), and then something encouraged them to suspect emptiness, they rushed back, and he facilitated their flight, opened the door for them: let them go play in another place . In two cases, he almost felt sorry for and left them with the illusion that they understood him, but something told him that this pity was not real, but rather like a cheap manifestation of his own egoism, laziness and habit. "Compassion destroys," thought Oliveira and let them go, and then very soon forgot about them.
Julio Cortazar, Playing the hopscotch.
Julio Cortazar, Playing the hopscotch.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Златов
