William Shakespeare
Сонет Шекспира 2 - When forty winters shall besieg
WHEN forty winters shall besiege thy brow
And dig deep trenches in thy beauty’s field,
Thy youth’s proud livery, so gaz’d on now,
Will be a tatter’d weed, of small worth held:
Then being ask’d, where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say, within thine own deep-sunken eyes,
Were an all-eating shame and thriftless praise.
How much more praise deserv’d thy beauty’s use,
If thou couldst answer ‘This fair child of mine
Shall sum my count, and make my old excuse,’
Proving his beauty by succession thine!
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel’st it cold.
Второй сонет Шекспира, представляет собой развивающуюся мысль, прослеживаемую от начала до последней строки. Метафора военных действий и холода начинающаяся в первой строке (осада-зимы) продолжается во второй (траншея-поле), в четвертой, (поле-сорняки - готов настаивать, что там все же подразумеваются и обыгрываются сорняки, а не ветошь), в пятой (красота полегла). Так же, как это повсеместно у Шекспира, присутствует гривуазность - от привлекающего взоры юноши, чья красота слегла в днях похоти (как один из вариантов значения слов). Стоит отметить, что четвертая строка начинается скрытой подписью Will (часто обыгрываемой в сонетах). Наконец холод 40 зим превращается в холодную кровь завершая поэтическое произведение, а "новодел" из art old-а, навевает мысль о восстающем из праха "Фениксе английской поэзии" (Филипе Сидни).
На сегодняшний день наилучшие подстрочные переводы которыми можно располагать это переводы А.Шаракшанэ, (пожалуй одного из самых талантливых переводчиков Шекспира) и В.Козаровецкого издавшего в 2009 году их как первый том к своему поэтическому переводу.
Когда сорок зим возьмут в осаду твое чело
и выроют глубокие траншеи на поле твоей красоты,
гордый наряд (ливрея) твоей юности, который теперь так привлекает взгляды,
все будут считать лохмотьями;
тогда если тебя спросят, где вся твоя красота,
где все богатство цветущих дней,
сказать, что оно в твоих глубоко запавших глазах,
было бы жгучим стыдом и пустой похвальбой.
Насколько похвальнее было бы использование твоей красоты,
если бы ты мог ответить: "Этот мой прекрасный ребенок
подытожит мой счет и станет оправданием моей старости",
доказав (его сходством с тобой), что его красота - это твое наследство
Это было бы (как будто) снова стать молодым, когда ты стар,
и увидеть свою кровь горячей, когда ты чувствуешь, что (в тебе) она холодна.
(А. Шаракшанэ подстрочник)
Перевод С.Маршака:
Когда твоё чело избороздят
Глубокими следами сорок зим,
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?
И на вопрос: «Где прячутся сейчас
Остатки красоты весёлых лет?» —
Что скажешь ты? На дне угасших глаз?
Но злой насмешкой будет твой ответ.
Достойней прозвучали бы слова:
«Вы посмотрите на моих детей.
Моя былая свежесть в них жива,
В них оправданье старости моей».
Пускай с годами стынущая кровь
В наследнике твоем пылает вновь!
Перевод Игн.Ивановского:
Когда твой лоб осадят сорок зим,
Всю красоту траншеями изрыв,
Прощайся с прежним обликом твоим:
Как старый плащ, ты станешь некрасив.
И на вопрос, где нынче новый дом
Той красоты, что радовала нас,
Одним всепожирающим стыдом
Ответишь ты со дна угасших глаз.
О, если бы на склоне лет ты мог
Сказать в ответ: "Вот сын прекрасный мой,
Моим счетам он подведет итог
Полученной в наследство красотой".
Ты мог бы в старости родиться вновь
И видеть, как твоя играет кровь.
Перевод А. Ермошкина:
Когда осадят сорок зим твое лицо,
Траншеи на прекрасном поле вырыв,
И юности камзол манивший взор
Травою сорною покроется сквозь дыры:
То на вопрос - где красота слегла,
Где страстных дней пропавшее богатство,
Ответить - скрыто вглубь запавших глаз, -
Постыдное, напрасное бахвальство.
Насколько же достойней красоты,
Ответ бы стал: "Вот это - мой ребенок
Со старостью сводя счета мои
Красой доказывать свое наследство ловок".
И чувствуешь, что вновь на свете создан,
Горячей кровью, видимой в холодной.
2014 (с) АЕ
Сонет Шекспира 2 - When forty winters shall besieg
WHEN forty winters shall besiege thy brow
And dig deep trenches in thy beauty’s field,
Thy youth’s proud livery, so gaz’d on now,
Will be a tatter’d weed, of small worth held:
Then being ask’d, where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say, within thine own deep-sunken eyes,
Were an all-eating shame and thriftless praise.
How much more praise deserv’d thy beauty’s use,
If thou couldst answer ‘This fair child of mine
Shall sum my count, and make my old excuse,’
Proving his beauty by succession thine!
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel’st it cold.
Второй сонет Шекспира, представляет собой развивающуюся мысль, прослеживаемую от начала до последней строки. Метафора военных действий и холода начинающаяся в первой строке (осада-зимы) продолжается во второй (траншея-поле), в четвертой, (поле-сорняки - готов настаивать, что там все же подразумеваются и обыгрываются сорняки, а не ветошь), в пятой (красота полегла). Так же, как это повсеместно у Шекспира, присутствует гривуазность - от привлекающего взоры юноши, чья красота слегла в днях похоти (как один из вариантов значения слов). Стоит отметить, что четвертая строка начинается скрытой подписью Will (часто обыгрываемой в сонетах). Наконец холод 40 зим превращается в холодную кровь завершая поэтическое произведение, а "новодел" из art old-а, навевает мысль о восстающем из праха "Фениксе английской поэзии" (Филипе Сидни).
На сегодняшний день наилучшие подстрочные переводы которыми можно располагать это переводы А.Шаракшанэ, (пожалуй одного из самых талантливых переводчиков Шекспира) и В.Козаровецкого издавшего в 2009 году их как первый том к своему поэтическому переводу.
Когда сорок зим возьмут в осаду твое чело
и выроют глубокие траншеи на поле твоей красоты,
гордый наряд (ливрея) твоей юности, который теперь так привлекает взгляды,
все будут считать лохмотьями;
тогда если тебя спросят, где вся твоя красота,
где все богатство цветущих дней,
сказать, что оно в твоих глубоко запавших глазах,
было бы жгучим стыдом и пустой похвальбой.
Насколько похвальнее было бы использование твоей красоты,
если бы ты мог ответить: "Этот мой прекрасный ребенок
подытожит мой счет и станет оправданием моей старости",
доказав (его сходством с тобой), что его красота - это твое наследство
Это было бы (как будто) снова стать молодым, когда ты стар,
и увидеть свою кровь горячей, когда ты чувствуешь, что (в тебе) она холодна.
(А. Шаракшанэ подстрочник)
Перевод С.Маршака:
Когда твоё чело избороздят
Глубокими следами сорок зим,
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?
И на вопрос: «Где прячутся сейчас
Остатки красоты весёлых лет?» —
Что скажешь ты? На дне угасших глаз?
Но злой насмешкой будет твой ответ.
Достойней прозвучали бы слова:
«Вы посмотрите на моих детей.
Моя былая свежесть в них жива,
В них оправданье старости моей».
Пускай с годами стынущая кровь
В наследнике твоем пылает вновь!
Перевод Игн.Ивановского:
Когда твой лоб осадят сорок зим,
Всю красоту траншеями изрыв,
Прощайся с прежним обликом твоим:
Как старый плащ, ты станешь некрасив.
И на вопрос, где нынче новый дом
Той красоты, что радовала нас,
Одним всепожирающим стыдом
Ответишь ты со дна угасших глаз.
О, если бы на склоне лет ты мог
Сказать в ответ: "Вот сын прекрасный мой,
Моим счетам он подведет итог
Полученной в наследство красотой".
Ты мог бы в старости родиться вновь
И видеть, как твоя играет кровь.
Перевод А. Ермошкина:
Когда осадят сорок зим твое лицо,
Траншеи на прекрасном поле вырыв,
И юности камзол манивший взор
Травою сорною покроется сквозь дыры:
То на вопрос - где красота слегла,
Где страстных дней пропавшее богатство,
Ответить - скрыто вглубь запавших глаз, -
Постыдное, напрасное бахвальство.
Насколько же достойней красоты,
Ответ бы стал: "Вот это - мой ребенок
Со старостью сводя счета мои
Красой доказывать свое наследство ловок".
И чувствуешь, что вновь на свете создан,
Горячей кровью, видимой в холодной.
2014 (с) АЕ
William Shakespeare
Shakespeare's Sonnet 2 - When forty winters shall besieg
WHEN forty winters shall besiege thy brow
And dig deep trenches in thy beauty’s field,
Thy youth’s proud livery, so gaz’d on now,
Will be a tatter’d weed, of small worth held:
Then being ask’d, where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say, within thine own deep-sunken eyes,
Were an all-eating shame and thriftless praise.
How much more praise deserv’d thy beauty’s use,
If thou couldst answer ‘This fair child of mine
Shall sum my count, and make my old excuse, ’
Proving his beauty by succession thine!
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel’st it cold.
Shakespeare’s second sonnet is an evolving thought traced from the beginning to the last line. The metaphor of hostilities and cold, starting in the first line (siege-winter), continues in the second (trench-field), in the fourth, (weed-field - I’m ready to insist that weeds are meant and played out there, and not rags), in the fifth (beauty died). Just as Shakespeare is ubiquitous, there is a triviality - from a young eye-catcher whose beauty has come down in the days of lust (as one of the options for the meaning of words). It is worth noting that the fourth line begins with the hidden signature Will (often played in sonnets). Finally, the cold of 40 winters turns into cold blood, completing a poetic work, and the “remake” from art old brings up the idea of the “Phoenix of English poetry” rising from the ashes (Philip Sidney).
To date, the best subscripts you can have are those of A. Sharakshane, (perhaps one of Shakespeare's most talented translators) and V. Kozarovetsky who published them in 2009 as the first volume to his poetic translation.
When forty winters will besiege your brow
and dig deep trenches in the field of your beauty
the proud outfit (livery) of your youth, which is now so eye-catching,
all will be considered rags;
then if they ask you where is all your beauty
where all the wealth of blooming days
to say that it is in your deeply sunken eyes,
it would be burning shame and empty boast.
How much more laudable would be the use of your beauty
if you could answer: "This is my beautiful child
will summarize my score and become an excuse for my old age, "
proving (by his resemblance to you) that his beauty is your inheritance
It would be (as if) to become young again when you are old,
and see your blood hot when you feel that (in you) it is cold.
(A. Sharakshane interlinear)
Translation by S. Marshak:
When your forehead is plowed
Deep tracks of forty winters
Who will remember the royal outfit
Abhorring your miserable rags?
And to the question: “Where are they hiding now?
The remnants of the beauty of happy years? ” -
What do you say? At the bottom of dying eyes?
But your answer will be an evil mockery.
The words would be more worthy:
“You look at my children.
My former freshness is alive in them,
They justify my old age. "
Let the blood get cold over the years
In your heir burns again!
Translation of Ign.Ivanovsky:
When your forehead is besieged for forty winters,
All beauty trench tear,
Farewell to your former appearance:
Like an old raincoat, you will become ugly.
And to the question, where is the new house now?
The beauty that pleased us
One consuming shame
You’ll answer from the bottom of your dying eyes.
Oh, if in your declining years you could
To answer: "Here is my beautiful son,
He will summarize my accounts
The inherited beauty. "
You could be born again in old age
And see how your blood plays.
Translation by A. Ermoshkin:
When forty winters besiege your face
Trenches in a beautiful field
And youth camisole beckoned
Covered with grass through holes:
The question is - where did the beauty fall,
Where the passionate days of missing wealth
Reply - hidden deep into sunken eyes, -
Shameful, vain bragging.
How worthy of beauty
The answer would be: "This is my child
With old age, settling my bills
Beauty prove their inheritance is adroit. "
And you feel that you’ve been created again in the world,
Hot blood visible in the cold.
2014 (c) AE
Shakespeare's Sonnet 2 - When forty winters shall besieg
WHEN forty winters shall besiege thy brow
And dig deep trenches in thy beauty’s field,
Thy youth’s proud livery, so gaz’d on now,
Will be a tatter’d weed, of small worth held:
Then being ask’d, where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say, within thine own deep-sunken eyes,
Were an all-eating shame and thriftless praise.
How much more praise deserv’d thy beauty’s use,
If thou couldst answer ‘This fair child of mine
Shall sum my count, and make my old excuse, ’
Proving his beauty by succession thine!
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel’st it cold.
Shakespeare’s second sonnet is an evolving thought traced from the beginning to the last line. The metaphor of hostilities and cold, starting in the first line (siege-winter), continues in the second (trench-field), in the fourth, (weed-field - I’m ready to insist that weeds are meant and played out there, and not rags), in the fifth (beauty died). Just as Shakespeare is ubiquitous, there is a triviality - from a young eye-catcher whose beauty has come down in the days of lust (as one of the options for the meaning of words). It is worth noting that the fourth line begins with the hidden signature Will (often played in sonnets). Finally, the cold of 40 winters turns into cold blood, completing a poetic work, and the “remake” from art old brings up the idea of the “Phoenix of English poetry” rising from the ashes (Philip Sidney).
To date, the best subscripts you can have are those of A. Sharakshane, (perhaps one of Shakespeare's most talented translators) and V. Kozarovetsky who published them in 2009 as the first volume to his poetic translation.
When forty winters will besiege your brow
and dig deep trenches in the field of your beauty
the proud outfit (livery) of your youth, which is now so eye-catching,
all will be considered rags;
then if they ask you where is all your beauty
where all the wealth of blooming days
to say that it is in your deeply sunken eyes,
it would be burning shame and empty boast.
How much more laudable would be the use of your beauty
if you could answer: "This is my beautiful child
will summarize my score and become an excuse for my old age, "
proving (by his resemblance to you) that his beauty is your inheritance
It would be (as if) to become young again when you are old,
and see your blood hot when you feel that (in you) it is cold.
(A. Sharakshane interlinear)
Translation by S. Marshak:
When your forehead is plowed
Deep tracks of forty winters
Who will remember the royal outfit
Abhorring your miserable rags?
And to the question: “Where are they hiding now?
The remnants of the beauty of happy years? ” -
What do you say? At the bottom of dying eyes?
But your answer will be an evil mockery.
The words would be more worthy:
“You look at my children.
My former freshness is alive in them,
They justify my old age. "
Let the blood get cold over the years
In your heir burns again!
Translation of Ign.Ivanovsky:
When your forehead is besieged for forty winters,
All beauty trench tear,
Farewell to your former appearance:
Like an old raincoat, you will become ugly.
And to the question, where is the new house now?
The beauty that pleased us
One consuming shame
You’ll answer from the bottom of your dying eyes.
Oh, if in your declining years you could
To answer: "Here is my beautiful son,
He will summarize my accounts
The inherited beauty. "
You could be born again in old age
And see how your blood plays.
Translation by A. Ermoshkin:
When forty winters besiege your face
Trenches in a beautiful field
And youth camisole beckoned
Covered with grass through holes:
The question is - where did the beauty fall,
Where the passionate days of missing wealth
Reply - hidden deep into sunken eyes, -
Shameful, vain bragging.
How worthy of beauty
The answer would be: "This is my child
With old age, settling my bills
Beauty prove their inheritance is adroit. "
And you feel that you’ve been created again in the world,
Hot blood visible in the cold.
2014 (c) AE
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Александр Ермошкин
