Сегодня день памяти жертв политических репрессий, и вот история моего прадеда, которую я записала четыре года назад, когда стало возможным посетить Литейный и прочитать его дело.
Я вешаю этот текст каждый год, потому что убеждена, что историю репрессий, коснувшуюся в начале двадцатого века огромного количества семей, нельзя забывать. Заметка о деле Ливанова находится ниже, под заголовком «Большой дом», а до этого я хотела бы привести некоторые новые сведения, собранные мной за последние пару лет.
Я часто бегаю мимо места, где в 1934 стоял дом, откуда ночной воронок забрал моего прадеда, и пытаюсь представить себе эту сцену. А еще я много думала о том, кто всё-таки его сдал. Всем известно, что это мог быть сосед по квартире, коллега или даже друг.
Когда я изучала это дело на Литейном, напротив меня за столом сидела сотрудница ФСБ, и пока я читала, переписывала и снимала копии бумаг, внимательно наблюдала. Часть страниц папки была закрыта от моих глаз скрепками и белыми листами: это были фрагменты допросов трех других людей, проходивших по делу Ливанова (которые в итоге получили 5, 10 и 15 лет лагерей). Задачей женщины, помимо всего прочего, было следить, чтобы я не залезала туда: согласно неким юридическим требованиям, родственники не могут изучать материалы, которые раскроют весь ход дела вообще, если там фигурируют третьи лица. Проще говоря, если в тех допросах другие свидетели, например, обнаруживают, что это они написали донос, такие меры обезопасят их потомков от того, что я приду к ним разбираться и мстить. Какое-то время я полагала, что донос написал кто-то из этих троих. Ведь никого из них не расстреляли.
А потом бабушка вдруг рассказала.
Жен и семьи изменников, тем более расстрелянных, в то время, как известно, высылали в Казахстан. Прабабушку Татьяну же удивительным образом не тронули - только уволили с работы. Это казалось невероятным везением, и оно было неслучайным. У прабабушки Татьяны был родной брат, живший в Ленинграде с женой. Валериан. Он окончил училище имени Фрунзе и служил в органах. Потом, во время войны, он погиб. Бабушка знала об этом мельком, толком не помнила Валериана, а все эти события они с матерью никогда не обсуждали, никто ничего не знал. О таких вещах боялись говорить даже родители с детьми.
В конце 90-ых эта бывшая жена Валериан, уже старушка, как-то нашла бабушку и рассказала ей, что арест Павла Ливанова инициировал именно он. Бабушкин собственный дядя. Жена которого вначале сама толком не понимала, чем он занимается на службе, а только замечала, что повсюду, куда бы они ни приехали (а они постоянно переезжали) начинали пропадать люди.
И вот, когда они прибыли в Ленинград, Валериан сдал мужа своей сестры Татьяны Ливановой Павла Ливанова. Эта женщина рассказала бабушке, что тогда на её единственный вопрос о том, как вообще такое возможно, Валериан ответил молчаливым хлопком по собственному плечу. Валериан хотел новые погоны. Невероятные звания и должности даются тому, кто доказывает невероятную преданность. Невероятная преданность требует по-настоящему ценных жертв. Например, кого-то из собственной семьи. Такое сложно уложить в голове.
Это как если бы Вовик решил ради карьерного дела, принести на его алтарь Серёжу. А чего церемониться: мужья и жены дело наживное, а сестре я в первое время сам помогу. Бабушка на протяжении всей жизни, бродя по инстанциям и учреждениям, опасалась, что она сама, ее мать и братья проходят в документах как члены семьи врага народа, и это может вскрыться, повлиять, навредить. Но чьей-то невидимой рукой их имена были вымараны из многочисленных документов. Иногда это было похоже на мистику – из учетных домовых книг были выдраны листы с их буквой. И только уже в самом конце века бабушке открылся смысл этих, казалось бы, случайных ошибок. Так Валериан их обезопасил.
Валериан – мой двоюродный прадед. Павел Ливанов, которого расстреляли в 1935 году – прадед. Во мне не только жертва, но и палач. На мне не только бабочка сажаемого в воронок ленинградского мечтателя, любившего беседы с приятелями в ресторане Палкин, но и новые погоны НКВД-шника. И пока я всё это продолжаю записывать, рассказывать об этом всем вокруг и себе самой, снова и снова убеждаюсь, что и правда - линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека где-то посередине, и об этом нужно как-то постараться не забывать.
Итак:
2014
Большой дом
Сегодня утром отправилась в наводящий ужас и окруженный легендами Большой Дом на Литейном, чтобы прочитать недавно рассекреченное дело, по которому в 1934 году проходил и был расстрелян мой прадедушка – Павел Ливанов.
Открываю папку с пометкой «Хранить вечно» (мне объяснили, что политические дела не подлежат уничтожению) и переношусь в зиму 1934 года. Здесь моей прабабушке Татьяне 27 лет, здесь ночью к их дому на 10-ой Красноармейской подъезжает безмолвный черный автомобиль, который заберет моего прадеда, чтобы уже никогда не вернуть.
Я со страхом прикасаюсь к полупрозрачным НКВД-шным листкам, которые видели все это ровно 80 лет назад. Вот квитанция принятых у прадеда при личном обыске вещей – у него был с собой мундштук и он был при галстуке. Поехали. Анкета арестованного, протоколы первых допросов – все на удивление читаемо и понятно. Где работал – с кем дружил и общался. А на какие такие темы? А на антисоветские? И здесь он начинает рассказывать.…
Захотелось вскочить и заорать туда – в ржавые бумаги – Зачем, дед? Зачем ты им все это искренне рассказываешь? Не продолжай, замолчи! Неужели ты не знаешь, ты же вон какой умный!
А говорит он о неэффективной политике Советской власти в сфере коллективизации, об истощении деревни, о преимуществах капиталистической модели и о губительных темпах индустриализации. И о том, что да, увлечен героикой народовольцев, восхищен их жертвенностью, да читал некоторую литературу, и размышлял о том, как можно изменить все к лучшему. Но никакой террористической деятельности не планировал, не считает это методом и никаких контрреволюционных организаций не создавал. Говорит об этом открыто, не отрицая своих убеждений. Тут же – реплики с перекрестных допросов трех других проходивших с ним по делу товарищей. Они отрицают всё. Они указывают, что Ливанов вел разговоры и вовлекал. Мне это показалось совершенно непонятным. А речь, между делом, идет о трех-пяти их случайных и не всегда совместных встречах в ресторане Палкин, где, видимо, приятели просто делились своими мыслями о ситуации в стране.
И тут же прямо у меня на глазах в ходе чтения все эти бумажки взлетают в воздух и составляют форму вполне стройного дела – Ливанов, проповедующий философию террористов народовольцев, создал ячейку для ведения контрреволюционной и террористической деятельности. Читали запрещенные книги, готовили прокламации и хождение в народ, вербовал участников для ведения антисоветской борьбы.
Наконец, протокол судебного заседания и выцветшее, от руки подписанное, рваное, в самом низу страницы неотвратимое: «Расстрелять».
На то заседание пустили прабабушку с моей трехлетней бабушкой на руках. И после объявления приговора позволили ребенку подойти к прадеду попрощаться. Он обнял её и сунул в кармашек детского платья записку: «Таня, я ни в чем не виноват».
Расписка о том, что он получил копию приговора и его собственноручная подпись. Трогаю её. Через время прикасаюсь к его руке.
Знаю, что когда-нибудь еще пожму её и даже, наверное, осмелюсь его обнять.
А пока – надо как следует все это осмыслить. Я благодарна за это утро в другой эпохе вместе со своей семьей.
Я вешаю этот текст каждый год, потому что убеждена, что историю репрессий, коснувшуюся в начале двадцатого века огромного количества семей, нельзя забывать. Заметка о деле Ливанова находится ниже, под заголовком «Большой дом», а до этого я хотела бы привести некоторые новые сведения, собранные мной за последние пару лет.
Я часто бегаю мимо места, где в 1934 стоял дом, откуда ночной воронок забрал моего прадеда, и пытаюсь представить себе эту сцену. А еще я много думала о том, кто всё-таки его сдал. Всем известно, что это мог быть сосед по квартире, коллега или даже друг.
Когда я изучала это дело на Литейном, напротив меня за столом сидела сотрудница ФСБ, и пока я читала, переписывала и снимала копии бумаг, внимательно наблюдала. Часть страниц папки была закрыта от моих глаз скрепками и белыми листами: это были фрагменты допросов трех других людей, проходивших по делу Ливанова (которые в итоге получили 5, 10 и 15 лет лагерей). Задачей женщины, помимо всего прочего, было следить, чтобы я не залезала туда: согласно неким юридическим требованиям, родственники не могут изучать материалы, которые раскроют весь ход дела вообще, если там фигурируют третьи лица. Проще говоря, если в тех допросах другие свидетели, например, обнаруживают, что это они написали донос, такие меры обезопасят их потомков от того, что я приду к ним разбираться и мстить. Какое-то время я полагала, что донос написал кто-то из этих троих. Ведь никого из них не расстреляли.
А потом бабушка вдруг рассказала.
Жен и семьи изменников, тем более расстрелянных, в то время, как известно, высылали в Казахстан. Прабабушку Татьяну же удивительным образом не тронули - только уволили с работы. Это казалось невероятным везением, и оно было неслучайным. У прабабушки Татьяны был родной брат, живший в Ленинграде с женой. Валериан. Он окончил училище имени Фрунзе и служил в органах. Потом, во время войны, он погиб. Бабушка знала об этом мельком, толком не помнила Валериана, а все эти события они с матерью никогда не обсуждали, никто ничего не знал. О таких вещах боялись говорить даже родители с детьми.
В конце 90-ых эта бывшая жена Валериан, уже старушка, как-то нашла бабушку и рассказала ей, что арест Павла Ливанова инициировал именно он. Бабушкин собственный дядя. Жена которого вначале сама толком не понимала, чем он занимается на службе, а только замечала, что повсюду, куда бы они ни приехали (а они постоянно переезжали) начинали пропадать люди.
И вот, когда они прибыли в Ленинград, Валериан сдал мужа своей сестры Татьяны Ливановой Павла Ливанова. Эта женщина рассказала бабушке, что тогда на её единственный вопрос о том, как вообще такое возможно, Валериан ответил молчаливым хлопком по собственному плечу. Валериан хотел новые погоны. Невероятные звания и должности даются тому, кто доказывает невероятную преданность. Невероятная преданность требует по-настоящему ценных жертв. Например, кого-то из собственной семьи. Такое сложно уложить в голове.
Это как если бы Вовик решил ради карьерного дела, принести на его алтарь Серёжу. А чего церемониться: мужья и жены дело наживное, а сестре я в первое время сам помогу. Бабушка на протяжении всей жизни, бродя по инстанциям и учреждениям, опасалась, что она сама, ее мать и братья проходят в документах как члены семьи врага народа, и это может вскрыться, повлиять, навредить. Но чьей-то невидимой рукой их имена были вымараны из многочисленных документов. Иногда это было похоже на мистику – из учетных домовых книг были выдраны листы с их буквой. И только уже в самом конце века бабушке открылся смысл этих, казалось бы, случайных ошибок. Так Валериан их обезопасил.
Валериан – мой двоюродный прадед. Павел Ливанов, которого расстреляли в 1935 году – прадед. Во мне не только жертва, но и палач. На мне не только бабочка сажаемого в воронок ленинградского мечтателя, любившего беседы с приятелями в ресторане Палкин, но и новые погоны НКВД-шника. И пока я всё это продолжаю записывать, рассказывать об этом всем вокруг и себе самой, снова и снова убеждаюсь, что и правда - линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека где-то посередине, и об этом нужно как-то постараться не забывать.
Итак:
2014
Большой дом
Сегодня утром отправилась в наводящий ужас и окруженный легендами Большой Дом на Литейном, чтобы прочитать недавно рассекреченное дело, по которому в 1934 году проходил и был расстрелян мой прадедушка – Павел Ливанов.
Открываю папку с пометкой «Хранить вечно» (мне объяснили, что политические дела не подлежат уничтожению) и переношусь в зиму 1934 года. Здесь моей прабабушке Татьяне 27 лет, здесь ночью к их дому на 10-ой Красноармейской подъезжает безмолвный черный автомобиль, который заберет моего прадеда, чтобы уже никогда не вернуть.
Я со страхом прикасаюсь к полупрозрачным НКВД-шным листкам, которые видели все это ровно 80 лет назад. Вот квитанция принятых у прадеда при личном обыске вещей – у него был с собой мундштук и он был при галстуке. Поехали. Анкета арестованного, протоколы первых допросов – все на удивление читаемо и понятно. Где работал – с кем дружил и общался. А на какие такие темы? А на антисоветские? И здесь он начинает рассказывать.…
Захотелось вскочить и заорать туда – в ржавые бумаги – Зачем, дед? Зачем ты им все это искренне рассказываешь? Не продолжай, замолчи! Неужели ты не знаешь, ты же вон какой умный!
А говорит он о неэффективной политике Советской власти в сфере коллективизации, об истощении деревни, о преимуществах капиталистической модели и о губительных темпах индустриализации. И о том, что да, увлечен героикой народовольцев, восхищен их жертвенностью, да читал некоторую литературу, и размышлял о том, как можно изменить все к лучшему. Но никакой террористической деятельности не планировал, не считает это методом и никаких контрреволюционных организаций не создавал. Говорит об этом открыто, не отрицая своих убеждений. Тут же – реплики с перекрестных допросов трех других проходивших с ним по делу товарищей. Они отрицают всё. Они указывают, что Ливанов вел разговоры и вовлекал. Мне это показалось совершенно непонятным. А речь, между делом, идет о трех-пяти их случайных и не всегда совместных встречах в ресторане Палкин, где, видимо, приятели просто делились своими мыслями о ситуации в стране.
И тут же прямо у меня на глазах в ходе чтения все эти бумажки взлетают в воздух и составляют форму вполне стройного дела – Ливанов, проповедующий философию террористов народовольцев, создал ячейку для ведения контрреволюционной и террористической деятельности. Читали запрещенные книги, готовили прокламации и хождение в народ, вербовал участников для ведения антисоветской борьбы.
Наконец, протокол судебного заседания и выцветшее, от руки подписанное, рваное, в самом низу страницы неотвратимое: «Расстрелять».
На то заседание пустили прабабушку с моей трехлетней бабушкой на руках. И после объявления приговора позволили ребенку подойти к прадеду попрощаться. Он обнял её и сунул в кармашек детского платья записку: «Таня, я ни в чем не виноват».
Расписка о том, что он получил копию приговора и его собственноручная подпись. Трогаю её. Через время прикасаюсь к его руке.
Знаю, что когда-нибудь еще пожму её и даже, наверное, осмелюсь его обнять.
А пока – надо как следует все это осмыслить. Я благодарна за это утро в другой эпохе вместе со своей семьей.
Today is the day of memory of victims of political repressions, and here is the story of my great-grandfather, which I wrote down four years ago, when it became possible to visit Liteiny and read his case.
I hang this text every year because I am convinced that the history of repression, which affected a huge number of families in the early twentieth century, should not be forgotten. A note on the Livanov case is below, under the heading “The Big House,” and before that I would like to bring some new information that I have collected over the past couple of years.
I often run past the place where the house stood in 1934, from where my great-grandfather took the night funnel, and try to imagine this scene. And I also thought a lot about who did pass it. Everyone knows that it could be a roommate, colleague or even a friend.
When I studied this case at Liteiny, an FSB officer was sitting at the table opposite me, and while I was reading, copying and making copies of papers, I carefully watched. Part of the pages of the folder was closed from my eyes with paper clips and white sheets: these were fragments of interrogations of three other people who were involved in the Livanov case (who ultimately received 5, 10, and 15 years in the camps). The woman’s task, among other things, was to ensure that I did not get in there: according to certain legal requirements, relatives cannot study materials that will reveal the whole course of the business in general, if third parties appear there. Simply put, if in those interrogations other witnesses, for example, discover that they wrote the denunciation, such measures will protect their descendants from the fact that I will come to deal with them and take revenge. For a while I thought that one of these three wrote a denunciation. After all, none of them were shot.
And then my grandmother suddenly told.
The wives and families of traitors, especially those shot, at that time, as you know, were sent to Kazakhstan. Great-grandmother Tatyana was surprisingly not touched - they just fired from work. It seemed incredible luck, and it was no coincidence. Great-grandmother Tatyana had a brother who lived in Leningrad with his wife. Valerian. He graduated from the Frunze School and served in the organs. Then, during the war, he died. Grandmother knew this briefly, she didn’t really remember Valerian, and she never discussed all these events with her mother, no one knew anything. Even parents with children were afraid to talk about such things.
In the late 90s, this ex-wife Valerian, already an old woman, somehow found her grandmother and told her that it was he who initiated the arrest of Pavel Livanov. Grandma’s own uncle. At first, his wife herself did not really understand what he was doing in the service, but only noticed that everywhere, wherever they came (and they constantly moved), people began to disappear.
And so, when they arrived in Leningrad, Valerian turned in the husband of his sister Tatyana Livanova, Pavel Livanov. This woman told her grandmother that then, on her only question about how this is even possible, Valerian answered with a silent clap on his shoulder. Valerian wanted new shoulder straps. Incredible titles and positions are given to one who proves incredible devotion. Incredible devotion requires truly valuable sacrifices. For example, someone from their own family. It’s hard to put in your head.
It is as if Vovik decided for the sake of career, to bring Seryozha to his altar. Why stand on ceremony: husbands and wives are a gain, and for the first time I will help my sister myself. Throughout her life, her grandmother, wandering through the institutions and institutions, was afraid that she herself, her mother and brothers pass in the documents as members of the family of the enemy of the people, and this could open up, affect, harm. But with an invisible hand, their names were extinct from numerous documents. Sometimes it was like mysticism - sheets with their letter were torn from the house books. And only at the very end of the century did grandmother discover the meaning of these seemingly random errors. So Valerian made them safe.
Valerian is my great cousin. Pavel Livanov, who was shot in 1935, is a great-grandfather. In me, not only the victim, but also the executioner. I am wearing not only the butterfly of a Leningrad dreamer who was embarking on a funnel who loved conversations with friends at the Palkin restaurant, but also the new shoulder straps of the NKVD schnick. And while I continue to write down all this, tell about it to everyone around me and myself, I am convinced again and again that the truth - the line separating good and evil, crosses each person’s heart somewhere in the middle, and you need to try somehow do not forget.
So:
2014
Big house
This morning I went to the terrifying Big House on Liteiny, surrounded by legends, to read the recently declassified case, in which my great-grandfather, Pavel Livanov, passed and was shot.
I open the folder marked "Keep forever" (they explained to me that political affairs are not subject to destruction) and moved to the winter of 1934. Here my great-grandmother Tatyana is 27 years old, here at night a silent black car drives up to their house on the 10th Krasnoarmeyskaya Street, which will pick up my great-grandfather so that he will never be able to return it.
I touch with fear the translucent NKVD sheets that
I hang this text every year because I am convinced that the history of repression, which affected a huge number of families in the early twentieth century, should not be forgotten. A note on the Livanov case is below, under the heading “The Big House,” and before that I would like to bring some new information that I have collected over the past couple of years.
I often run past the place where the house stood in 1934, from where my great-grandfather took the night funnel, and try to imagine this scene. And I also thought a lot about who did pass it. Everyone knows that it could be a roommate, colleague or even a friend.
When I studied this case at Liteiny, an FSB officer was sitting at the table opposite me, and while I was reading, copying and making copies of papers, I carefully watched. Part of the pages of the folder was closed from my eyes with paper clips and white sheets: these were fragments of interrogations of three other people who were involved in the Livanov case (who ultimately received 5, 10, and 15 years in the camps). The woman’s task, among other things, was to ensure that I did not get in there: according to certain legal requirements, relatives cannot study materials that will reveal the whole course of the business in general, if third parties appear there. Simply put, if in those interrogations other witnesses, for example, discover that they wrote the denunciation, such measures will protect their descendants from the fact that I will come to deal with them and take revenge. For a while I thought that one of these three wrote a denunciation. After all, none of them were shot.
And then my grandmother suddenly told.
The wives and families of traitors, especially those shot, at that time, as you know, were sent to Kazakhstan. Great-grandmother Tatyana was surprisingly not touched - they just fired from work. It seemed incredible luck, and it was no coincidence. Great-grandmother Tatyana had a brother who lived in Leningrad with his wife. Valerian. He graduated from the Frunze School and served in the organs. Then, during the war, he died. Grandmother knew this briefly, she didn’t really remember Valerian, and she never discussed all these events with her mother, no one knew anything. Even parents with children were afraid to talk about such things.
In the late 90s, this ex-wife Valerian, already an old woman, somehow found her grandmother and told her that it was he who initiated the arrest of Pavel Livanov. Grandma’s own uncle. At first, his wife herself did not really understand what he was doing in the service, but only noticed that everywhere, wherever they came (and they constantly moved), people began to disappear.
And so, when they arrived in Leningrad, Valerian turned in the husband of his sister Tatyana Livanova, Pavel Livanov. This woman told her grandmother that then, on her only question about how this is even possible, Valerian answered with a silent clap on his shoulder. Valerian wanted new shoulder straps. Incredible titles and positions are given to one who proves incredible devotion. Incredible devotion requires truly valuable sacrifices. For example, someone from their own family. It’s hard to put in your head.
It is as if Vovik decided for the sake of career, to bring Seryozha to his altar. Why stand on ceremony: husbands and wives are a gain, and for the first time I will help my sister myself. Throughout her life, her grandmother, wandering through the institutions and institutions, was afraid that she herself, her mother and brothers pass in the documents as members of the family of the enemy of the people, and this could open up, affect, harm. But with an invisible hand, their names were extinct from numerous documents. Sometimes it was like mysticism - sheets with their letter were torn from the house books. And only at the very end of the century did grandmother discover the meaning of these seemingly random errors. So Valerian made them safe.
Valerian is my great cousin. Pavel Livanov, who was shot in 1935, is a great-grandfather. In me, not only the victim, but also the executioner. I am wearing not only the butterfly of a Leningrad dreamer who was embarking on a funnel who loved conversations with friends at the Palkin restaurant, but also the new shoulder straps of the NKVD schnick. And while I continue to write down all this, tell about it to everyone around me and myself, I am convinced again and again that the truth - the line separating good and evil, crosses each person’s heart somewhere in the middle, and you need to try somehow do not forget.
So:
2014
Big house
This morning I went to the terrifying Big House on Liteiny, surrounded by legends, to read the recently declassified case, in which my great-grandfather, Pavel Livanov, passed and was shot.
I open the folder marked "Keep forever" (they explained to me that political affairs are not subject to destruction) and moved to the winter of 1934. Here my great-grandmother Tatyana is 27 years old, here at night a silent black car drives up to their house on the 10th Krasnoarmeyskaya Street, which will pick up my great-grandfather so that he will never be able to return it.
I touch with fear the translucent NKVD sheets that
У записи 32 лайков,
1 репостов,
842 просмотров.
1 репостов,
842 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Татьяна Батурина
