Год назад я совершила восхождение на Эльбрус. Цифра 5 642 всегда будет тянуть из памяти эти летние ледяные полные тяжести и радости кадры. К ним хочется подписать: вот мгновения, когда жизнь приобретает хоть какой-то ощутимый смысл. Или привести диалог с Сережей, который говорит: «Я понимаю, к турниру готовиться, победить конкретного соперника.…А там? Тащиться в высокую точку, и зачем? Кого там-то побеждать?», а я кричу: «Так себя! Себя!».
Пишу это всё, а сама думаю – тьфу, ну и пошлятина! И вспоминаются сегодня не слаженные горячкой воображения моменты, в которые я, скажем, ловлю озарение на вершине пока ветра омывают мой обгоревший лик, а другое.
Как в шесть утра маешься в очереди в нависший над обрывом лагерный сортир, а стоящий рядом чувак с улыбкой в голосе стреляет у тебя туалетную бумагу, и ты даже не видишь его глаз: налобный фонарик слепит.
Как я спорю с ребятами из-за своего нежелания объединяться в группу с теми, кто не уверен в своих силах на восхождении и может на полпути передумать насчет вершины (малодушно забыв, как в прошлом году в Гималаях Вовик спускал меня со стучащими зубами в кислород на вертолете, забив на свои амбиции, а потом нам пришлось четырнадцать часов дышать клубами рыжей пыли в крошечном непальском автобусе).
Как мы с Ксюшей горстями заглатываем Милдронат и растворяем по полпачки аспирина в крышке от термоса, потому что нагрузка лютая, а голову ломит невыносимо.
Как уговариваю себя заткнуться и не ныть, потому что всем тошно и тяжело, вон, даже дядькам. А ещё никуда не уйти, ведь мы живем в группе.
Как во время восхождения часами не видишь вообще ничего вокруг, только гамаши идущего впереди, потому что отвлечься и глазеть по сторонам слишком страшно.
И на вопрос, что же там такого, на вершине, да и вообще в горах, сегодня спустя год после Эльбруса могу ответить так. Там установлены огромные треснутые зеркала, в которых, по мере движения вверх, ты чётче и чётче видишь самого себя. Ты видишь себя точкой на плече у утеса, ты видишь себя взмыленным зверем, ты видишь себя аморальным чудовищем, ты видишь себя машиной из мышц, ты видишь себя маленькой девочкой с комком в горле, ты видишь себя гадкой мечтательной телкой в инстаграме, ты видишь себя бедуином-альпинистом с ледорубом за спиной, ты видишь себя довольно странной личностью. Тут, внизу таких зеркал я не встречала. Ты смотришь на того, кто в нём отражается, а потом спускаешься, и тебе приходится с этим новым знанием что-то делать.
Понравилось ли мне то, что я увидела в миг, когда отразилась в мире, а он – отразился во мне?
Всё равно выходит пошлятина, но что поделать: горы и море – пошлейшие из всех придуманных пейзажей. Но пусть кто-то скажет мне, что о них не стоит писать.
Пусть кто-то попробует сказать, что в горы не стоит ходить!
Пишу это всё, а сама думаю – тьфу, ну и пошлятина! И вспоминаются сегодня не слаженные горячкой воображения моменты, в которые я, скажем, ловлю озарение на вершине пока ветра омывают мой обгоревший лик, а другое.
Как в шесть утра маешься в очереди в нависший над обрывом лагерный сортир, а стоящий рядом чувак с улыбкой в голосе стреляет у тебя туалетную бумагу, и ты даже не видишь его глаз: налобный фонарик слепит.
Как я спорю с ребятами из-за своего нежелания объединяться в группу с теми, кто не уверен в своих силах на восхождении и может на полпути передумать насчет вершины (малодушно забыв, как в прошлом году в Гималаях Вовик спускал меня со стучащими зубами в кислород на вертолете, забив на свои амбиции, а потом нам пришлось четырнадцать часов дышать клубами рыжей пыли в крошечном непальском автобусе).
Как мы с Ксюшей горстями заглатываем Милдронат и растворяем по полпачки аспирина в крышке от термоса, потому что нагрузка лютая, а голову ломит невыносимо.
Как уговариваю себя заткнуться и не ныть, потому что всем тошно и тяжело, вон, даже дядькам. А ещё никуда не уйти, ведь мы живем в группе.
Как во время восхождения часами не видишь вообще ничего вокруг, только гамаши идущего впереди, потому что отвлечься и глазеть по сторонам слишком страшно.
И на вопрос, что же там такого, на вершине, да и вообще в горах, сегодня спустя год после Эльбруса могу ответить так. Там установлены огромные треснутые зеркала, в которых, по мере движения вверх, ты чётче и чётче видишь самого себя. Ты видишь себя точкой на плече у утеса, ты видишь себя взмыленным зверем, ты видишь себя аморальным чудовищем, ты видишь себя машиной из мышц, ты видишь себя маленькой девочкой с комком в горле, ты видишь себя гадкой мечтательной телкой в инстаграме, ты видишь себя бедуином-альпинистом с ледорубом за спиной, ты видишь себя довольно странной личностью. Тут, внизу таких зеркал я не встречала. Ты смотришь на того, кто в нём отражается, а потом спускаешься, и тебе приходится с этим новым знанием что-то делать.
Понравилось ли мне то, что я увидела в миг, когда отразилась в мире, а он – отразился во мне?
Всё равно выходит пошлятина, но что поделать: горы и море – пошлейшие из всех придуманных пейзажей. Но пусть кто-то скажет мне, что о них не стоит писать.
Пусть кто-то попробует сказать, что в горы не стоит ходить!
A year ago, I climbed Mount Elbrus. The number 5 642 will always pull from memory these summer ice frames full of gravity and joy. I want to sign to them: these are the moments when life acquires at least some tangible meaning. Or bring a dialogue with Seryozha, who says: “I understand, to prepare for the tournament, to defeat a specific opponent. ... And there? Dragging to a high point, and why? Who is there to win? ", And I shout:" So yourself! Myself! ”
I am writing this all, but I myself think - pah, well, toll! And today I recall the moments that weren’t harmonized with a fervor of imagination, in which, let’s say, I catch the inspiration at the top while the winds wash my charred face, and another.
As at six in the morning you rush in line to the camp toilet overhanging a cliff, and a dude standing next to you with a smile in your voice shoots toilet paper, and you don’t even see his eye: the headlamp is blind.
How I argue with the guys because of my reluctance to join a group with those who are not confident in their climbing abilities and who can half-change their minds about the summit (faintly forgetting how last year in the Himalayas Vovik let me down with oxygen in the Himalayas helicopter, scoring on our ambitions, and then we had fourteen hours to breathe clubs of red dust in a tiny Nepalese bus).
As Ksyusha and I swallow handfuls of Mildronate and dissolve half a pack of aspirin in the cap from the thermos, because the load is fierce and the head is unbearable.
How I persuade myself to shut up and not whine, because everyone is sick and hard, out there, even uncles. And still not to leave, because we live in a group.
As during the ascent for hours you do not see anything around at all, only the gaiters walking in front, because it is too scary to distract and stare around.
And to the question, what is there, on the top, and indeed in the mountains, today a year after Elbrus I can answer this way. Huge cracked mirrors are installed there, in which, as you move up, you see yourself more clearly and clearly. You see yourself as a point on the shoulder of a cliff, you see yourself as a soiled beast, you see yourself as an immoral monster, you see yourself as a muscle machine, you see yourself as a little girl with a lump in your throat, you see yourself as an ugly dreamy chick on Instagram, you see yourself a bedouin climber with an ice ax behind his back, you see yourself as a rather strange person. Here, below I did not meet such mirrors. You look at the one who is reflected in it, and then you go down, and you have to do something with this new knowledge.
Did I like what I saw the moment when I was reflected in the world, and he - reflected in me?
Anyway, vulgarity comes out, but what to do: the mountains and the sea are the most vulgar of all the landscapes invented. But let someone tell me that it’s not worth writing about them.
Let someone try to say that you should not go to the mountains!
I am writing this all, but I myself think - pah, well, toll! And today I recall the moments that weren’t harmonized with a fervor of imagination, in which, let’s say, I catch the inspiration at the top while the winds wash my charred face, and another.
As at six in the morning you rush in line to the camp toilet overhanging a cliff, and a dude standing next to you with a smile in your voice shoots toilet paper, and you don’t even see his eye: the headlamp is blind.
How I argue with the guys because of my reluctance to join a group with those who are not confident in their climbing abilities and who can half-change their minds about the summit (faintly forgetting how last year in the Himalayas Vovik let me down with oxygen in the Himalayas helicopter, scoring on our ambitions, and then we had fourteen hours to breathe clubs of red dust in a tiny Nepalese bus).
As Ksyusha and I swallow handfuls of Mildronate and dissolve half a pack of aspirin in the cap from the thermos, because the load is fierce and the head is unbearable.
How I persuade myself to shut up and not whine, because everyone is sick and hard, out there, even uncles. And still not to leave, because we live in a group.
As during the ascent for hours you do not see anything around at all, only the gaiters walking in front, because it is too scary to distract and stare around.
And to the question, what is there, on the top, and indeed in the mountains, today a year after Elbrus I can answer this way. Huge cracked mirrors are installed there, in which, as you move up, you see yourself more clearly and clearly. You see yourself as a point on the shoulder of a cliff, you see yourself as a soiled beast, you see yourself as an immoral monster, you see yourself as a muscle machine, you see yourself as a little girl with a lump in your throat, you see yourself as an ugly dreamy chick on Instagram, you see yourself a bedouin climber with an ice ax behind his back, you see yourself as a rather strange person. Here, below I did not meet such mirrors. You look at the one who is reflected in it, and then you go down, and you have to do something with this new knowledge.
Did I like what I saw the moment when I was reflected in the world, and he - reflected in me?
Anyway, vulgarity comes out, but what to do: the mountains and the sea are the most vulgar of all the landscapes invented. But let someone tell me that it’s not worth writing about them.
Let someone try to say that you should not go to the mountains!
У записи 25 лайков,
0 репостов,
728 просмотров.
0 репостов,
728 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Татьяна Батурина
