Помню, как меня затошнило от радио Максимум.
Мне было лет 15, бабушка стелила мне на полу надувной матрац, я ставил маленький магнитофон с радио и засыпал под него.
Наверняка играли «Losing my religion», потом наверняка «Bitter End», «Last dance for Mary Jane», потом все таки что-нибудь русское – Мне бы твои пули, переплавить в струны.
Косой луч уличного фонаря разрезал пол.
В этом возрасте вдруг резко осознаешь тоскливость бытия.
Мне стало так дурно от того, что эти песни я слышал уже миллионы раз за последние пару лет. Я резко осознал их однообразность. Почему-то именно на Максимум подбирали песни по принципу какого-то бесконечного перетекающего один в другое дня сурка.
Я вскочил и выключил радио.
Взрослый мир, в который я входил, обещал мне так много, а я тратил свои уши на бесконечное однообразие Максимума.
В конце 2015 все катилось к черту. Я еще не понимал этого, но как-то очень тревожно и болезненно предчувствовал. Я сидел на кухне огромной стометровой квартиры, где транжирил все накопленное за несколько лет. Меня сильно раздражало, что мои похороны прошлого сопровождают разговоры о казахском репере, который внезапно совсем неплох. Люди девальвировавшие значение слов – Лучшее что случалось с русской музыкой, великий, главный артист и прочее, охотно приклеивали эти ярлыки к какому-то чуваку еще и с лейбла Басты. Я пытался отмахиваться, но рецензии на Дом с нормальными явлениями догоняли меня.
Потом я включил Вечеринку.
Переборы расстроенной гитары, какая-то джимморисоновская интонация, резонанс, проходящий через нервную систему.
Я включил «Танцуй Сама» и на третий раз прослушивания закричал. Я отлично запомнил это чувство.
Его не было 11 лет.
Последний раз оно было в 2004, когда я шел по зимнему политехническому парку с только что купленным «Absolution» Muse.
Именно он вывел меня из того раздражения радио Максимум.
Марш солдат на «Apocalipcice Please», бой по роялю, маршевые барабаны, уход в высокие вои…
Я бегал и из юношеского максимализма сообщал всем, что Мэтт Белами круче Фредди Меркьюри, почему-то мечтал о красном сюртуке с металлическими пуговицами, и пытался сладкоголосо выть на луну, выходя на крыльцо со школьных дискотек, в какой-то злобной и отчаянной романтике.
Потом все.
Я не был ребенком 2007 года, все эти эмо-группы казались мне ужасно скучными. Я снова впал в музыкальную апатию и раздражение. В Эми Уайтхаус и Лане Дел Рей мне слышалось что-то, что, возможно, в 2004 зацепило бы меня больше чем Muse, но мне казалось, что это что-то пропало во мне самом.
Потом я включил первый альбом Скриптонита.
Это было не придумать. Мне было стыдно делиться этим чувством, как когда нравится какая-то девочка в школе и ты стебешь ее, я генерировал шутки про казаха, корейца, китайца Цоя…
А про себя думал, что это Аукцыон на максималках, Аукцыон, где вместо говнаризма Гаркуши в Леню Федорова вселился дух настоящего Джима Моррисона, и сам стеснялся таких сравнений.
Жизнь обещала великое музыкальное время.
Все летело в бездну, но я подумал, что если в этой бездне я буду снова испытывать то, что испытал, включив Вечеринку, это будет стоить того.
Новые реперы появлялись как грибы после дождя.
Хаски с «Черным-черно» казался первым большим поэтом России 21-го века, «Розовое вино» было идеальным поп-хитом, которому не стыдно даже заебать. Гнойный разъебывал Оксимирона, Монеточка находила нужные интонации, Скриптонит делал из «Не забирай меня с Пати» спектакль, а под конец года выпускал Пинкфлойдовской сложности двойник.
Но это было в 2017-ом.
В джинсы потихоньку облачались даже самые отсталые слои населения.
На самом деле это текст про музыкальные итоги 2018-го.
И вот эти итоги:
Я снова испытывую то чувство тошноты от радио Максимум.
Огромный мир, где стерлись музыкальные институции, иерархии, где можно создавать все с нуля, сам себя отфарматировал.
Монеточка, Гон Флюд, Биг бейби тейп, Пошлая Молли и Моргенштейн и даже Шортпарис с Айспик и даже Хаски – все это внезапно смешалось в один котел задолбавшей радиоволны.
Одно продолжало другое, и не смотря на всю разность, казалось однообразным, одинаково снятым, не удивляющим.
Новая музыка оказалась в 2018 году надоевшим Голубым огоньком, с одними и теми же рожами, даже если эти рожи появлялись внезапно, из ниоткуда и за несколько минут собирали внезапные миллиард миллионов просмотров.
И брюзжание не в том, что это произошло. А в том, насколько быстро это произошло.
Будто ты только начал смотреть сериал, и все обещало быть очень классным, но на 10-й минуте внезапно тебя посетило чувство, что уже 21-й сезон, и что все так надоело, и что ты уже не различаешь ничего.
Будто после первой рюмки водки сразу начался 9-й день запоя.
Это, наверное, самое печальное впечатление от медиа-жизни 2018-ого года.
Но это просто закончилась одна сверхбыстрая эпоха.
А если она такая быстрая, то, может быть, новых мурашек придется ждать не 11 лет.
Мне было лет 15, бабушка стелила мне на полу надувной матрац, я ставил маленький магнитофон с радио и засыпал под него.
Наверняка играли «Losing my religion», потом наверняка «Bitter End», «Last dance for Mary Jane», потом все таки что-нибудь русское – Мне бы твои пули, переплавить в струны.
Косой луч уличного фонаря разрезал пол.
В этом возрасте вдруг резко осознаешь тоскливость бытия.
Мне стало так дурно от того, что эти песни я слышал уже миллионы раз за последние пару лет. Я резко осознал их однообразность. Почему-то именно на Максимум подбирали песни по принципу какого-то бесконечного перетекающего один в другое дня сурка.
Я вскочил и выключил радио.
Взрослый мир, в который я входил, обещал мне так много, а я тратил свои уши на бесконечное однообразие Максимума.
В конце 2015 все катилось к черту. Я еще не понимал этого, но как-то очень тревожно и болезненно предчувствовал. Я сидел на кухне огромной стометровой квартиры, где транжирил все накопленное за несколько лет. Меня сильно раздражало, что мои похороны прошлого сопровождают разговоры о казахском репере, который внезапно совсем неплох. Люди девальвировавшие значение слов – Лучшее что случалось с русской музыкой, великий, главный артист и прочее, охотно приклеивали эти ярлыки к какому-то чуваку еще и с лейбла Басты. Я пытался отмахиваться, но рецензии на Дом с нормальными явлениями догоняли меня.
Потом я включил Вечеринку.
Переборы расстроенной гитары, какая-то джимморисоновская интонация, резонанс, проходящий через нервную систему.
Я включил «Танцуй Сама» и на третий раз прослушивания закричал. Я отлично запомнил это чувство.
Его не было 11 лет.
Последний раз оно было в 2004, когда я шел по зимнему политехническому парку с только что купленным «Absolution» Muse.
Именно он вывел меня из того раздражения радио Максимум.
Марш солдат на «Apocalipcice Please», бой по роялю, маршевые барабаны, уход в высокие вои…
Я бегал и из юношеского максимализма сообщал всем, что Мэтт Белами круче Фредди Меркьюри, почему-то мечтал о красном сюртуке с металлическими пуговицами, и пытался сладкоголосо выть на луну, выходя на крыльцо со школьных дискотек, в какой-то злобной и отчаянной романтике.
Потом все.
Я не был ребенком 2007 года, все эти эмо-группы казались мне ужасно скучными. Я снова впал в музыкальную апатию и раздражение. В Эми Уайтхаус и Лане Дел Рей мне слышалось что-то, что, возможно, в 2004 зацепило бы меня больше чем Muse, но мне казалось, что это что-то пропало во мне самом.
Потом я включил первый альбом Скриптонита.
Это было не придумать. Мне было стыдно делиться этим чувством, как когда нравится какая-то девочка в школе и ты стебешь ее, я генерировал шутки про казаха, корейца, китайца Цоя…
А про себя думал, что это Аукцыон на максималках, Аукцыон, где вместо говнаризма Гаркуши в Леню Федорова вселился дух настоящего Джима Моррисона, и сам стеснялся таких сравнений.
Жизнь обещала великое музыкальное время.
Все летело в бездну, но я подумал, что если в этой бездне я буду снова испытывать то, что испытал, включив Вечеринку, это будет стоить того.
Новые реперы появлялись как грибы после дождя.
Хаски с «Черным-черно» казался первым большим поэтом России 21-го века, «Розовое вино» было идеальным поп-хитом, которому не стыдно даже заебать. Гнойный разъебывал Оксимирона, Монеточка находила нужные интонации, Скриптонит делал из «Не забирай меня с Пати» спектакль, а под конец года выпускал Пинкфлойдовской сложности двойник.
Но это было в 2017-ом.
В джинсы потихоньку облачались даже самые отсталые слои населения.
На самом деле это текст про музыкальные итоги 2018-го.
И вот эти итоги:
Я снова испытывую то чувство тошноты от радио Максимум.
Огромный мир, где стерлись музыкальные институции, иерархии, где можно создавать все с нуля, сам себя отфарматировал.
Монеточка, Гон Флюд, Биг бейби тейп, Пошлая Молли и Моргенштейн и даже Шортпарис с Айспик и даже Хаски – все это внезапно смешалось в один котел задолбавшей радиоволны.
Одно продолжало другое, и не смотря на всю разность, казалось однообразным, одинаково снятым, не удивляющим.
Новая музыка оказалась в 2018 году надоевшим Голубым огоньком, с одними и теми же рожами, даже если эти рожи появлялись внезапно, из ниоткуда и за несколько минут собирали внезапные миллиард миллионов просмотров.
И брюзжание не в том, что это произошло. А в том, насколько быстро это произошло.
Будто ты только начал смотреть сериал, и все обещало быть очень классным, но на 10-й минуте внезапно тебя посетило чувство, что уже 21-й сезон, и что все так надоело, и что ты уже не различаешь ничего.
Будто после первой рюмки водки сразу начался 9-й день запоя.
Это, наверное, самое печальное впечатление от медиа-жизни 2018-ого года.
Но это просто закончилась одна сверхбыстрая эпоха.
А если она такая быстрая, то, может быть, новых мурашек придется ждать не 11 лет.
I remember how sick of the radio Maximum.
I was about 15 years old, my grandmother laid me an inflatable mattress on the floor, I put a small tape recorder with a radio and fell asleep under it.
Surely they played "Losing my religion", then surely "Bitter End", "Last dance for Mary Jane", then all the same something Russian - I would like your bullets to melt into strings.
A slanting beam of a street lamp cut through the floor.
At this age, you suddenly sharply realize the sadness of being.
I felt so sick of the fact that I had heard these songs millions of times over the past couple of years. I sharply realized their uniformity. For some reason, it was at Maximum that the songs were selected according to the principle of some endless groundhog flowing one into another day.
I jumped up and turned off the radio.
The adult world, which I entered, promised me so much, and I spent my ears on the infinite monotony of the Maximum.
At the end of 2015, everything went to hell. I still did not understand this, but somehow I was very anxious and painfully foreboding. I sat in the kitchen of a huge hundred-meter apartment, where I squandered everything that had been accumulated over several years. I was very annoyed that my funeral of the past was accompanied by talk of a Kazakh rapper, which was suddenly quite good. People devalued the meaning of the words - The best thing that happened to Russian music, the great, main artist and so on, eagerly pasted these labels to some dude also from the Basta label. I tried to brush it off, but reviews of the House with normal phenomena were catching up with me.
Then I turned on the Party.
Enumerations of an upset guitar, some kind of Jimmorison intonation, resonance passing through the nervous system.
I turned on “Dance Itself” and screamed for the third time. I perfectly remembered this feeling.
He was gone for 11 years.
The last time it was in 2004, when I was walking in the winter polytechnic park with the just bought “Absolution” Muse.
It was he who brought me out of that annoyance of Maximum Radio.
March of the soldier on the Apocalipcice Please, the battle on the piano, marching drums, leaving in high war ...
I ran and out of youthful maximalism I informed everyone that Matt Belamy was cooler than Freddie Mercury, for some reason dreamed of a red frock coat with metal buttons, and tried to howl sweetly at the moon, going out onto the porch from school discos, in some kind of vicious and desperate romance.
Then everything.
I was not a child of 2007, all these emo groups seemed terribly boring to me. I fell into musical apathy and annoyance again. At Amy Whitehouse and Lana Del Rey, I heard something that might have hooked me more than Muse in 2004, but it seemed to me that something was missing in me.
Then I included the first Scriptonite album.
It was not to come up. I was ashamed to share this feeling, as when I like some girl at school and you mock her, I generated jokes about the Kazakh, Korean, Chinese Tsoi ...
And he thought to himself that it was Auktsion at maximum speed, Auktsion, where instead of Garkusha’s govnarism, the spirit of the real Jim Morrison infused Lenya Fedorov, and he was embarrassed by such comparisons.
Life promised a great musical time.
Everything flew into the abyss, but I thought that if in this abyss I will again experience what I experienced by turning on the Party, it will be worth it.
New benchmarks appeared like mushrooms after rain.
Husky with "Black and Black" seemed the first great poet of Russia of the 21st century, "Rose Wine" was an ideal pop hit, which is not ashamed to even fuck up. Purulent fussed Oksimiron, Monetochka found the necessary intonations, Scryptonite made a play from Do Not Take Me From Party, and at the end of the year he released a Pinkfloyd complexity double.
But that was in 2017.
Even the most backward sections of the population are slowly clothed in jeans.
In fact, this is a text about the musical results of 2018.
And these are the results:
I again feel that nausea from Radio Maximum.
The huge world where musical institutions, hierarchies, where you can create everything from scratch, were erased, formatted itself.
Monetochka, Gon Flud, Big baby teip, Dirty Molly and Morgenstein and even Shortparis with Ispik and even Husky - all of this suddenly mixed into one cauldron of a dumb radio wave.
One continued the other, and despite the whole difference, it seemed monotonous, equally filmed, not surprising.
In 2018, new music turned out to be a bored Blue Light, with the same faces, even if these faces appeared suddenly, from nowhere and in a few minutes they collected sudden billion million views.
And the grumbling is not that this happened. And how fast this happened.
It’s like you just started watching the series, and everything promised to be very cool, but in the 10th minute you suddenly had the feeling that it was already the 21st season, and that everything was so tired, and that you could not distinguish anything.
As if after the first glass of vodka, the 9th day of binge began immediately.
This is probably the saddest impression of the media life of 2018.
But it just ended one superfast era.
And if she is so fast, then maybe she will have to wait for more than 11 years.
I was about 15 years old, my grandmother laid me an inflatable mattress on the floor, I put a small tape recorder with a radio and fell asleep under it.
Surely they played "Losing my religion", then surely "Bitter End", "Last dance for Mary Jane", then all the same something Russian - I would like your bullets to melt into strings.
A slanting beam of a street lamp cut through the floor.
At this age, you suddenly sharply realize the sadness of being.
I felt so sick of the fact that I had heard these songs millions of times over the past couple of years. I sharply realized their uniformity. For some reason, it was at Maximum that the songs were selected according to the principle of some endless groundhog flowing one into another day.
I jumped up and turned off the radio.
The adult world, which I entered, promised me so much, and I spent my ears on the infinite monotony of the Maximum.
At the end of 2015, everything went to hell. I still did not understand this, but somehow I was very anxious and painfully foreboding. I sat in the kitchen of a huge hundred-meter apartment, where I squandered everything that had been accumulated over several years. I was very annoyed that my funeral of the past was accompanied by talk of a Kazakh rapper, which was suddenly quite good. People devalued the meaning of the words - The best thing that happened to Russian music, the great, main artist and so on, eagerly pasted these labels to some dude also from the Basta label. I tried to brush it off, but reviews of the House with normal phenomena were catching up with me.
Then I turned on the Party.
Enumerations of an upset guitar, some kind of Jimmorison intonation, resonance passing through the nervous system.
I turned on “Dance Itself” and screamed for the third time. I perfectly remembered this feeling.
He was gone for 11 years.
The last time it was in 2004, when I was walking in the winter polytechnic park with the just bought “Absolution” Muse.
It was he who brought me out of that annoyance of Maximum Radio.
March of the soldier on the Apocalipcice Please, the battle on the piano, marching drums, leaving in high war ...
I ran and out of youthful maximalism I informed everyone that Matt Belamy was cooler than Freddie Mercury, for some reason dreamed of a red frock coat with metal buttons, and tried to howl sweetly at the moon, going out onto the porch from school discos, in some kind of vicious and desperate romance.
Then everything.
I was not a child of 2007, all these emo groups seemed terribly boring to me. I fell into musical apathy and annoyance again. At Amy Whitehouse and Lana Del Rey, I heard something that might have hooked me more than Muse in 2004, but it seemed to me that something was missing in me.
Then I included the first Scriptonite album.
It was not to come up. I was ashamed to share this feeling, as when I like some girl at school and you mock her, I generated jokes about the Kazakh, Korean, Chinese Tsoi ...
And he thought to himself that it was Auktsion at maximum speed, Auktsion, where instead of Garkusha’s govnarism, the spirit of the real Jim Morrison infused Lenya Fedorov, and he was embarrassed by such comparisons.
Life promised a great musical time.
Everything flew into the abyss, but I thought that if in this abyss I will again experience what I experienced by turning on the Party, it will be worth it.
New benchmarks appeared like mushrooms after rain.
Husky with "Black and Black" seemed the first great poet of Russia of the 21st century, "Rose Wine" was an ideal pop hit, which is not ashamed to even fuck up. Purulent fussed Oksimiron, Monetochka found the necessary intonations, Scryptonite made a play from Do Not Take Me From Party, and at the end of the year he released a Pinkfloyd complexity double.
But that was in 2017.
Even the most backward sections of the population are slowly clothed in jeans.
In fact, this is a text about the musical results of 2018.
And these are the results:
I again feel that nausea from Radio Maximum.
The huge world where musical institutions, hierarchies, where you can create everything from scratch, were erased, formatted itself.
Monetochka, Gon Flud, Big baby teip, Dirty Molly and Morgenstein and even Shortparis with Ispik and even Husky - all of this suddenly mixed into one cauldron of a dumb radio wave.
One continued the other, and despite the whole difference, it seemed monotonous, equally filmed, not surprising.
In 2018, new music turned out to be a bored Blue Light, with the same faces, even if these faces appeared suddenly, from nowhere and in a few minutes they collected sudden billion million views.
And the grumbling is not that this happened. And how fast this happened.
It’s like you just started watching the series, and everything promised to be very cool, but in the 10th minute you suddenly had the feeling that it was already the 21st season, and that everything was so tired, and that you could not distinguish anything.
As if after the first glass of vodka, the 9th day of binge began immediately.
This is probably the saddest impression of the media life of 2018.
But it just ended one superfast era.
And if she is so fast, then maybe she will have to wait for more than 11 years.
У записи 216 лайков,
9 репостов,
6960 просмотров.
9 репостов,
6960 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Игорь Антоновский
