Так будет.
Дачи кучкуются и жмутся друг к другу. Садоводство стоит праздничной толпой домов. Каждое лето фестиваль, на который эти дома приехали и теперь выстроились перед сценой залитых солнцем полей.
Приехали из своей зимы, из темной осени, из влажной грусти ранней весны.
Каждое лето - лето любви.
Леса завораживают таинственностью. Леса? Да именно леса. Каждое скопление деревьев кажется дремучим лесом, его маленькой частью - в детстве именно так - любое скопление деревьев уже лес, темный и непролазный, но спокойный. Полный самых прекрасных тайн на свете.
Закат тлеет и тлеют угли в мангале, в рифму закату.
Румянятся шашлыки.
Гудки электричек кричат на скандалящих чаек и ворон.
Сознания людей покрываются нежным и ласковым туманом. Раздражающие будни тают в горячем воздухе над углями.
Озера отражают небо, словно снимают об этом клочке свое кино. О птицах и комарах, о синей джинсовости предстоящих сумерек.
Книжки будут уютно читаться, разговоры будут заплетаться и перетекать друг в друга, засыпаться будет тепло и чуть ветрено, половицы будут скрипеть, а уличный сортир будет прекрасен своей неуютностью.
Будут что-то отсчитывать свистом птицы, будут сохнуть недоеденные шашлыки и окутываться вчерашней грязью стаканы. Будет смирно ждать возвращения в город одежда на крючках.
И будет просто хорошо. В дачном сне, который войдет в приоткрытые окна, который будет глубок и спокоен, в этом сне будет бит утренних электричек смиксованный с топотом холодильника, будет хвойная морозь, и десткое счастье будет, и подростковые предвкушения, и взрослая смиренность и нагревающаяся к утру теплота.
Под покрывалом туманной испарины будут спать проселочные дороги, едва заметно будут подрагивать тонким скрипом калитки, из крана колонки будет долго лететь шальная капля и приземлившись потечет по луже к пыли.
Будет закрыт дачный магазин. Будут спать псы. Будет светло и пустынно.
За садоводством начнется бетонка, по ней никто не проедет, она будет, как всегда впрочем, как конечно же всегда, вести к шоссе.
Шоссе укажет на город.
Но город будет далеко. Теперь даже дальше чем обычно. Не физически, конечно, но каким-то летним духом, сквозь сны и спокойствие, дальше чем обычно. Телефоны не будут ловить.
Сосед-рыбак встанет и начнет собираться на подлещиков. Часовая стрелка лениво приклеивается к пяти.
Потянувшись кот выходит по своим делам.
Город все отдаляется и отдаляется, он улетает от садоводства на миллионы, миллиарды световых лет, он гораздо дальше растворяющейся как кусок сахара в рассветном чае бледной обгрызанной утренней луны.
Город исчезает, его нет в снах спящих. Грустит городская одежда на крюках - она рвется вернуться в город, вдохнуть его пыль, но и она смиряется.
Пусть все забудут о городе в эти часы. Пусть не было никогда городов и не будет. Они не вставали бастионами у водопоев, не покрывались камнем и пылью и не наполнялись заморскими пряностями и теплой воинской кровью, не пупырились булыжником и не размазывались конским навозом, не помпезничали дворцами и фонтанами и не ютились доходными домами. Не сглаживались асфальтовыми шоссе, не горбились разноэтажными панельками, не вспыхивали светофорами и фарами, не писались вывесками. Не было городов. Лишь дачи были. Усталые дачи. Лишь лето стояло во всем мире миллионы лет, миллионы летних лет в бледнеющем рассветном садоводстве. Без города. Без тревожных звонков и смутных новостей. Монетка падает из джинс, разлегшихся как придется на скамье веранды. Катится по деревянному полу и спотыкается о щель.
Утром ты напьешься воды и примнешь траву дурацкими резиновыми шлепанцами. Утром ты вдохнешь голубого неба, моргнешь назойливому солнцу.
Утром город вернется на свое место, в десяток остановок электричкой, в пяток заправок мимо тачки, в двадцать указателей вдоль шоссе.
Но пока город за миллиарды вселенных отсюда, наслаждайся его отсутствием в глубоком и нежном, как пивная пена в летний день, сне.
Дачи кучкуются и жмутся друг к другу. Садоводство стоит праздничной толпой домов. Каждое лето фестиваль, на который эти дома приехали и теперь выстроились перед сценой залитых солнцем полей.
Приехали из своей зимы, из темной осени, из влажной грусти ранней весны.
Каждое лето - лето любви.
Леса завораживают таинственностью. Леса? Да именно леса. Каждое скопление деревьев кажется дремучим лесом, его маленькой частью - в детстве именно так - любое скопление деревьев уже лес, темный и непролазный, но спокойный. Полный самых прекрасных тайн на свете.
Закат тлеет и тлеют угли в мангале, в рифму закату.
Румянятся шашлыки.
Гудки электричек кричат на скандалящих чаек и ворон.
Сознания людей покрываются нежным и ласковым туманом. Раздражающие будни тают в горячем воздухе над углями.
Озера отражают небо, словно снимают об этом клочке свое кино. О птицах и комарах, о синей джинсовости предстоящих сумерек.
Книжки будут уютно читаться, разговоры будут заплетаться и перетекать друг в друга, засыпаться будет тепло и чуть ветрено, половицы будут скрипеть, а уличный сортир будет прекрасен своей неуютностью.
Будут что-то отсчитывать свистом птицы, будут сохнуть недоеденные шашлыки и окутываться вчерашней грязью стаканы. Будет смирно ждать возвращения в город одежда на крючках.
И будет просто хорошо. В дачном сне, который войдет в приоткрытые окна, который будет глубок и спокоен, в этом сне будет бит утренних электричек смиксованный с топотом холодильника, будет хвойная морозь, и десткое счастье будет, и подростковые предвкушения, и взрослая смиренность и нагревающаяся к утру теплота.
Под покрывалом туманной испарины будут спать проселочные дороги, едва заметно будут подрагивать тонким скрипом калитки, из крана колонки будет долго лететь шальная капля и приземлившись потечет по луже к пыли.
Будет закрыт дачный магазин. Будут спать псы. Будет светло и пустынно.
За садоводством начнется бетонка, по ней никто не проедет, она будет, как всегда впрочем, как конечно же всегда, вести к шоссе.
Шоссе укажет на город.
Но город будет далеко. Теперь даже дальше чем обычно. Не физически, конечно, но каким-то летним духом, сквозь сны и спокойствие, дальше чем обычно. Телефоны не будут ловить.
Сосед-рыбак встанет и начнет собираться на подлещиков. Часовая стрелка лениво приклеивается к пяти.
Потянувшись кот выходит по своим делам.
Город все отдаляется и отдаляется, он улетает от садоводства на миллионы, миллиарды световых лет, он гораздо дальше растворяющейся как кусок сахара в рассветном чае бледной обгрызанной утренней луны.
Город исчезает, его нет в снах спящих. Грустит городская одежда на крюках - она рвется вернуться в город, вдохнуть его пыль, но и она смиряется.
Пусть все забудут о городе в эти часы. Пусть не было никогда городов и не будет. Они не вставали бастионами у водопоев, не покрывались камнем и пылью и не наполнялись заморскими пряностями и теплой воинской кровью, не пупырились булыжником и не размазывались конским навозом, не помпезничали дворцами и фонтанами и не ютились доходными домами. Не сглаживались асфальтовыми шоссе, не горбились разноэтажными панельками, не вспыхивали светофорами и фарами, не писались вывесками. Не было городов. Лишь дачи были. Усталые дачи. Лишь лето стояло во всем мире миллионы лет, миллионы летних лет в бледнеющем рассветном садоводстве. Без города. Без тревожных звонков и смутных новостей. Монетка падает из джинс, разлегшихся как придется на скамье веранды. Катится по деревянному полу и спотыкается о щель.
Утром ты напьешься воды и примнешь траву дурацкими резиновыми шлепанцами. Утром ты вдохнешь голубого неба, моргнешь назойливому солнцу.
Утром город вернется на свое место, в десяток остановок электричкой, в пяток заправок мимо тачки, в двадцать указателей вдоль шоссе.
Но пока город за миллиарды вселенных отсюда, наслаждайся его отсутствием в глубоком и нежном, как пивная пена в летний день, сне.
It will be so.
Summer cottages are crowded and cling to each other. Gardening is a festive crowd of houses. Every summer, the festival to which these houses came and are now lined up in front of the stage of sun-drenched fields.
They came from their winter, from dark autumn, from the wet sadness of early spring.
Every summer is a summer of love.
Forests fascinate with mystery. The woods? Yes, forests. Each cluster of trees seems to be a dense forest, its small part - just like in childhood - any cluster of trees is already a forest, dark and impassable, but calm. Full of the finest secrets in the world.
Sunset smolders and smolders coals in the grill, in rhyme sunset.
Shish kebabs are blushing.
Beeps of electric trains scream at scandalous gulls and ravens.
Consciousness of people is covered with a gentle and gentle fog. Annoying weekdays melt in the hot air over the coals.
Lakes reflect the sky, as if they are filming their movie about this scrap. About birds and mosquitoes, about the blue jeans of the upcoming twilight.
Books will be comfortable to read, conversations will be braided and flow into each other, it will fall asleep warmly and slightly windy, floorboards will creak, and the street toilet will be beautiful with its uncomfortability.
Whistling birds will count something, dry half-eaten kebabs will dry, and glasses will be wrapped in yesterday's mud. Hooked clothes will be quietly waiting for the return to the city.
And it will be just fine. In the summer dream, which will go into the ajar windows, which will be deep and calm, in this dream there will be a bit of morning electric trains mixed with the stomp of the refrigerator, there will be coniferous frost, and there will be childish happiness, and teenage anticipations, and adult humility and warmth warming towards the morning.
Country roads will sleep under a blanket of misty sweat, they will barely notice a trembling wicket with a thin creak, a crazy drop will fly from the column crane for a long time and, after landing, will flow through a puddle to the dust.
The summer shop will be closed. Dogs will sleep. It will be light and deserted.
Concrete will begin for gardening, no one will pass along it, it will, as always, however, as of course always, lead to the highway.
The highway will point to the city.
But the city will be far away. Now even further than usual. Not physically, of course, but by some summer spirit, through dreams and calm, further than usual. Phones will not catch.
A fisherman’s neighbor will stand up and start gathering for scavengers. The hour hand sticks lazily to five.
Reaching out, the cat goes about his business.
The city is moving away and moving away, it flies away from gardening for millions, billions of light years, it is much further dissolving like a piece of sugar in the dawn tea of a pale gnawed morning moon.
The city disappears, it is not in the dreams of the sleeping. The city clothes on hooks are sad - she is eager to return to the city, to breathe his dust, but she is also humble.
Let everyone forget about the city during these hours. Let there never be cities and never will be. They did not get up at the bastions at the watering holes, were not covered with stone and dust, and were not filled with overseas spices and warm military blood, were not puffed up with cobblestones and were not smeared with horse dung, they weren’t pompous with palaces and fountains, and they weren’t huddled with tenement houses. They were not smoothed by asphalt highways, they were not hunched over by multi-storey panels, they did not flash with traffic lights and headlights, and they were not written with signs. There were no cities. There were only cottages. Tired summer cottages. Only summer stood all over the world for millions of years, millions of summers in the pale dawn gardening. Without a city. Without disturbing calls and vague news. The coin falls out of jeans, lying down as it should on the bench of the veranda. Rolling on a wooden floor and tripping over a crack.
In the morning, you will drink water and take grass with stupid rubber slippers. In the morning you breathe in the blue sky, blink in the annoying sun.
In the morning the city will return to its place, at a dozen stops by train, at the heel of the gas station past the car, at twenty signs along the highway.
But while the city is billions of universes from here, enjoy its absence in a deep and gentle dream like beer foam on a summer day.
Summer cottages are crowded and cling to each other. Gardening is a festive crowd of houses. Every summer, the festival to which these houses came and are now lined up in front of the stage of sun-drenched fields.
They came from their winter, from dark autumn, from the wet sadness of early spring.
Every summer is a summer of love.
Forests fascinate with mystery. The woods? Yes, forests. Each cluster of trees seems to be a dense forest, its small part - just like in childhood - any cluster of trees is already a forest, dark and impassable, but calm. Full of the finest secrets in the world.
Sunset smolders and smolders coals in the grill, in rhyme sunset.
Shish kebabs are blushing.
Beeps of electric trains scream at scandalous gulls and ravens.
Consciousness of people is covered with a gentle and gentle fog. Annoying weekdays melt in the hot air over the coals.
Lakes reflect the sky, as if they are filming their movie about this scrap. About birds and mosquitoes, about the blue jeans of the upcoming twilight.
Books will be comfortable to read, conversations will be braided and flow into each other, it will fall asleep warmly and slightly windy, floorboards will creak, and the street toilet will be beautiful with its uncomfortability.
Whistling birds will count something, dry half-eaten kebabs will dry, and glasses will be wrapped in yesterday's mud. Hooked clothes will be quietly waiting for the return to the city.
And it will be just fine. In the summer dream, which will go into the ajar windows, which will be deep and calm, in this dream there will be a bit of morning electric trains mixed with the stomp of the refrigerator, there will be coniferous frost, and there will be childish happiness, and teenage anticipations, and adult humility and warmth warming towards the morning.
Country roads will sleep under a blanket of misty sweat, they will barely notice a trembling wicket with a thin creak, a crazy drop will fly from the column crane for a long time and, after landing, will flow through a puddle to the dust.
The summer shop will be closed. Dogs will sleep. It will be light and deserted.
Concrete will begin for gardening, no one will pass along it, it will, as always, however, as of course always, lead to the highway.
The highway will point to the city.
But the city will be far away. Now even further than usual. Not physically, of course, but by some summer spirit, through dreams and calm, further than usual. Phones will not catch.
A fisherman’s neighbor will stand up and start gathering for scavengers. The hour hand sticks lazily to five.
Reaching out, the cat goes about his business.
The city is moving away and moving away, it flies away from gardening for millions, billions of light years, it is much further dissolving like a piece of sugar in the dawn tea of a pale gnawed morning moon.
The city disappears, it is not in the dreams of the sleeping. The city clothes on hooks are sad - she is eager to return to the city, to breathe his dust, but she is also humble.
Let everyone forget about the city during these hours. Let there never be cities and never will be. They did not get up at the bastions at the watering holes, were not covered with stone and dust, and were not filled with overseas spices and warm military blood, were not puffed up with cobblestones and were not smeared with horse dung, they weren’t pompous with palaces and fountains, and they weren’t huddled with tenement houses. They were not smoothed by asphalt highways, they were not hunched over by multi-storey panels, they did not flash with traffic lights and headlights, and they were not written with signs. There were no cities. There were only cottages. Tired summer cottages. Only summer stood all over the world for millions of years, millions of summers in the pale dawn gardening. Without a city. Without disturbing calls and vague news. The coin falls out of jeans, lying down as it should on the bench of the veranda. Rolling on a wooden floor and tripping over a crack.
In the morning, you will drink water and take grass with stupid rubber slippers. In the morning you breathe in the blue sky, blink in the annoying sun.
In the morning the city will return to its place, at a dozen stops by train, at the heel of the gas station past the car, at twenty signs along the highway.
But while the city is billions of universes from here, enjoy its absence in a deep and gentle dream like beer foam on a summer day.
У записи 108 лайков,
10 репостов,
5292 просмотров.
10 репостов,
5292 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Игорь Антоновский
