Пушкин и Таня Демьянова
Статья Николая Бессонова, опубликованная в цыганской газете «Романi Яг».
Предчувствие беды
Цыганские хоры уже в начале XIX века пользовались большой популярностью у русского дворянства. Цыганской песне, цыганской пляске посвящали свои стихи Баратынский, Языков, Державин. И, конечно же, не раз заезжал в московский «табор в Грузинах» Александр Сергеевич Пушкин. Непосредственная цыганка Таня Демьянова, увидев африканские черты поэта, даже сказала при первой встрече подругам по-цыгански: «Смотри, смотри, как нехорош, точно леший!» Пушкин встрепенулся, потребовал перевода. И хотя сама певица позже уверяла, что свела разговор на другую тему, нашёлся человек, приблизительно объяснивший гостю смысл фразы. Это, однако, ничуть не испортило отношений, ведь позже поэт поделился с приятелем: «Они сказали мне, что я похож на обезьяну. Но представь: они знают наизусть моих «Цыган» Я был доволен, уверяю тебя».
Да, московские цыгане, прекрасно понимали, каким талантом обладает их гость! А сам Пушкин в тот же вечер, услышав пение Тани, с детской непосредственностью крикнул: «Радость ты моя!..»
Однако, пение Демьяновой вызвало и одно из самых тяжёлых переживаний в жизни Пушкина. Известно, что на людях великий поэт плакал лишь трижды. В третий и последний раз – в 1831 году – накануне свадьбы, после песни «не к добру».
Выслушаем саму цыганскую певицу, воспоминания которой записал Б.Маркевич:
«И стал он с тех пор часто к нам ездить, один даже частенько езжал и как ему вздумается, вечером, а то утром приедет. И всё мною одной занимается, петь заставит, а то просто так болтать начнёт, и помирает он, хохочет, по-цыгански учится…
Тут узнала я, что он жениться собирается на красавице, сказывали, на Гончаровой. Ну, и хорошо, подумала, господин он добрый, ласковый, дай ему Бог совет да любовь! И не чаяла я его до свадьбы видеть, потому, говорили, всё он у невесты сидит, очень в неё влюблён.
Только раз, вечерком, - аккурат два дня до свадьбы оставалось,- зашла я к Нащокину с Ольгой. Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили и в сени вошёл Пушкин. Увидал меня из сеней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» - поцеловал меня в щёку и уселся на софу. Сел и задумался, да так, будто тяжко, голову на руку опёр, глядит на меня: «Спой мне, - говорит, - Таня, что-нибудь на счастье; слышала, может быть, я женюсь?»- «Как не слыхать, - говорю, - дай вам Бог, Александр Сергеевич!» - «Ну, спой мне, спой!» - «Давай, говорю, Оля, гитару, споём барину!..» Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть... Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору; потому у меня был свой предмет,- женатый был он человек, и жена увезла его от меня, в деревне заставила на всю зиму с собой жить,- и очень тосковала я от того. И, думаючи об этом, запела я Пушкину песню,- она хоть и подблюдною считается, а только не годится было мне её теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:
- Ах, матушка, что так в поле пыльно?
Государыня, что так пыльно?
- Кони разыгралися... А чьи-то кони, чьи-то кони?
- Кони Александр Сергеевича...
Пою я эту песню, а самой-то грустнёхонько, чувствую и голосом то же передаю, и уж как быть не знаю, глаз, от струн не подыму... Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребёночек плачет... Кинулся к нему Павел Войнович: «Что с тобой, что с тобой, Пушкин?» - «Ах, говорит,- эта её песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!..» И не долго он после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился».
Всем известно, чем кончился для Пушкина брак с Гончаровой. Отстаивая честь жены, он был ранен на дуэли и умер в страшных мучениях.
Когда я работал над картиной «Предчувствие», то пытался передать напряжённую тоску поэта. Рядом изображены большие напольные часы, которые символизируют неумолимое время. Качается большой маятник. Начался последний отсчёт…
А за основу для пушкинского образа я взял гипсовую посмертную маску. Как художник я не боюсь упрёков, что использовал известный каждому музейный гипс. Ведь я изображал уникальный эпизод, когда по лицу поэта пробежала зримая тень смерти. Это тот исключительный случай, когда обращение к мёртвому слепку художественно оправдано. Я не боюсь мрачных ассоциаций – наоборот – намеренно взываю к ним.
Вокруг цыган часто рисуют мистический ореол. Вот и в этом эпизоде на квартире у Нащокина кто-то наверняка увидит мистику. Мне же кажется, что печальная песня Тани, которая сама страдала от неразделённой любви, послужила лишь катализатором. Ещё до того, как цыганка взяла в руки семиструнную гитару, Александр Сергеевич был неспокоен душой. Проникновенное исполнение старинной русской песни пробудило в нём тяжкие сомнения, которые и без того не давали ему покоя.
С цыганами у Пушкина связана вся его жизнь. Четырнадцати лет от роду он берётся за недошедший до нас роман «Цыган». Юношей он пропадает в молдавском таборе. Зрелым мужчиной становится завсегдатаем московского цыганского хора. Поэт останавливается возле пляшущей кочевой цыганки и посвящает ей стихи. Его крестницей стала внучка знаменитой солистки Стеши. Как отмечает М.Ф.Мурьянов, это единственный известный случай его крестного отцовства. Так стоит ли удивляться, что на важнейшем жизненном переломе гений русской литературы зарыдал от песни одной из самых талантливых цыганок той эпохи?
(Иллюстрация: Николай Бессонов. "Предчувствие". Компьютерная живопись. 2003 г.)
via http://gypsy-life.net/history10.htm
Статья Николая Бессонова, опубликованная в цыганской газете «Романi Яг».
Предчувствие беды
Цыганские хоры уже в начале XIX века пользовались большой популярностью у русского дворянства. Цыганской песне, цыганской пляске посвящали свои стихи Баратынский, Языков, Державин. И, конечно же, не раз заезжал в московский «табор в Грузинах» Александр Сергеевич Пушкин. Непосредственная цыганка Таня Демьянова, увидев африканские черты поэта, даже сказала при первой встрече подругам по-цыгански: «Смотри, смотри, как нехорош, точно леший!» Пушкин встрепенулся, потребовал перевода. И хотя сама певица позже уверяла, что свела разговор на другую тему, нашёлся человек, приблизительно объяснивший гостю смысл фразы. Это, однако, ничуть не испортило отношений, ведь позже поэт поделился с приятелем: «Они сказали мне, что я похож на обезьяну. Но представь: они знают наизусть моих «Цыган» Я был доволен, уверяю тебя».
Да, московские цыгане, прекрасно понимали, каким талантом обладает их гость! А сам Пушкин в тот же вечер, услышав пение Тани, с детской непосредственностью крикнул: «Радость ты моя!..»
Однако, пение Демьяновой вызвало и одно из самых тяжёлых переживаний в жизни Пушкина. Известно, что на людях великий поэт плакал лишь трижды. В третий и последний раз – в 1831 году – накануне свадьбы, после песни «не к добру».
Выслушаем саму цыганскую певицу, воспоминания которой записал Б.Маркевич:
«И стал он с тех пор часто к нам ездить, один даже частенько езжал и как ему вздумается, вечером, а то утром приедет. И всё мною одной занимается, петь заставит, а то просто так болтать начнёт, и помирает он, хохочет, по-цыгански учится…
Тут узнала я, что он жениться собирается на красавице, сказывали, на Гончаровой. Ну, и хорошо, подумала, господин он добрый, ласковый, дай ему Бог совет да любовь! И не чаяла я его до свадьбы видеть, потому, говорили, всё он у невесты сидит, очень в неё влюблён.
Только раз, вечерком, - аккурат два дня до свадьбы оставалось,- зашла я к Нащокину с Ольгой. Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили и в сени вошёл Пушкин. Увидал меня из сеней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» - поцеловал меня в щёку и уселся на софу. Сел и задумался, да так, будто тяжко, голову на руку опёр, глядит на меня: «Спой мне, - говорит, - Таня, что-нибудь на счастье; слышала, может быть, я женюсь?»- «Как не слыхать, - говорю, - дай вам Бог, Александр Сергеевич!» - «Ну, спой мне, спой!» - «Давай, говорю, Оля, гитару, споём барину!..» Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть... Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору; потому у меня был свой предмет,- женатый был он человек, и жена увезла его от меня, в деревне заставила на всю зиму с собой жить,- и очень тосковала я от того. И, думаючи об этом, запела я Пушкину песню,- она хоть и подблюдною считается, а только не годится было мне её теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:
- Ах, матушка, что так в поле пыльно?
Государыня, что так пыльно?
- Кони разыгралися... А чьи-то кони, чьи-то кони?
- Кони Александр Сергеевича...
Пою я эту песню, а самой-то грустнёхонько, чувствую и голосом то же передаю, и уж как быть не знаю, глаз, от струн не подыму... Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребёночек плачет... Кинулся к нему Павел Войнович: «Что с тобой, что с тобой, Пушкин?» - «Ах, говорит,- эта её песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!..» И не долго он после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился».
Всем известно, чем кончился для Пушкина брак с Гончаровой. Отстаивая честь жены, он был ранен на дуэли и умер в страшных мучениях.
Когда я работал над картиной «Предчувствие», то пытался передать напряжённую тоску поэта. Рядом изображены большие напольные часы, которые символизируют неумолимое время. Качается большой маятник. Начался последний отсчёт…
А за основу для пушкинского образа я взял гипсовую посмертную маску. Как художник я не боюсь упрёков, что использовал известный каждому музейный гипс. Ведь я изображал уникальный эпизод, когда по лицу поэта пробежала зримая тень смерти. Это тот исключительный случай, когда обращение к мёртвому слепку художественно оправдано. Я не боюсь мрачных ассоциаций – наоборот – намеренно взываю к ним.
Вокруг цыган часто рисуют мистический ореол. Вот и в этом эпизоде на квартире у Нащокина кто-то наверняка увидит мистику. Мне же кажется, что печальная песня Тани, которая сама страдала от неразделённой любви, послужила лишь катализатором. Ещё до того, как цыганка взяла в руки семиструнную гитару, Александр Сергеевич был неспокоен душой. Проникновенное исполнение старинной русской песни пробудило в нём тяжкие сомнения, которые и без того не давали ему покоя.
С цыганами у Пушкина связана вся его жизнь. Четырнадцати лет от роду он берётся за недошедший до нас роман «Цыган». Юношей он пропадает в молдавском таборе. Зрелым мужчиной становится завсегдатаем московского цыганского хора. Поэт останавливается возле пляшущей кочевой цыганки и посвящает ей стихи. Его крестницей стала внучка знаменитой солистки Стеши. Как отмечает М.Ф.Мурьянов, это единственный известный случай его крестного отцовства. Так стоит ли удивляться, что на важнейшем жизненном переломе гений русской литературы зарыдал от песни одной из самых талантливых цыганок той эпохи?
(Иллюстрация: Николай Бессонов. "Предчувствие". Компьютерная живопись. 2003 г.)
via http://gypsy-life.net/history10.htm
Pushkin and Tanya Demyanova
An article by Nikolai Bessonov published in the Romani Yag gypsy newspaper.
Foreboding of trouble
Gypsy choirs at the beginning of the 19th century were very popular among the Russian nobility. Gypsy song, gypsy dance dedicated their poems Baratynsky, Languages, Derzhavin. And, of course, Alexander Sergeyevich Pushkin visited the Moscow “camp in the Georgians” more than once. Immediate gypsy Tanya Demyanova, seeing the African features of the poet, even said at the first meeting to her gypsy friends: “Look, look how bad it is, like a devil!” Pushkin got up, demanded a transfer. And although the singer herself later claimed that she had brought the conversation to another topic, there was a man who approximately explained the meaning of the phrase to the guest. However, this did not spoil the relationship at all, because later the poet shared with his friend: “They told me that I look like a monkey. But imagine: they know by heart my "Gypsies" I was pleased, I assure you. "
Yes, Moscow gypsies understood very well how talented their guest was! And Pushkin himself that very evening, hearing Tanya singing, with a childish spontaneity shouted: “You are my joy! ..”
However, the singing of Demyanova caused one of the most difficult experiences in Pushkin's life. It is known that in public the great poet cried only three times. For the third and last time - in 1831 - on the eve of the wedding, after the song "not good."
We listen to the gypsy singer herself, whose memories were recorded by B. Markevich:
“And since then he began to visit us often, one often even went and as he pleases, in the evening, or he will come in the morning. And she’s all dealing with me alone, she’ll make me sing, otherwise he’ll just start chatting, and he dies, laughs, learns in Gypsy ...
Then I found out that he was going to marry a beauty, they said, on Goncharova. Well, it’s good, I thought, gentleman, he’s kind, gentle, God give him advice and love! And I didn’t expect to see him before the wedding, because, they said, he was all sitting by the bride, very in love with her.
Only once, in the evening, - exactly two days before the wedding was left - I went to Nashchokin with Olga. We did not even have time to say hello, when Pushkin rolled up under the porch and Pushkin entered the canopy. He saw me from the hallway and shouted: "Ah, my joy, how glad I am to you, great, my precious!" - Kissed me on the cheek and sat on the sofa. He sat down and thought, but as if it was hard, he was resting his head on his hand, looking at me: “Sing to me,” he says, “Tanya, something for happiness; heard, maybe I'm getting married? ”-“ How not to hear, ”I say,“ God give you, Alexander Sergeyevich! ” - "Well, sing to me, sing!" - “Come on, I say, Olya, I’ll sing the guitar! ..” She brought the guitar, I began to pick it up, and I think I should sing ... It was sad at the time when I was in my heart; therefore, I had my own subject — he was a married man, and his wife took him away from me, forced me to live with me all winter — and I was very homesick for that. And, thinking about it, I sang a song to Pushkin - although it is considered obscene, it was just not good for me to sing it now, because, as they say, it’s not good:
- Ah, mother, what is so dusty in the field?
Sire, what is so dusty?
- The horses played out ... And someone's horses, someone's horses?
- Koni Alexander Sergeevich ...
I sing this song, but I feel sadly, I feel the same way in my voice, and I don’t know what to do, I don’t lift my eyes from the strings ... Suddenly I hear Pushkin sob loudly. I raised my eyes, and he grabbed his head with his hand, like a baby crying ... Pavel Voinovich rushed to him: "What's wrong with you, what's with you, Pushkin?" - "Ah, he says, - this song of hers turned everything inside of me, it is not joy to me, but a big loss heralds! .." And not long after that he stayed here, left, didn’t say goodbye to anyone. "
Everyone knows how the marriage with Goncharova ended for Pushkin. Defending the honor of his wife, he was wounded in a duel and died in terrible agony.
When I was working on the painting “Foreboding,” I tried to convey the poet’s intense longing. Nearby are large floor clocks that symbolize inexorable time. A large pendulum sways. The last countdown has begun ...
And as the basis for the Pushkin image, I took a plaster death mask. As an artist, I’m not afraid of reproaches for using museum plaster known to everyone. After all, I portrayed a unique episode when a visible shadow of death ran across the poet's face. This is an exceptional case when an appeal to a dead cast is artistically justified. I am not afraid of gloomy associations - on the contrary - I deliberately appeal to them.
Around the gypsies a mystical halo is often drawn. So, in this episode, at Nashchokin’s apartment, someone will surely see mysticism. It seems to me that the sad song of Tanya, who herself suffered from unrequited love, served only as a catalyst. Even before the gypsy picked up a seven-string guitar, Alexander Sergeyevich was restless in his soul. The penetrating performance of an old Russian song aroused serious doubts in him, which already did not give him rest.
Pushkin's whole life is connected with Gypsies. Fourteen years old, he takes up the novel "Gypsy" that has not reached us. As a young man, he disappears in a Moldavian camp. Mature men
An article by Nikolai Bessonov published in the Romani Yag gypsy newspaper.
Foreboding of trouble
Gypsy choirs at the beginning of the 19th century were very popular among the Russian nobility. Gypsy song, gypsy dance dedicated their poems Baratynsky, Languages, Derzhavin. And, of course, Alexander Sergeyevich Pushkin visited the Moscow “camp in the Georgians” more than once. Immediate gypsy Tanya Demyanova, seeing the African features of the poet, even said at the first meeting to her gypsy friends: “Look, look how bad it is, like a devil!” Pushkin got up, demanded a transfer. And although the singer herself later claimed that she had brought the conversation to another topic, there was a man who approximately explained the meaning of the phrase to the guest. However, this did not spoil the relationship at all, because later the poet shared with his friend: “They told me that I look like a monkey. But imagine: they know by heart my "Gypsies" I was pleased, I assure you. "
Yes, Moscow gypsies understood very well how talented their guest was! And Pushkin himself that very evening, hearing Tanya singing, with a childish spontaneity shouted: “You are my joy! ..”
However, the singing of Demyanova caused one of the most difficult experiences in Pushkin's life. It is known that in public the great poet cried only three times. For the third and last time - in 1831 - on the eve of the wedding, after the song "not good."
We listen to the gypsy singer herself, whose memories were recorded by B. Markevich:
“And since then he began to visit us often, one often even went and as he pleases, in the evening, or he will come in the morning. And she’s all dealing with me alone, she’ll make me sing, otherwise he’ll just start chatting, and he dies, laughs, learns in Gypsy ...
Then I found out that he was going to marry a beauty, they said, on Goncharova. Well, it’s good, I thought, gentleman, he’s kind, gentle, God give him advice and love! And I didn’t expect to see him before the wedding, because, they said, he was all sitting by the bride, very in love with her.
Only once, in the evening, - exactly two days before the wedding was left - I went to Nashchokin with Olga. We did not even have time to say hello, when Pushkin rolled up under the porch and Pushkin entered the canopy. He saw me from the hallway and shouted: "Ah, my joy, how glad I am to you, great, my precious!" - Kissed me on the cheek and sat on the sofa. He sat down and thought, but as if it was hard, he was resting his head on his hand, looking at me: “Sing to me,” he says, “Tanya, something for happiness; heard, maybe I'm getting married? ”-“ How not to hear, ”I say,“ God give you, Alexander Sergeyevich! ” - "Well, sing to me, sing!" - “Come on, I say, Olya, I’ll sing the guitar! ..” She brought the guitar, I began to pick it up, and I think I should sing ... It was sad at the time when I was in my heart; therefore, I had my own subject — he was a married man, and his wife took him away from me, forced me to live with me all winter — and I was very homesick for that. And, thinking about it, I sang a song to Pushkin - although it is considered obscene, it was just not good for me to sing it now, because, as they say, it’s not good:
- Ah, mother, what is so dusty in the field?
Sire, what is so dusty?
- The horses played out ... And someone's horses, someone's horses?
- Koni Alexander Sergeevich ...
I sing this song, but I feel sadly, I feel the same way in my voice, and I don’t know what to do, I don’t lift my eyes from the strings ... Suddenly I hear Pushkin sob loudly. I raised my eyes, and he grabbed his head with his hand, like a baby crying ... Pavel Voinovich rushed to him: "What's wrong with you, what's with you, Pushkin?" - "Ah, he says, - this song of hers turned everything inside of me, it is not joy to me, but a big loss heralds! .." And not long after that he stayed here, left, didn’t say goodbye to anyone. "
Everyone knows how the marriage with Goncharova ended for Pushkin. Defending the honor of his wife, he was wounded in a duel and died in terrible agony.
When I was working on the painting “Foreboding,” I tried to convey the poet’s intense longing. Nearby are large floor clocks that symbolize inexorable time. A large pendulum sways. The last countdown has begun ...
And as the basis for the Pushkin image, I took a plaster death mask. As an artist, I’m not afraid of reproaches for using museum plaster known to everyone. After all, I portrayed a unique episode when a visible shadow of death ran across the poet's face. This is an exceptional case when an appeal to a dead cast is artistically justified. I am not afraid of gloomy associations - on the contrary - I deliberately appeal to them.
Around the gypsies a mystical halo is often drawn. So, in this episode, at Nashchokin’s apartment, someone will surely see mysticism. It seems to me that the sad song of Tanya, who herself suffered from unrequited love, served only as a catalyst. Even before the gypsy picked up a seven-string guitar, Alexander Sergeyevich was restless in his soul. The penetrating performance of an old Russian song aroused serious doubts in him, which already did not give him rest.
Pushkin's whole life is connected with Gypsies. Fourteen years old, he takes up the novel "Gypsy" that has not reached us. As a young man, he disappears in a Moldavian camp. Mature men
У записи 23 лайков,
1 репостов,
668 просмотров.
1 репостов,
668 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Максим Жерновой
