Рассказывал мне Абу-с-Сирри Аммар ибн Зияд, друг наш, со слов человека, которому он доверял, что писец ибн Кузман был испытан любовью к Асламу ибн Асламу ибн Абд аль-Азизу, брату хаджиба Хашима ибн Абд аль-Азиза (а Аслам был пределом красоты), и заставило ибн Кузмана слечь то, что было с ним, и ввергло его в дела гибельные.
Аслам часто ходил к нему и навещал eго, и не знал он, что в нем корень недуга ибн Кузмана, пока тот не скончался от горя и болезни.
— И рассказал я Асламу после его кончины о причине болезни и смерти его, — говорил рассказчик, — и Аслам опечалился и воскликнул: — Почему не осведомил ты меня раньше? — А для чего? — спросил я, и Аслам молвил: — Клянусь Аллахом, я увеличил бы близость к нему и почти бы с ним не расставался, — для меня бы не было от этого беды.
А этот Аслам был человек превосходно и разносторонне образованный, с обильной долей знания в фикхе и глубокими сведениями о поэзии. У него есть прекрасные стихи, и он знает песни и различные способы их исполнять. Ему принадлежит сочинение о мелодиях песен Зирьяба, с рассказами о нем, — это диван весьма удивительный.
(Ибн Хазм. Ожерелье голубки)
Писец ибн Кузман. Боже. У него даже имени нет. Просто ибн Кузман, это типа Кузьмич по-нашему.
Титулярный советник Кузьмич, ага. Его навещает луноликий вельможа, и писец записывает в дневнике холодеющей рукою: "А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово. Да, не нашему брату чета! Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит".
Рассказ, однако же, не о нем, а о всесторонне образованном юноше, пределе красоты, который скорбит об упущенной возможности продемонстрировать себя в качестве идеального друга, заботливого, уважительного, полное совершенство во всем.
Не, дикая история. Он к нему ходит. А он лежит. Не встает уже. Губы трясутся, слюни по бороде текут. А он все ходит. Ради чего. Вас друзья навещают, когда вы болеете? Меня нет. А он все ходит.
Аслам часто ходил к нему и навещал eго, и не знал он, что в нем корень недуга ибн Кузмана, пока тот не скончался от горя и болезни.
— И рассказал я Асламу после его кончины о причине болезни и смерти его, — говорил рассказчик, — и Аслам опечалился и воскликнул: — Почему не осведомил ты меня раньше? — А для чего? — спросил я, и Аслам молвил: — Клянусь Аллахом, я увеличил бы близость к нему и почти бы с ним не расставался, — для меня бы не было от этого беды.
А этот Аслам был человек превосходно и разносторонне образованный, с обильной долей знания в фикхе и глубокими сведениями о поэзии. У него есть прекрасные стихи, и он знает песни и различные способы их исполнять. Ему принадлежит сочинение о мелодиях песен Зирьяба, с рассказами о нем, — это диван весьма удивительный.
(Ибн Хазм. Ожерелье голубки)
Писец ибн Кузман. Боже. У него даже имени нет. Просто ибн Кузман, это типа Кузьмич по-нашему.
Титулярный советник Кузьмич, ага. Его навещает луноликий вельможа, и писец записывает в дневнике холодеющей рукою: "А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово. Да, не нашему брату чета! Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит".
Рассказ, однако же, не о нем, а о всесторонне образованном юноше, пределе красоты, который скорбит об упущенной возможности продемонстрировать себя в качестве идеального друга, заботливого, уважительного, полное совершенство во всем.
Не, дикая история. Он к нему ходит. А он лежит. Не встает уже. Губы трясутся, слюни по бороде текут. А он все ходит. Ради чего. Вас друзья навещают, когда вы болеете? Меня нет. А он все ходит.
Abu-sirri Ammar ibn Ziyad told me, according to a man whom he trusted that the scribe ibn Kuzman was tested by love for Aslam ibn Aslam ibn Abd al-Aziz, the brother of Hajib Hashim ibn Abd al-Aziz (as Aslam was the limit of beauty), and made ibn Kuzman slither away what was with him, and plunged him into disastrous affairs.
Aslam often went to him and visited him, and he did not know that in him was the root of the disease of ibn Kuzman, until he died of grief and illness.
“And I told Aslam after his death about the cause of his illness and death,” the narrator said, “and Aslam was saddened and exclaimed:“ Why didn’t you inform me before? ” - And for what? I asked, and Aslam said: “I swear by Allah, I would increase my proximity to him and would almost not part with him,” there would be no disaster for me.
And this Aslam was a man of excellent and versatile education, with an abundant share of knowledge in fiqh and deep knowledge of poetry. He has wonderful poems, and he knows the songs and the various ways to perform them. He owns an essay on the melodies of Ziryab's songs, with stories about him - this sofa is very amazing.
(Ibn Hazm. Pigeon Necklace)
Scribe Ibn Kuzman. Oh god He doesn't even have a name. Just ibn Kuzman, it's like Kuzmich in our opinion.
Titular Advisor Kuzmich, yeah. A moon-faced nobleman visits him, and the scribe writes in his diary with a cooling hand: “And look him in the face: phew, what an importance shines in your eyes! I’ve never heard him say an extra word. Yes, not our brother! State man. I notice, however, that he especially loves me. "
The story, however, is not about him, but about a comprehensively educated young man, the limit of beauty that mournes the lost opportunity to show himself as an ideal friend, caring, respectful, complete perfection in everything.
Not a wild story. He goes to him. And he is lying. Doesn't get up already. His lips are shaking, drooling over his beard. And he still walks. For what. Do friends visit you when you are sick? I'm not there. And he still walks.
Aslam often went to him and visited him, and he did not know that in him was the root of the disease of ibn Kuzman, until he died of grief and illness.
“And I told Aslam after his death about the cause of his illness and death,” the narrator said, “and Aslam was saddened and exclaimed:“ Why didn’t you inform me before? ” - And for what? I asked, and Aslam said: “I swear by Allah, I would increase my proximity to him and would almost not part with him,” there would be no disaster for me.
And this Aslam was a man of excellent and versatile education, with an abundant share of knowledge in fiqh and deep knowledge of poetry. He has wonderful poems, and he knows the songs and the various ways to perform them. He owns an essay on the melodies of Ziryab's songs, with stories about him - this sofa is very amazing.
(Ibn Hazm. Pigeon Necklace)
Scribe Ibn Kuzman. Oh god He doesn't even have a name. Just ibn Kuzman, it's like Kuzmich in our opinion.
Titular Advisor Kuzmich, yeah. A moon-faced nobleman visits him, and the scribe writes in his diary with a cooling hand: “And look him in the face: phew, what an importance shines in your eyes! I’ve never heard him say an extra word. Yes, not our brother! State man. I notice, however, that he especially loves me. "
The story, however, is not about him, but about a comprehensively educated young man, the limit of beauty that mournes the lost opportunity to show himself as an ideal friend, caring, respectful, complete perfection in everything.
Not a wild story. He goes to him. And he is lying. Doesn't get up already. His lips are shaking, drooling over his beard. And he still walks. For what. Do friends visit you when you are sick? I'm not there. And he still walks.
У записи 2 лайков,
0 репостов,
234 просмотров.
0 репостов,
234 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Даниэль Ермо
