Этой ночью в Москву пришли 90-е, страшные, окрашенные в малиновый цвет пиджаков и крови, стекающей по выложенными плиткой улицам.
Четырьмя громкими хлопками они объявили о своем прибытии, и будто иерихонские трубы завопили где-то под стенами Кремля.
Вопль первый - и больше нет у вас голоса, чужого или своего, хриплого, осиплого, сквозь силу вопящего, больше нет его.
Вопль второй - и больше нет у вас замков на дверях, остались только зияющие скважины, зовущие чужие глаза и уши стать нарочными свидетелями ваших разговоров.
Вопль третий - и больше нет у вас идолов, лидеров, мушкетеров, Робин Гудов, они пали в бездну, теряя свои яростные голоса и срывая ногти о каменные выступы стен.
Вопль четвертый - и больше нет у вас выбора, нет ни завтра, ни сегодня, есть лишь безумная карусель чьих-то, но не ваших, войн.
Когда последняя труба, наконец, замолчала, и эхо от ее вопля утонуло во всплесках реки, глаза ее жертвенного агнца начали стекленеть. О чем думал он в последнюю секунду, уставившись немигающим взглядом в темное московское небо, о чем хотел рассказать в тот момент, когда звуки трубы пронзили его и сковали все тело?
На Москву обрушилась тишина, как гильотиной делящая город напополам, раздираемая лишь звуками сирен и вспышками фотографов, и кто-то вышел и крикнул: "Так будет со всеми, кто раскачивает лодку!". За ним пошел второй и третий, потрясая кулаками в патриотическом гневе, плюющиеся словами "пятая колонна" и "госдеп", гомерически смеющиеся и благодарно воздевающие руки к небу. Чеканя каждое слово в новостях замелькали лица обещавших найти и обезвредить, с издевкой смотрящие в камеру, а хохочущая толпа кричала в комментариях о наконец свершившемся возмездии.
Когда-нибудь стены падут. Может, не на нашем веку, но их треснувший фасад долго не прослужит. Когда-нибудь все падет и обнажит кровоточащие десна под ранее устрашающими клыками. Когда-нибудь вопль труб станет сказкой, забытой поколениями за ненадобностью. А сейчас, заткнув уши и лишившись голоса, как те три обезьяны, нужно стараться не закрывать глаза и помнить.
Четырьмя громкими хлопками они объявили о своем прибытии, и будто иерихонские трубы завопили где-то под стенами Кремля.
Вопль первый - и больше нет у вас голоса, чужого или своего, хриплого, осиплого, сквозь силу вопящего, больше нет его.
Вопль второй - и больше нет у вас замков на дверях, остались только зияющие скважины, зовущие чужие глаза и уши стать нарочными свидетелями ваших разговоров.
Вопль третий - и больше нет у вас идолов, лидеров, мушкетеров, Робин Гудов, они пали в бездну, теряя свои яростные голоса и срывая ногти о каменные выступы стен.
Вопль четвертый - и больше нет у вас выбора, нет ни завтра, ни сегодня, есть лишь безумная карусель чьих-то, но не ваших, войн.
Когда последняя труба, наконец, замолчала, и эхо от ее вопля утонуло во всплесках реки, глаза ее жертвенного агнца начали стекленеть. О чем думал он в последнюю секунду, уставившись немигающим взглядом в темное московское небо, о чем хотел рассказать в тот момент, когда звуки трубы пронзили его и сковали все тело?
На Москву обрушилась тишина, как гильотиной делящая город напополам, раздираемая лишь звуками сирен и вспышками фотографов, и кто-то вышел и крикнул: "Так будет со всеми, кто раскачивает лодку!". За ним пошел второй и третий, потрясая кулаками в патриотическом гневе, плюющиеся словами "пятая колонна" и "госдеп", гомерически смеющиеся и благодарно воздевающие руки к небу. Чеканя каждое слово в новостях замелькали лица обещавших найти и обезвредить, с издевкой смотрящие в камеру, а хохочущая толпа кричала в комментариях о наконец свершившемся возмездии.
Когда-нибудь стены падут. Может, не на нашем веку, но их треснувший фасад долго не прослужит. Когда-нибудь все падет и обнажит кровоточащие десна под ранее устрашающими клыками. Когда-нибудь вопль труб станет сказкой, забытой поколениями за ненадобностью. А сейчас, заткнув уши и лишившись голоса, как те три обезьяны, нужно стараться не закрывать глаза и помнить.
The 90s came to Moscow that night, scary, crimson-colored jackets and blood flowing down the tiled streets.
With four loud pops, they announced their arrival, and as if Jericho trumpets were yelling somewhere under the walls of the Kremlin.
The cry is the first - and you no longer have a voice, a stranger or your own, hoarse, hoarse, through the power of a screaming, there is no more of it.
The scream is the second - and you no longer have locks on the doors, there are only gaping wells, calling other people's eyes and ears to become deliberate witnesses of your conversations.
The scream is the third - and you no longer have idols, leaders, musketeers, Robin Hoods, they fell into the abyss, losing their furious voices and tearing their nails off the stone ledges of the walls.
The scream is the fourth - and you no longer have a choice, there is neither tomorrow nor today, there is only a crazy carousel of someone’s, but not yours, wars.
When the last trumpet finally fell silent, and the echo from her scream drowned in the splashes of the river, her sacrificial lamb's eyes began to go glassy. What was he thinking at the last second, staring unblinking gaze into the dark Moscow sky, what did he want to tell about at that moment when the sounds of a pipe pierced him and fettered his whole body?
Silence fell on Moscow, like a guillotine dividing the city in half, torn apart only by the sounds of sirens and flashes of photographers, and someone came out and shouted: "So it will be with all who rock the boat!". The second and third went after him, shaking their fists in patriotic anger, spitting the words "fifth column" and "State Department", laughing homerically and gratefully raising their hands to the sky. Coining every word in the news flashed faces of those who promised to find and neutralize, staring at the camera with mockery, and a laughing crowd screamed in the comments about the retribution that had finally happened.
Someday the walls will fall. Maybe not in our lifetime, but their cracked facade will not last long. Someday, everything will fall and expose bleeding gums under previously frightening fangs. Someday, the cry of trumpets will become a fairy tale forgotten by generations as unnecessary. And now, covering your ears and losing your voice, like those three monkeys, you need to try not to close your eyes and remember.
With four loud pops, they announced their arrival, and as if Jericho trumpets were yelling somewhere under the walls of the Kremlin.
The cry is the first - and you no longer have a voice, a stranger or your own, hoarse, hoarse, through the power of a screaming, there is no more of it.
The scream is the second - and you no longer have locks on the doors, there are only gaping wells, calling other people's eyes and ears to become deliberate witnesses of your conversations.
The scream is the third - and you no longer have idols, leaders, musketeers, Robin Hoods, they fell into the abyss, losing their furious voices and tearing their nails off the stone ledges of the walls.
The scream is the fourth - and you no longer have a choice, there is neither tomorrow nor today, there is only a crazy carousel of someone’s, but not yours, wars.
When the last trumpet finally fell silent, and the echo from her scream drowned in the splashes of the river, her sacrificial lamb's eyes began to go glassy. What was he thinking at the last second, staring unblinking gaze into the dark Moscow sky, what did he want to tell about at that moment when the sounds of a pipe pierced him and fettered his whole body?
Silence fell on Moscow, like a guillotine dividing the city in half, torn apart only by the sounds of sirens and flashes of photographers, and someone came out and shouted: "So it will be with all who rock the boat!". The second and third went after him, shaking their fists in patriotic anger, spitting the words "fifth column" and "State Department", laughing homerically and gratefully raising their hands to the sky. Coining every word in the news flashed faces of those who promised to find and neutralize, staring at the camera with mockery, and a laughing crowd screamed in the comments about the retribution that had finally happened.
Someday the walls will fall. Maybe not in our lifetime, but their cracked facade will not last long. Someday, everything will fall and expose bleeding gums under previously frightening fangs. Someday, the cry of trumpets will become a fairy tale forgotten by generations as unnecessary. And now, covering your ears and losing your voice, like those three monkeys, you need to try not to close your eyes and remember.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Надя Мио
