Сегодня, в день снятия блокады Ленинграда, многие вспоминают своих родственников, живших в городе или защищавших его на фронте. Я тоже вспоминаю своих. Но сегодня мне хочется рассказать о человеке, который не приходится мне родственником.
Юлюшка – кроме нее меня так никто не называл. Она знала меня с самого рождения – жила в доме напротив и была матерью моей крестной. Звали ее Клавдия Васильевна, но для меня она всегда была баба Клава. И всегда в моем сознании она была пожилой (прямо как у Брэдбери). Я даже ее немножко обижала в детстве, не так, конечно, много, как свою прабабушку, традиции обижания которой в нашей семье растянулись на три поколения – но и тут отметилась. Однажды баба Клава встретила меня во дворе и подарила вышитый бусинками кошелечек. Точнее, хотела подарить. Я вежливо поблагодарила и ответила, что мне не разрешают брать ничего от чужих. Баба Клава очень удивилась и обиделась. С моей точки зрения все было логично, потому что незадолго до этого, когда я взяла у соседей поиграть домой страшно понравившегося мне медведя в розовой пижаме, пришел срок его отдавать, и моя бабушка сообщила мне, что он принадлежит чужим людям и потому должен вернуться к хозяевам. Я уточнила: кто такие чужие люди? Бабушка пояснила, что чужие люди это те, кто не живет с нами в одной квартире. Баба Клава не жила с нами в одной квартире, следовательно, была чужая, со всеми вытекающими последствиями. Позже вопрос разрешился, мне объяснили точнее, кошельком я играла еще очень долго, кажется, он жив до сих пор, но растерял большую часть бусинок.
Когда я была старше, я звала бабу Клаву в школу, чтобы она рассказала моим одноклассникам о блокаде. А рассказывать она умела блестяще. В 1941 году ей было 19 лет (так я помню по всем рассказам – а «память народа» говорит, что 18, кому верить?). Молодая девушка всю блокаду служила в МПВО, дежурила на крышах, высматривала вражеские самолеты. Зимой 1941/42 годов, говорила баба Клава, она опухла от голода, и стоять на посту было неимоверно трудно, под конец смены болели глаза, спина, руки, вцепившиеся в бинокль… Рассказывала она и о дружбе с другими девушками-бойцами МПВО, продлившейся после войны на долгие годы, и о несправедливостях, случавшихся в осажденном городе. Хранила в памяти длинные стихи о блокаде и сама писала стихи. Помню жгучее чувство неловкости, когда мои одноклассники, занятые своими делами, не слушали бабу Клаву – но здесь она не обижалась, это тебе не перевод в категорию чужих от доброй Юлюшки.
В 2013 году уже я на нее обиделась за то, что она не сдержала своего клятвенного обещания дожить до 70-летия Победы. И только после смерти бабы Клавы я увидела, какая она была в молодости. Ее дочь (моя крестная) показала мне в книге «По сигналу воздушной тревоги» фотографию с подписью «Разведчик-наблюдатель вышкового поста К. В. Глухарева. 1943 г.». И тут я поняла, что не знала даже фамилии бабы Клавы. А сегодня я случайно обнаружила, что фотография моей бабы Клавы была использована на обложке другой книги.
С праздником! С нашим ленинградским днем Победы!
Юлюшка – кроме нее меня так никто не называл. Она знала меня с самого рождения – жила в доме напротив и была матерью моей крестной. Звали ее Клавдия Васильевна, но для меня она всегда была баба Клава. И всегда в моем сознании она была пожилой (прямо как у Брэдбери). Я даже ее немножко обижала в детстве, не так, конечно, много, как свою прабабушку, традиции обижания которой в нашей семье растянулись на три поколения – но и тут отметилась. Однажды баба Клава встретила меня во дворе и подарила вышитый бусинками кошелечек. Точнее, хотела подарить. Я вежливо поблагодарила и ответила, что мне не разрешают брать ничего от чужих. Баба Клава очень удивилась и обиделась. С моей точки зрения все было логично, потому что незадолго до этого, когда я взяла у соседей поиграть домой страшно понравившегося мне медведя в розовой пижаме, пришел срок его отдавать, и моя бабушка сообщила мне, что он принадлежит чужим людям и потому должен вернуться к хозяевам. Я уточнила: кто такие чужие люди? Бабушка пояснила, что чужие люди это те, кто не живет с нами в одной квартире. Баба Клава не жила с нами в одной квартире, следовательно, была чужая, со всеми вытекающими последствиями. Позже вопрос разрешился, мне объяснили точнее, кошельком я играла еще очень долго, кажется, он жив до сих пор, но растерял большую часть бусинок.
Когда я была старше, я звала бабу Клаву в школу, чтобы она рассказала моим одноклассникам о блокаде. А рассказывать она умела блестяще. В 1941 году ей было 19 лет (так я помню по всем рассказам – а «память народа» говорит, что 18, кому верить?). Молодая девушка всю блокаду служила в МПВО, дежурила на крышах, высматривала вражеские самолеты. Зимой 1941/42 годов, говорила баба Клава, она опухла от голода, и стоять на посту было неимоверно трудно, под конец смены болели глаза, спина, руки, вцепившиеся в бинокль… Рассказывала она и о дружбе с другими девушками-бойцами МПВО, продлившейся после войны на долгие годы, и о несправедливостях, случавшихся в осажденном городе. Хранила в памяти длинные стихи о блокаде и сама писала стихи. Помню жгучее чувство неловкости, когда мои одноклассники, занятые своими делами, не слушали бабу Клаву – но здесь она не обижалась, это тебе не перевод в категорию чужих от доброй Юлюшки.
В 2013 году уже я на нее обиделась за то, что она не сдержала своего клятвенного обещания дожить до 70-летия Победы. И только после смерти бабы Клавы я увидела, какая она была в молодости. Ее дочь (моя крестная) показала мне в книге «По сигналу воздушной тревоги» фотографию с подписью «Разведчик-наблюдатель вышкового поста К. В. Глухарева. 1943 г.». И тут я поняла, что не знала даже фамилии бабы Клавы. А сегодня я случайно обнаружила, что фотография моей бабы Клавы была использована на обложке другой книги.
С праздником! С нашим ленинградским днем Победы!
Today, on the day of the lifting of the blockade of Leningrad, many remember their relatives who lived in the city or defended it at the front. I also remember my own. But today I want to talk about a person who does not have to be related to me.
Yulyushka - except for her, nobody called me that way. She knew me from birth - she lived in the house opposite and was the mother of my godmother. Her name was Klavdia Vasilyevna, but for me she was always Baba Klava. And always in my mind she was elderly (just like Bradbury). I even offended her a little as a child, of course, not so much as my great-grandmother, the traditions of which in our family were offended stretched for three generations - but here she was noted. Once, Baba Klava met me in the courtyard and presented me with a purse embroidered with beads. More precisely, I wanted to give. I thanked politely and replied that I was not allowed to take anything from others. Baba Klava was very surprised and offended. From my point of view, everything was logical, because shortly before that, when I took from the neighbors to play home the bear I loved in pink pajamas, it came time to give it away, and my grandmother told me that it belongs to strangers and therefore should return to to the owners. I clarified: who are strangers? Grandma explained that strangers are those who do not live with us in the same apartment. Baba Klava did not live with us in the same apartment, therefore, was someone else’s, with all the ensuing consequences. Later the question was resolved, they explained to me more precisely, I played with my wallet for a very long time, it seems that he is still alive, but lost most of the beads.
When I was older, I called Baba Klava to school so that she would tell my classmates about the blockade. And she knew how to brilliantly. In 1941, she was 19 years old (as I remember in all the stories - and the “memory of the people” says that 18, who to believe?). The young girl served the entire blockade in the Ministry of Defense, she was on duty on the roofs, looking out for enemy planes. In the winter of 1941/42, Baba Klava said, she was swollen from hunger, and it was incredibly difficult to stand at the post, at the end of the shift her eyes, back, hands clinging to binoculars were hurting ... after the war for many years, and about the injustices that occurred in the besieged city. She kept long poems about the blockade in her memory and wrote poems herself. I remember a burning feeling of awkwardness, when my classmates, busy with their business, did not listen to woman Klava - but here she was not offended, this is not a transfer to the category of strangers from the good Julia.
In 2013, I was already offended by her because she did not keep her oathly promise to live to the 70th anniversary of the Victory. And only after the death of the woman Klava, I saw how she was in her youth. Her daughter (my godmother) showed me in the book “At the alarm signal” a photo with the signature “Scout-observer of the guard post KV Glukharev. 1943 And then I realized that I did not even know the name of the woman Klava. And today I accidentally discovered that the photo of my woman Klava was used on the cover of another book.
Happy holiday! With our Leningrad Victory Day!
Yulyushka - except for her, nobody called me that way. She knew me from birth - she lived in the house opposite and was the mother of my godmother. Her name was Klavdia Vasilyevna, but for me she was always Baba Klava. And always in my mind she was elderly (just like Bradbury). I even offended her a little as a child, of course, not so much as my great-grandmother, the traditions of which in our family were offended stretched for three generations - but here she was noted. Once, Baba Klava met me in the courtyard and presented me with a purse embroidered with beads. More precisely, I wanted to give. I thanked politely and replied that I was not allowed to take anything from others. Baba Klava was very surprised and offended. From my point of view, everything was logical, because shortly before that, when I took from the neighbors to play home the bear I loved in pink pajamas, it came time to give it away, and my grandmother told me that it belongs to strangers and therefore should return to to the owners. I clarified: who are strangers? Grandma explained that strangers are those who do not live with us in the same apartment. Baba Klava did not live with us in the same apartment, therefore, was someone else’s, with all the ensuing consequences. Later the question was resolved, they explained to me more precisely, I played with my wallet for a very long time, it seems that he is still alive, but lost most of the beads.
When I was older, I called Baba Klava to school so that she would tell my classmates about the blockade. And she knew how to brilliantly. In 1941, she was 19 years old (as I remember in all the stories - and the “memory of the people” says that 18, who to believe?). The young girl served the entire blockade in the Ministry of Defense, she was on duty on the roofs, looking out for enemy planes. In the winter of 1941/42, Baba Klava said, she was swollen from hunger, and it was incredibly difficult to stand at the post, at the end of the shift her eyes, back, hands clinging to binoculars were hurting ... after the war for many years, and about the injustices that occurred in the besieged city. She kept long poems about the blockade in her memory and wrote poems herself. I remember a burning feeling of awkwardness, when my classmates, busy with their business, did not listen to woman Klava - but here she was not offended, this is not a transfer to the category of strangers from the good Julia.
In 2013, I was already offended by her because she did not keep her oathly promise to live to the 70th anniversary of the Victory. And only after the death of the woman Klava, I saw how she was in her youth. Her daughter (my godmother) showed me in the book “At the alarm signal” a photo with the signature “Scout-observer of the guard post KV Glukharev. 1943 And then I realized that I did not even know the name of the woman Klava. And today I accidentally discovered that the photo of my woman Klava was used on the cover of another book.
Happy holiday! With our Leningrad Victory Day!
У записи 22 лайков,
1 репостов,
268 просмотров.
1 репостов,
268 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Юлия Буянова
