Красиво же:
"Он находился в помещении без крыши. Звездная пыль безвозбранно осыпалась в зал, где арифметы – скопцы, руководители кафедр, и студиозусы-выпускники – наслаждались гармонией чисел. О, здесь царил истинный пир разума! Откинувшись на ложа, застланные коврами, упав на мохнатые шкуры зверей, временами освежая себя яблоками и подкрепляя вином, собравшиеся предавались самым изысканным удовольствиям мира.
Одни в неистовстве играли скалярными и векторными величинами. Другие, впав в экстаз, отдавались стохастической аппроксимации. Третьи, хохоча, минимизировали функционал среднего риска. Те усердно пользовались интерполяционными полиномами, иные – выращивали деревья решений, во всей их пространственной и временной сложности.
Короче, снился рай.
Немые прислужники сновали меж ложами, разнося восхитительно белую бумагу, желтоватый пергамент и кремовый папирус из сахарного тростника. Чернильницы-непроливайки сладостно дышали розарием, скрипели перья, записывались формулы и уравнения, равных которым нет и не было – корень извлекался из всего сущего, восхитительный, квадратный корень, чей вкус сладок, а плоды ароматны!
И вдруг звездная пыль над головами соткалась в руку великана.
Волосатая, могучая, рука опускалась все ниже. Было хорошо видно, как играют атлетические мышцы, бугрясь под кожей. Предплечье, густо обросшее волосами, грозило раздавить собравшихся. В узловатых пальцах исполин сжимал мелок, заточенный на манер долота.
– О-о! – вскричал юноша, исполнен ужаса.
– О-о! – воскликнули пирующие, согласные с Пумперникелем.
Но это был еще не главный страх.
По мере приближения карающей десницы стены зала начали меняться. Еще миг назад они были сплошь исписаны сопрягающимися цифрами, знаками умножения и деления, числителями и знаменателями – картина, лучше которой не сыскать в обитаемых пределах! О горе! – написанное растеклось, залив стены смоляным половодьем.
Погасли светильники.
Зашипели фитили лампад.
Окружены непроглядной тьмой – лишь звезды мерцали над головами, да светился мелок в чудовищной руке! – арифметы дрожали, теснясь в центре зала. Пытаясь впасть в успокоительную медитацию, они замечали, что самые простые формулы им больше не даются. Плюс сбоил, минус заикался, а за скобки не удавалось вынести даже сор из избы.
Деление на ноль – и то не вызывало былого омерзения.
Рука остановилась. Едкий запах пота накрыл пирующих. Мелок зашаркал по черным-черным стенам. На каждой возникло по три слова: горящих, пламенных. Август Пумперникель не знал языка, в лоне которого родились эти слова, но смысл их был ему всеконечно ясен.
Больше нечего считать.
Больше незачем вычислять.
Больше ни к чему складывать и вычитать, умножать и делить, ибо путь от задачи к решению пройден отныне и навеки, и новым путям не бывать.
Итог подведен.
– О-о!
Вот и все, что осталось от гармонии.
Стон дрожащих тварей.
Юноша трясся, моля о смерти. Ему казалось, что он попал в конец учебника, туда, где ждут хладнокровные убийцы – ответы на вопросы, и страшнее финала он не мог придумать.
Слова на стенах, догорев, погасли.
Лишь ворочалась над головой рука исполина. "©
"Он находился в помещении без крыши. Звездная пыль безвозбранно осыпалась в зал, где арифметы – скопцы, руководители кафедр, и студиозусы-выпускники – наслаждались гармонией чисел. О, здесь царил истинный пир разума! Откинувшись на ложа, застланные коврами, упав на мохнатые шкуры зверей, временами освежая себя яблоками и подкрепляя вином, собравшиеся предавались самым изысканным удовольствиям мира.
Одни в неистовстве играли скалярными и векторными величинами. Другие, впав в экстаз, отдавались стохастической аппроксимации. Третьи, хохоча, минимизировали функционал среднего риска. Те усердно пользовались интерполяционными полиномами, иные – выращивали деревья решений, во всей их пространственной и временной сложности.
Короче, снился рай.
Немые прислужники сновали меж ложами, разнося восхитительно белую бумагу, желтоватый пергамент и кремовый папирус из сахарного тростника. Чернильницы-непроливайки сладостно дышали розарием, скрипели перья, записывались формулы и уравнения, равных которым нет и не было – корень извлекался из всего сущего, восхитительный, квадратный корень, чей вкус сладок, а плоды ароматны!
И вдруг звездная пыль над головами соткалась в руку великана.
Волосатая, могучая, рука опускалась все ниже. Было хорошо видно, как играют атлетические мышцы, бугрясь под кожей. Предплечье, густо обросшее волосами, грозило раздавить собравшихся. В узловатых пальцах исполин сжимал мелок, заточенный на манер долота.
– О-о! – вскричал юноша, исполнен ужаса.
– О-о! – воскликнули пирующие, согласные с Пумперникелем.
Но это был еще не главный страх.
По мере приближения карающей десницы стены зала начали меняться. Еще миг назад они были сплошь исписаны сопрягающимися цифрами, знаками умножения и деления, числителями и знаменателями – картина, лучше которой не сыскать в обитаемых пределах! О горе! – написанное растеклось, залив стены смоляным половодьем.
Погасли светильники.
Зашипели фитили лампад.
Окружены непроглядной тьмой – лишь звезды мерцали над головами, да светился мелок в чудовищной руке! – арифметы дрожали, теснясь в центре зала. Пытаясь впасть в успокоительную медитацию, они замечали, что самые простые формулы им больше не даются. Плюс сбоил, минус заикался, а за скобки не удавалось вынести даже сор из избы.
Деление на ноль – и то не вызывало былого омерзения.
Рука остановилась. Едкий запах пота накрыл пирующих. Мелок зашаркал по черным-черным стенам. На каждой возникло по три слова: горящих, пламенных. Август Пумперникель не знал языка, в лоне которого родились эти слова, но смысл их был ему всеконечно ясен.
Больше нечего считать.
Больше незачем вычислять.
Больше ни к чему складывать и вычитать, умножать и делить, ибо путь от задачи к решению пройден отныне и навеки, и новым путям не бывать.
Итог подведен.
– О-о!
Вот и все, что осталось от гармонии.
Стон дрожащих тварей.
Юноша трясся, моля о смерти. Ему казалось, что он попал в конец учебника, туда, где ждут хладнокровные убийцы – ответы на вопросы, и страшнее финала он не мог придумать.
Слова на стенах, догорев, погасли.
Лишь ворочалась над головой рука исполина. "©
Beautifully:
"He was in a room without a roof. Stardust dust crumbled into the room, where arithmetic - scribes, department heads, and graduate students - enjoyed the harmony of numbers. Oh, there was a true feast of reason! the skins of animals, at times refreshing themselves with apples and reinforcing with wine, the audience indulged in the most exquisite pleasures of the world.
Some in fury played scalar and vector quantities. Others, falling into ecstasy, yielded to stochastic approximation. Still others, laughing, minimized the average risk functional. They diligently used interpolation polynomials, others grew decision trees, in all their spatial and temporal complexity.
In short, dreaming of paradise.
Silent minions scurried between lodges, delivering deliciously white paper, yellow parchment and creamy sugarcane papyrus. Non-spill inkwells breathed sweetly in the rosary, feathers creaked, formulas and equations were written that were not and never had equal - the root was extracted from everything, a delicious, square root, whose taste is sweet and the fruits are fragrant!
And suddenly stardust above their heads weaved into the giant's hand.
Hairy, powerful, the hand sank lower and lower. It was clearly visible how the athletic muscles play, bumping under the skin. The forearm, thickly covered with hair, threatened to crush the audience. In gnarled fingers, the giant gripped a crayon sharpened in the manner of a chisel.
- Oh! Cried the young man, full of horror.
- Oh! - exclaimed the feasts, agreeing with Pumpernickel.
But this was not the main fear.
As the punishing right hand approached, the walls of the hall began to change. Just a moment ago, they were completely covered with conjugating numbers, signs of multiplication and division, numerators and denominators - a picture that is better not to be found within habitable limits! Oh woe! - the written one spread, the bay of the wall with tar flood.
The lights went out.
The wicks of the lamps hissed.
Surrounded by impenetrable darkness - only the stars twinkled above their heads, but the crayon glowed in a monstrous hand! - the arithmetic trembled, crowding in the center of the room. Trying to fall into a soothing meditation, they noticed that the simplest formulas were no longer given to them. Plus failed, minus stuttered, and even the dirty linen from the hut could not be taken out of the brackets.
Division by zero did not cause former disgust.
The hand stopped. The pungent odor of sweat covered the feast. The crayon shuffled along the black and black walls. On each came three words: burning, fiery. August Pumpernickel did not know the language in whose bosom these words were born, but their meaning was forever clear to him.
There is nothing more to consider.
There is no need to calculate anymore.
There is nothing more to add and subtract, multiply and divide, for the path from task to solution has been passed now and forever, and there will be no new ways.
The result is summed up.
- Oh!
That is all that remains of harmony.
The groan of trembling creatures.
The young man was shaking, praying for death. It seemed to him that he was at the end of the textbook, where cool-headed murderers were waiting for answers to questions, and he could not come up with a worse outcome.
The words on the walls, burned out, went out.
Only a gigantic hand tossed and turned over his head. "©
"He was in a room without a roof. Stardust dust crumbled into the room, where arithmetic - scribes, department heads, and graduate students - enjoyed the harmony of numbers. Oh, there was a true feast of reason! the skins of animals, at times refreshing themselves with apples and reinforcing with wine, the audience indulged in the most exquisite pleasures of the world.
Some in fury played scalar and vector quantities. Others, falling into ecstasy, yielded to stochastic approximation. Still others, laughing, minimized the average risk functional. They diligently used interpolation polynomials, others grew decision trees, in all their spatial and temporal complexity.
In short, dreaming of paradise.
Silent minions scurried between lodges, delivering deliciously white paper, yellow parchment and creamy sugarcane papyrus. Non-spill inkwells breathed sweetly in the rosary, feathers creaked, formulas and equations were written that were not and never had equal - the root was extracted from everything, a delicious, square root, whose taste is sweet and the fruits are fragrant!
And suddenly stardust above their heads weaved into the giant's hand.
Hairy, powerful, the hand sank lower and lower. It was clearly visible how the athletic muscles play, bumping under the skin. The forearm, thickly covered with hair, threatened to crush the audience. In gnarled fingers, the giant gripped a crayon sharpened in the manner of a chisel.
- Oh! Cried the young man, full of horror.
- Oh! - exclaimed the feasts, agreeing with Pumpernickel.
But this was not the main fear.
As the punishing right hand approached, the walls of the hall began to change. Just a moment ago, they were completely covered with conjugating numbers, signs of multiplication and division, numerators and denominators - a picture that is better not to be found within habitable limits! Oh woe! - the written one spread, the bay of the wall with tar flood.
The lights went out.
The wicks of the lamps hissed.
Surrounded by impenetrable darkness - only the stars twinkled above their heads, but the crayon glowed in a monstrous hand! - the arithmetic trembled, crowding in the center of the room. Trying to fall into a soothing meditation, they noticed that the simplest formulas were no longer given to them. Plus failed, minus stuttered, and even the dirty linen from the hut could not be taken out of the brackets.
Division by zero did not cause former disgust.
The hand stopped. The pungent odor of sweat covered the feast. The crayon shuffled along the black and black walls. On each came three words: burning, fiery. August Pumpernickel did not know the language in whose bosom these words were born, but their meaning was forever clear to him.
There is nothing more to consider.
There is no need to calculate anymore.
There is nothing more to add and subtract, multiply and divide, for the path from task to solution has been passed now and forever, and there will be no new ways.
The result is summed up.
- Oh!
That is all that remains of harmony.
The groan of trembling creatures.
The young man was shaking, praying for death. It seemed to him that he was at the end of the textbook, where cool-headed murderers were waiting for answers to questions, and he could not come up with a worse outcome.
The words on the walls, burned out, went out.
Only a gigantic hand tossed and turned over his head. "©
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ольга Гришина
