ТАМ, ГДЕ СЕРДЦЕ
Загляделся я в глубь голубейшего полога,
и навеки упали в глаза небеса,
мне однажды луна зацепилась за голову
и оставила свет свой в моих волосах.
Я ходил по дорогам России изъезженным,
и твердил я великих поэтов стихи,
и шептали в ответ мне поля что-то нежное,
ветер в храмах лесов отпускал мне грехи.
Я в рублевские лики входил, словно в зеркало,
печенегов лукавых кроил до седла,
в Новегороде меду отведывал терпкого,
в кандалах на Урале лил колокола.
От открытий ума стал я идолом каменным,
от открытий души стал я мягче травы,
и созвучья мои подходили устам иным,
и отвергшие их были правы, увы...
Я смотрел только ввысь и вперед, а не под ноги,
был листвою травы и землею земли.
Все заботы ее, и ошибки, и подвиги
через сердце мое, как болезни, прошли.
Если кланяюсь я, то без тихой покорности,
и любовь и презренье дарю не спеша,
и о Родине вечной, жестокой и горестной,
буду петь я всегда, даже и не дыша.
Там, где сердце всегда носил я,
где песни слагались в пути,
болит у меня Россия,
и лекаря мне не найти.
1983
А. Дольский
Загляделся я в глубь голубейшего полога,
и навеки упали в глаза небеса,
мне однажды луна зацепилась за голову
и оставила свет свой в моих волосах.
Я ходил по дорогам России изъезженным,
и твердил я великих поэтов стихи,
и шептали в ответ мне поля что-то нежное,
ветер в храмах лесов отпускал мне грехи.
Я в рублевские лики входил, словно в зеркало,
печенегов лукавых кроил до седла,
в Новегороде меду отведывал терпкого,
в кандалах на Урале лил колокола.
От открытий ума стал я идолом каменным,
от открытий души стал я мягче травы,
и созвучья мои подходили устам иным,
и отвергшие их были правы, увы...
Я смотрел только ввысь и вперед, а не под ноги,
был листвою травы и землею земли.
Все заботы ее, и ошибки, и подвиги
через сердце мое, как болезни, прошли.
Если кланяюсь я, то без тихой покорности,
и любовь и презренье дарю не спеша,
и о Родине вечной, жестокой и горестной,
буду петь я всегда, даже и не дыша.
Там, где сердце всегда носил я,
где песни слагались в пути,
болит у меня Россия,
и лекаря мне не найти.
1983
А. Дольский
THERE WHERE HEART
I looked deep into the bluest canopy,
and heaven forever fell into the eyes of
one day the moon caught on my head
and left her light in my hair.
I walked on Russian roads
and I kept repeating verses of great poets,
and whispering something gentle to me in response to the field,
the wind in the temples of the forests took away my sins.
I went into ruble faces like in a mirror
Sly Pechenegs cut to the saddle,
in Novgorod he tasted honey tart,
bells poured in shackles in the Urals.
From the discoveries of the mind, I became a stone idol,
from the discoveries of the soul I became softer than grass,
and my harmonies suited the lips of others,
and those who rejected them were right, alas ...
I looked only up and forward, not under my feet,
was the foliage of grass and the earth of the earth.
All her worries, and mistakes, and exploits
through my heart, like illness, have passed.
If I bow, then without quiet humility,
and I give love and contempt slowly
and of the homeland eternal, cruel and woeful,
I will always sing, not even breathing.
Where my heart always wore
where the songs were composed along the way
Russia hurts me,
and I can’t find a doctor.
1983
A. Dolsky
I looked deep into the bluest canopy,
and heaven forever fell into the eyes of
one day the moon caught on my head
and left her light in my hair.
I walked on Russian roads
and I kept repeating verses of great poets,
and whispering something gentle to me in response to the field,
the wind in the temples of the forests took away my sins.
I went into ruble faces like in a mirror
Sly Pechenegs cut to the saddle,
in Novgorod he tasted honey tart,
bells poured in shackles in the Urals.
From the discoveries of the mind, I became a stone idol,
from the discoveries of the soul I became softer than grass,
and my harmonies suited the lips of others,
and those who rejected them were right, alas ...
I looked only up and forward, not under my feet,
was the foliage of grass and the earth of the earth.
All her worries, and mistakes, and exploits
through my heart, like illness, have passed.
If I bow, then without quiet humility,
and I give love and contempt slowly
and of the homeland eternal, cruel and woeful,
I will always sing, not even breathing.
Where my heart always wore
where the songs were composed along the way
Russia hurts me,
and I can’t find a doctor.
1983
A. Dolsky
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ярослава Громова
