LA NUIT BLANCHE
[Бессонная ночь (франц.).]
Взыскательные говорят:
Лишь о себе Певец поет
И персональный рай и ад
Печатает и продает.
Все это так — но и не так:
Ведь все, что пел я и воспел я,
В себе и в людях подглядел я.
Бедняк, глядел я на бедняг.
От вершины до подножья,
Каждый пик и перевал,
Тари Дэви нежной дрожью,
Чуть стемнело, задрожал.
Затряслись отроги Джакко,
Злясь и глыбясь вразнобой.
Дым вулкана? Дым бивака?
Страшный суд? Ночной запой?
Утром — свежим, сочным, спелым —
Вполз верблюд в мою тоску
Анти-Ньютоновым телом
По стене и потолку.
В пляс пошли щипцы с камина,
Разлился пиявок хор,
И мартышка, как мужчина,
Понесла последний вздор.
Тощий чертик-раскорячка
Завизжал, как божий гром,
И решили: раз горячка,
Надо лить мне в глотку бром,
И столпились у постели —
Мышь кровавая со мной,
И кричал я: «Опустели
Храм небес и мир земной!»
Но никто не слушал брани,
Хоть о смерти я орал.
Оказались в океане.
Налетел истошный шквал.
Жидкий студень и повидло
Развезла морская гать,
И когда мне все обрыдло,
Быдло бросилось вязать.
Небо пенилось полночи,
Как зальделый демисек,
Разлетясь в куски и клочья,
Громом харкая на всех;
А когда миров тарелки
Косо хрястнули вдали,
Я не склеил их — сиделки
Больно шибко стерегли.
Твердь и Землю озирая,
Ждал я милости впотьмах —
И донесся глас из рая
И расплылся в небесах,
Как дурацкая ухмылка:
«Рек, рекаши и рекла»,
И луна взошла — с затылка —
И в мозгу все жгла и жгла.
Лик заплаканный, незрячий
Выплыл в комнате ночной,
Бормоча, зачем я прячу
Свет, растраченный луной;
Я воззвал к нему — но свистом
Резким брызнул он во мрак,
Адским полчищам нечистым
Вмиг подав призывный знак.
Я — спасаться от халдеев
Припустился наугад,
Ветер, в занавесь повеяв,
Отшвырнул меня назад, —
И безумьем запылали
Сонмы дьявольских светил...
Но отхлынуло, сигналя
Телеграфом жалких жил.
В лютой тишине гордячкой
Крошка-звездочка зажглась
И, кудахча, над горячкой
Издеваться принялась.
Встали братцы и сестрицы,
И, мертвее мертвеца,
Я ничем не мог укрыться,
Кроме ярости Творца.
День взошел в пурпурной тоге —
Мук неслыханных предел.
Я мечтал теперь о боге
И молился, как умел.
Вдребезги слова разбились...
Я рыдал, потом затих,
Как младенец... Сны струились
С гор для горьких глаз моих.
Р. Киплинг. Перевод В. Топорова
[Бессонная ночь (франц.).]
Взыскательные говорят:
Лишь о себе Певец поет
И персональный рай и ад
Печатает и продает.
Все это так — но и не так:
Ведь все, что пел я и воспел я,
В себе и в людях подглядел я.
Бедняк, глядел я на бедняг.
От вершины до подножья,
Каждый пик и перевал,
Тари Дэви нежной дрожью,
Чуть стемнело, задрожал.
Затряслись отроги Джакко,
Злясь и глыбясь вразнобой.
Дым вулкана? Дым бивака?
Страшный суд? Ночной запой?
Утром — свежим, сочным, спелым —
Вполз верблюд в мою тоску
Анти-Ньютоновым телом
По стене и потолку.
В пляс пошли щипцы с камина,
Разлился пиявок хор,
И мартышка, как мужчина,
Понесла последний вздор.
Тощий чертик-раскорячка
Завизжал, как божий гром,
И решили: раз горячка,
Надо лить мне в глотку бром,
И столпились у постели —
Мышь кровавая со мной,
И кричал я: «Опустели
Храм небес и мир земной!»
Но никто не слушал брани,
Хоть о смерти я орал.
Оказались в океане.
Налетел истошный шквал.
Жидкий студень и повидло
Развезла морская гать,
И когда мне все обрыдло,
Быдло бросилось вязать.
Небо пенилось полночи,
Как зальделый демисек,
Разлетясь в куски и клочья,
Громом харкая на всех;
А когда миров тарелки
Косо хрястнули вдали,
Я не склеил их — сиделки
Больно шибко стерегли.
Твердь и Землю озирая,
Ждал я милости впотьмах —
И донесся глас из рая
И расплылся в небесах,
Как дурацкая ухмылка:
«Рек, рекаши и рекла»,
И луна взошла — с затылка —
И в мозгу все жгла и жгла.
Лик заплаканный, незрячий
Выплыл в комнате ночной,
Бормоча, зачем я прячу
Свет, растраченный луной;
Я воззвал к нему — но свистом
Резким брызнул он во мрак,
Адским полчищам нечистым
Вмиг подав призывный знак.
Я — спасаться от халдеев
Припустился наугад,
Ветер, в занавесь повеяв,
Отшвырнул меня назад, —
И безумьем запылали
Сонмы дьявольских светил...
Но отхлынуло, сигналя
Телеграфом жалких жил.
В лютой тишине гордячкой
Крошка-звездочка зажглась
И, кудахча, над горячкой
Издеваться принялась.
Встали братцы и сестрицы,
И, мертвее мертвеца,
Я ничем не мог укрыться,
Кроме ярости Творца.
День взошел в пурпурной тоге —
Мук неслыханных предел.
Я мечтал теперь о боге
И молился, как умел.
Вдребезги слова разбились...
Я рыдал, потом затих,
Как младенец... Сны струились
С гор для горьких глаз моих.
Р. Киплинг. Перевод В. Топорова
LA NUIT BLANCHE
[Sleepless night (French).]
The discerning say:
Only about himself the singer sings
And personal paradise and hell
Prints and sells.
All this is so - but not so:
'Cause all that I sang and I sang
I peered in myself and in people.
Poor man, I looked at the poor man.
From the top to the bottom,
Every peak and pass
Tari Davy a gentle trembling
It got a little dark, trembling.
The spurs of Jacco shook
Angry and bobbing at random.
The smoke of a volcano? Smoke bivouac?
Last Judgment? Night binge?
In the morning - fresh, juicy, ripe -
A camel crawled into my longing
Anti-Newtonian body
On the wall and ceiling.
The tongs from the fireplace went to the dance,
The leech spilled the choir
And a monkey like a man
She suffered the last nonsense.
Skinny little devil
Squealed like God's thunder
And they decided: since the fever,
I gotta pour bromine down my throat
And crowded around the bed -
A bloody mouse with me
And I shouted: "Empty
Temple of heaven and the earthly world! ”
But no one listened to abuse
Although I was screaming about death.
Caught in the ocean.
A heart-rending barrage flew.
Liquid jelly and jam
The sea gathere
And when I got sick
Cattle rushed to knit.
The sky was foaming at midnight
Like a stunned demisek
Scattered to pieces and shreds,
Thunder shrieking at all;
And when worlds plates
Squinted in the distance
I did not stick them together - nurses
They hurt very much.
The Earth and the Earth,
I waited for mercy in the dark -
And a voice came from paradise
And spread in the sky
Like a wacky grin:
"Rivers, rekashi and advertising",
And the moon rose - from the back of the head -
And everything burned and burned in the brain.
The face is tearful, blind
Surfaced in the night room,
Mumbling why am I hiding
Light squandered by the moon;
I called to him - but by a whistle
He spurted sharply into the darkness,
Infernal hordes of unclean
Instantly submitting a draft sign.
I am escaping from the Chaldeans
Got at random
The wind, in the curtain
He threw me back
And burned madness
Hosts of fiendish luminaries ...
But surged away, honking
Telegraph miserable lived.
In the fierce silence of the proud
Little star lit up
And cackling over a fever
She began to scoff.
Brothers and sisters stood up,
And dead than the dead
I couldn’t hide in anything
Except the rage of the Creator.
The day has risen in purple toga -
The torment is unheard of limit.
I dreamed now about god
And he prayed as best he could.
The words were shattered ...
I cried, then fell silent
Like a baby ... Dreams flowed
From the mountains to my bitter eyes.
R. Kipling. Translation by V. Toporov
[Sleepless night (French).]
The discerning say:
Only about himself the singer sings
And personal paradise and hell
Prints and sells.
All this is so - but not so:
'Cause all that I sang and I sang
I peered in myself and in people.
Poor man, I looked at the poor man.
From the top to the bottom,
Every peak and pass
Tari Davy a gentle trembling
It got a little dark, trembling.
The spurs of Jacco shook
Angry and bobbing at random.
The smoke of a volcano? Smoke bivouac?
Last Judgment? Night binge?
In the morning - fresh, juicy, ripe -
A camel crawled into my longing
Anti-Newtonian body
On the wall and ceiling.
The tongs from the fireplace went to the dance,
The leech spilled the choir
And a monkey like a man
She suffered the last nonsense.
Skinny little devil
Squealed like God's thunder
And they decided: since the fever,
I gotta pour bromine down my throat
And crowded around the bed -
A bloody mouse with me
And I shouted: "Empty
Temple of heaven and the earthly world! ”
But no one listened to abuse
Although I was screaming about death.
Caught in the ocean.
A heart-rending barrage flew.
Liquid jelly and jam
The sea gathere
And when I got sick
Cattle rushed to knit.
The sky was foaming at midnight
Like a stunned demisek
Scattered to pieces and shreds,
Thunder shrieking at all;
And when worlds plates
Squinted in the distance
I did not stick them together - nurses
They hurt very much.
The Earth and the Earth,
I waited for mercy in the dark -
And a voice came from paradise
And spread in the sky
Like a wacky grin:
"Rivers, rekashi and advertising",
And the moon rose - from the back of the head -
And everything burned and burned in the brain.
The face is tearful, blind
Surfaced in the night room,
Mumbling why am I hiding
Light squandered by the moon;
I called to him - but by a whistle
He spurted sharply into the darkness,
Infernal hordes of unclean
Instantly submitting a draft sign.
I am escaping from the Chaldeans
Got at random
The wind, in the curtain
He threw me back
And burned madness
Hosts of fiendish luminaries ...
But surged away, honking
Telegraph miserable lived.
In the fierce silence of the proud
Little star lit up
And cackling over a fever
She began to scoff.
Brothers and sisters stood up,
And dead than the dead
I couldn’t hide in anything
Except the rage of the Creator.
The day has risen in purple toga -
The torment is unheard of limit.
I dreamed now about god
And he prayed as best he could.
The words were shattered ...
I cried, then fell silent
Like a baby ... Dreams flowed
From the mountains to my bitter eyes.
R. Kipling. Translation by V. Toporov
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Александра Рожкова
