Тимофей Петрович не спал третью ночь подряд. Каждый раз получалось заснуть только под утро, когда не оставалось сил. Взлахмаченный, в потертой майке и семейных трусах он то сидел на кровати, то кипятил на кухне старый, покрытый жиром и копатью чайник, то, накинув на плечи фланелевую рубашку, выскакивал на узкий неотаплеваемый балкон, где, открыв форточку, по-быстрому выкуривал сигарету или две.
За окном шел снег. Огромные хлопья было хорошо видно в полосах света уличных фонарей. За ними все превращалась в темный кисель. Этот кисель привлекал внимание Тимофея Петровича чаще всего. Забыв про свистящий на газовой комфорке чайник, он мог надолго уставиться в окно на растилавшуюся за домом темноту, сжав морщинистые и грубые ладони в кулаки.
Черный дисковый телефон, стоящий в прихожей, Тимофей Петрович взглядом избегал. Он мог задержаться в ванне, считая падающие из крана капли, встать посреди гостинной, изучая коришки собраний сочинений Достоевского и Толстого, даже выйти на лестничную клетку, где курить было теплее, чем на балконе. В прихожей он никогда не задерживался.
К семи часам утра блуждания прекращались. Сон ловил Тимофея Петрович, когда он устраивался на кресле перед включенным на мертвый канал ламповым телевизором. Просыпался он уже после четырех дня. Вскакивал, несся к телефону, звонил, считал гудки, клал трубку на место и шел варить геркулесувую кашу.
Так повторялось из дня в день.
В шесть часов четвертого утра зазвонил телефон.
Тимофей Петрович, как раз вытряхивавший из пачки "Космоса" предпоследную сигарету, вздрогнул. Не глядя, кинул на подоконник пачку сигарет и побежал в прихожую.
- Профессор?
- Жива?
- Так точно. Машину вызывать?
За окном шел снег. Огромные хлопья было хорошо видно в полосах света уличных фонарей. За ними все превращалась в темный кисель. Этот кисель привлекал внимание Тимофея Петровича чаще всего. Забыв про свистящий на газовой комфорке чайник, он мог надолго уставиться в окно на растилавшуюся за домом темноту, сжав морщинистые и грубые ладони в кулаки.
Черный дисковый телефон, стоящий в прихожей, Тимофей Петрович взглядом избегал. Он мог задержаться в ванне, считая падающие из крана капли, встать посреди гостинной, изучая коришки собраний сочинений Достоевского и Толстого, даже выйти на лестничную клетку, где курить было теплее, чем на балконе. В прихожей он никогда не задерживался.
К семи часам утра блуждания прекращались. Сон ловил Тимофея Петрович, когда он устраивался на кресле перед включенным на мертвый канал ламповым телевизором. Просыпался он уже после четырех дня. Вскакивал, несся к телефону, звонил, считал гудки, клал трубку на место и шел варить геркулесувую кашу.
Так повторялось из дня в день.
В шесть часов четвертого утра зазвонил телефон.
Тимофей Петрович, как раз вытряхивавший из пачки "Космоса" предпоследную сигарету, вздрогнул. Не глядя, кинул на подоконник пачку сигарет и побежал в прихожую.
- Профессор?
- Жива?
- Так точно. Машину вызывать?
Timofei Petrovich did not sleep for the third night in a row. Each time it turned out to fall asleep only in the morning, when there was no strength left. Fluttered, in a shabby T-shirt and family shorts, he either sat on the bed, then boiled in the kitchen an old kettle, covered with fat and digging, then, throwing a flannel shirt over his shoulders, popping out onto a narrow unheated balcony, where, opening the window, he quickly smoked a cigarette or two.
Outside the window it was snowing. Huge flakes were clearly visible in the streaks of light from street lamps. Behind them, everything turned into a dark jelly. This kissel attracted the attention of Timofei Petrovich most often. Forgetting the kettle whistling on gas comfort, he could stare out the window for a long time at the darkness that grew behind the house, clenched wrinkled and rough hands into fists.
Timofei Petrovich avoided the black disk telephone in the hallway. He could linger in the bath, counting the drops falling from the tap, stand in the middle of the living room, studying the cinnamon of the collected works of Dostoevsky and Tolstoy, even go out into the stairwell, where smoking was warmer than on the balcony. In the hallway he never lingered.
By seven o'clock in the morning the walks stopped. A dream caught Timofey Petrovich when he was sitting on a chair in front of a lamp television set on a dead channel. He woke up after four days. He jumped up, rushed to the phone, called, counted the beeps, put the phone down and went to cook the Herculean porridge.
This was repeated day after day.
At six in the morning, the telephone rang.
Timofei Petrovich, who was just shaking the penultimate cigarette from the Cosmos pack, shuddered. Without looking, he threw a pack of cigarettes on the windowsill and ran into the hallway.
- Professor?
- Alive?
- Yes sir. Call a car?
Outside the window it was snowing. Huge flakes were clearly visible in the streaks of light from street lamps. Behind them, everything turned into a dark jelly. This kissel attracted the attention of Timofei Petrovich most often. Forgetting the kettle whistling on gas comfort, he could stare out the window for a long time at the darkness that grew behind the house, clenched wrinkled and rough hands into fists.
Timofei Petrovich avoided the black disk telephone in the hallway. He could linger in the bath, counting the drops falling from the tap, stand in the middle of the living room, studying the cinnamon of the collected works of Dostoevsky and Tolstoy, even go out into the stairwell, where smoking was warmer than on the balcony. In the hallway he never lingered.
By seven o'clock in the morning the walks stopped. A dream caught Timofey Petrovich when he was sitting on a chair in front of a lamp television set on a dead channel. He woke up after four days. He jumped up, rushed to the phone, called, counted the beeps, put the phone down and went to cook the Herculean porridge.
This was repeated day after day.
At six in the morning, the telephone rang.
Timofei Petrovich, who was just shaking the penultimate cigarette from the Cosmos pack, shuddered. Without looking, he threw a pack of cigarettes on the windowsill and ran into the hallway.
- Professor?
- Alive?
- Yes sir. Call a car?
У записи 1 лайков,
0 репостов,
143 просмотров.
0 репостов,
143 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Александр Семёнов
