Великий человек смотрел в окно,
а для нее весь мир кончался краем
его широкой, греческой туники,
обильем складок походившей на
остановившееся море.
Он же
смотрел в окно, и взгляд его сейчас
был так далек от этих мест, что губы
застыли, точно раковина, где
таится гул, и горизонт в бокале
был неподвижен.
А ее любовь
была лишь рыбой — может и способной
пуститься в море вслед за кораблем
и, рассекая волны гибким телом,
возможно, обогнать его... но он —
он мысленно уже ступил на сушу.
И море обернулось морем слез.
Но, как известно, именно в минуту
отчаянья и начинает дуть
попутный ветер. И великий муж
покинул Карфаген.
Она стояла
перед костром, который разожгли
под городской стеной ее солдаты,
и видела, как в мареве костра,
дрожавшем между пламенем и дымом,
беззвучно рассыпался Карфаген
задолго до пророчества Катона.
Иосиф Бродский (1969)
а для нее весь мир кончался краем
его широкой, греческой туники,
обильем складок походившей на
остановившееся море.
Он же
смотрел в окно, и взгляд его сейчас
был так далек от этих мест, что губы
застыли, точно раковина, где
таится гул, и горизонт в бокале
был неподвижен.
А ее любовь
была лишь рыбой — может и способной
пуститься в море вслед за кораблем
и, рассекая волны гибким телом,
возможно, обогнать его... но он —
он мысленно уже ступил на сушу.
И море обернулось морем слез.
Но, как известно, именно в минуту
отчаянья и начинает дуть
попутный ветер. И великий муж
покинул Карфаген.
Она стояла
перед костром, который разожгли
под городской стеной ее солдаты,
и видела, как в мареве костра,
дрожавшем между пламенем и дымом,
беззвучно рассыпался Карфаген
задолго до пророчества Катона.
Иосиф Бродский (1969)
The great man was looking out the window
and for her the whole world ended in a land
his wide, Greek tunic,
plenty of folds resembling
stopped sea.
He is
looked out the window and his gaze now
was so far from these places that lips
froze like a sink where
the buzz lurks, and the horizon in the glass
was motionless.
And her love
was only fish - maybe capable
set sail after the ship
and dissecting the waves with a flexible body,
maybe overtake him ... but he -
he had already mentally stepped onto dry land.
And the sea turned into a sea of tears.
But, as you know, just in a minute
despair and starts to blow
favourable wind. And a great husband
left Carthage.
She stood
in front of the bonfire that was lit
under the city wall her soldiers
and saw how in the haze of a fire
trembling between flames and smoke
silently crumbled Carthage
long before the Cato prophecy.
Joseph Brodsky (1969)
and for her the whole world ended in a land
his wide, Greek tunic,
plenty of folds resembling
stopped sea.
He is
looked out the window and his gaze now
was so far from these places that lips
froze like a sink where
the buzz lurks, and the horizon in the glass
was motionless.
And her love
was only fish - maybe capable
set sail after the ship
and dissecting the waves with a flexible body,
maybe overtake him ... but he -
he had already mentally stepped onto dry land.
And the sea turned into a sea of tears.
But, as you know, just in a minute
despair and starts to blow
favourable wind. And a great husband
left Carthage.
She stood
in front of the bonfire that was lit
under the city wall her soldiers
and saw how in the haze of a fire
trembling between flames and smoke
silently crumbled Carthage
long before the Cato prophecy.
Joseph Brodsky (1969)
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Юлия Храмова
