Сбились со счета дни, и Борей покидает озимь,
ночью при свете свечи пересчитывает стропила.
Будто ты вымолвила негромко: осень,
осень со всех сторон меня обступила.
Затихает, и вновь туч на звезды охота
вспыхивает, и дрожит в замешательстве легком стреха.
С уст твоих слетают времена года,
жизнь мою превращая, как леса и овраги, в эхо.
Это твое, тихий дождь, шум, подхваченный чащей,
так что сердце в груди шумит, как ивовый веник.
Но безучастней, чем ты, в тысячу раз безучастней,
молча глядит на меня (в стороне) можжевельник.
Темным лицом вперед (но как бы взапуски с тучей)
чем-то близким воде ботфортами в ямах брызжу,
благословляя родства с природой единственный случай,
будто за тысячу верст взор твой печальный вижу.
Разрывай мои сны, если хочешь. Безумствуй в яви.
Заливай до краев этот след мой в полях мышиных.
Как Сибелиус пой, умолкать, умолкать не вправе,
говори же со мной и гуди и свисти в вершинах.
Через смерть и поля, через жизни, страданья, версты
улыбайся, шепчи, заливайся слезами – сладость
дальней речи своей, как летучую мышь, как звезды,
кутай в тучах ночных, посылая мне боль и радость.
Дальше, дальше! где плоть уж не внемлет душе, где в уши
не вливается звук, а ныряет с душою вровень,
я услышу тебя и отвечу, быть может, глуше,
чем сейчас, но за все, в чем я не был и был виновен.
И за тенью моей он последует – как? с любовью?
Нет! скорей повлечет его склонность воды к движенью.
Но вернется к тебе, как великий прибой к изголовью,
как вожатого Дант, уступая уничтоженью.
И охватит тебя тишиной и посмертной славой
и земной клеветой, не снискавшей меж туч успеха,
то сиротство из нот, не берущих выше октавой,
чем возьмет забытье и навеки смолкшее эхо.
/И. Бродский, 1964/
#стихограм #пациентскорееживчеммёртв
ночью при свете свечи пересчитывает стропила.
Будто ты вымолвила негромко: осень,
осень со всех сторон меня обступила.
Затихает, и вновь туч на звезды охота
вспыхивает, и дрожит в замешательстве легком стреха.
С уст твоих слетают времена года,
жизнь мою превращая, как леса и овраги, в эхо.
Это твое, тихий дождь, шум, подхваченный чащей,
так что сердце в груди шумит, как ивовый веник.
Но безучастней, чем ты, в тысячу раз безучастней,
молча глядит на меня (в стороне) можжевельник.
Темным лицом вперед (но как бы взапуски с тучей)
чем-то близким воде ботфортами в ямах брызжу,
благословляя родства с природой единственный случай,
будто за тысячу верст взор твой печальный вижу.
Разрывай мои сны, если хочешь. Безумствуй в яви.
Заливай до краев этот след мой в полях мышиных.
Как Сибелиус пой, умолкать, умолкать не вправе,
говори же со мной и гуди и свисти в вершинах.
Через смерть и поля, через жизни, страданья, версты
улыбайся, шепчи, заливайся слезами – сладость
дальней речи своей, как летучую мышь, как звезды,
кутай в тучах ночных, посылая мне боль и радость.
Дальше, дальше! где плоть уж не внемлет душе, где в уши
не вливается звук, а ныряет с душою вровень,
я услышу тебя и отвечу, быть может, глуше,
чем сейчас, но за все, в чем я не был и был виновен.
И за тенью моей он последует – как? с любовью?
Нет! скорей повлечет его склонность воды к движенью.
Но вернется к тебе, как великий прибой к изголовью,
как вожатого Дант, уступая уничтоженью.
И охватит тебя тишиной и посмертной славой
и земной клеветой, не снискавшей меж туч успеха,
то сиротство из нот, не берущих выше октавой,
чем возьмет забытье и навеки смолкшее эхо.
/И. Бродский, 1964/
#стихограм #пациентскорееживчеммёртв
The days have gone astray, and Boreas leaves the winter,
at night by candlelight recounts the rafters.
As if you uttered quietly: autumn,
Autumn surrounded me from all sides.
Calms down, and again a cloud of stars hunting
flares up, and trembles in the confusion of a light eave.
The seasons fly from your lips
turning my life, like forests and ravines, into an echo.
It's yours, quiet rain, the noise picked up by the thicket,
so the heart in the chest makes a noise like a willow broom.
But indifferent than you, a thousand times indifferent,
the juniper looks at me silently (aside).
With a dark face forward (but as if restarts with a cloud)
something close to the water with jack boots in the holes
blessing kinship with nature is the only occasion
as if for a thousand miles you see your sad gaze.
Break my dreams if you want. Crazy in the wake.
Pour to the brim this trace of mine in the mouse fields.
How Sibelius sing, shut up, shut up not right,
Speak to me, and buzz and whistle at the tops.
Through death and fields, through lives, suffering, versts
smile, whisper, flood with tears - sweetness
his distant speech, like a bat, like stars,
Kutay in the clouds of the night, sending me pain and joy.
Further, further! where the flesh does not heed the soul, where in the ears
the sound does not flow, but dives with the soul on a par,
I will hear you and answer, perhaps, more muffledly,
than now, but for everything that I was not and was guilty of.
And he will follow my shadow - how? with love?
Not! rather entail his tendency of the water to move.
But will return to you like a great surf to the head of the head,
like counselor Dant, yielding to destruction.
And cover you with silence and afterlife glory
and earthly slander, which did not earn between the clouds of success,
then orphanhood from notes that do not take higher than an octave,
than oblivion and forever silent echo will take.
/AND. Brodsky, 1964 /
#writer #patient
at night by candlelight recounts the rafters.
As if you uttered quietly: autumn,
Autumn surrounded me from all sides.
Calms down, and again a cloud of stars hunting
flares up, and trembles in the confusion of a light eave.
The seasons fly from your lips
turning my life, like forests and ravines, into an echo.
It's yours, quiet rain, the noise picked up by the thicket,
so the heart in the chest makes a noise like a willow broom.
But indifferent than you, a thousand times indifferent,
the juniper looks at me silently (aside).
With a dark face forward (but as if restarts with a cloud)
something close to the water with jack boots in the holes
blessing kinship with nature is the only occasion
as if for a thousand miles you see your sad gaze.
Break my dreams if you want. Crazy in the wake.
Pour to the brim this trace of mine in the mouse fields.
How Sibelius sing, shut up, shut up not right,
Speak to me, and buzz and whistle at the tops.
Through death and fields, through lives, suffering, versts
smile, whisper, flood with tears - sweetness
his distant speech, like a bat, like stars,
Kutay in the clouds of the night, sending me pain and joy.
Further, further! where the flesh does not heed the soul, where in the ears
the sound does not flow, but dives with the soul on a par,
I will hear you and answer, perhaps, more muffledly,
than now, but for everything that I was not and was guilty of.
And he will follow my shadow - how? with love?
Not! rather entail his tendency of the water to move.
But will return to you like a great surf to the head of the head,
like counselor Dant, yielding to destruction.
And cover you with silence and afterlife glory
and earthly slander, which did not earn between the clouds of success,
then orphanhood from notes that do not take higher than an octave,
than oblivion and forever silent echo will take.
/AND. Brodsky, 1964 /
#writer #patient
У записи 20 лайков,
0 репостов,
570 просмотров.
0 репостов,
570 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Полина Антоневич
