В связи с новостями про допуск в реанимацию вспомнились больничные будни.
Мои дети родились в Алмазовском роддоме, который ФГБУ "СЗФМИЦ им. В. А. Алмазова", в обоих случаях путем экстренного кесарева сечения. Во всех случаях мой поклон врачам и другому персоналу за то, что мы все живы и здоровы.
Однако пережитки советского прошлого отравляют эту бочку меда. Приезжаешь в приемный покой, и к тебе с порога на ты. Оказываешься на дородовом отделении на несколько дней и узнаешь, что выходить на улицу нельзя: не мне нельзя (мне-то как раз можно было), а просто вообще всем и всегда превентивно запрещено по распоряжению главного врача из соображений "как бы чего не вышло". При этом предлагался вариант просто не находиться на дородовом и дожидаться срока дома, где я могла гулять сколько душе угодно — вариант обозначался как менее желательный, но всё-таки возможный. Я это пишу к тому, чтобы было понятно, что это не я взбесилась и мне взбрендило нарушить указания врачей, а порядки там царят тюремные.
У центра есть свой собственный кусочек Удельного парка, который в лучших российских традициях отгорожен от частей парка, принадлежащих другим собственникам, забором — прямо через аллеи и канавы. Но на этом участке гулять нельзя. Во двор выходить тоже нельзя, ибо там парковка. И у фонтана под окнами центра тоже нельзя посидеть, и вообще просто охранник дальше фойе не выпустит. При этом врачи прямо на отделении дают следующие рекомендации:
— Вам нужно гулять.
— А где гулять-то, если выйти на улицу нельзя?
— По коридору.
Зашибись развлечение. Все восемь дней, что я провела в роддоме в этот раз, я разговаривала с Виталиком через окно, сидя на подоконнике. Мне выходить нельзя, детям до четырнадцати лет в больницу приходить тоже запрещено. В один день я всё-таки захотела написать заявление о том, что хочу выйти на прогулку (вдумайтесь в это словосочетание). Меня попросили добавить: "... осознавая все возможные последствия данного решения". Не буду описывать футбол этого заявления и меня лично от врача к медсестре и обратно, но закончилось это тем, что погулять мне так и не удалось, потому что врачу за выпуск меня на улицу прилетело бы по шапке, ибо зайти обратно я смогла бы лишь через приемный покой. А медсестра посоветовала в следующий раз написать заявление с указанием каких-нибудь весомых причин типа запланированного посещения юриста.
Меня очень злил этот абсурд с выдумыванием левых причин для прогулки, и я решила просто дождаться дня икс и поскорее выбраться из этой медицинской тюрьмы. На исходе беременности живот, который в обхвате более метра, конечно, может проложить путь в светлое будущее, словно ледокол, но остается уже не так много физических и моральных сил бороться с ветряными мельницами.
Отправляешься гулять по коридору и не можешь спастись от вездесущих телевизоров и радио, где постоянно слушают радиостанцию а-ля "Дорожное радио". По телевизору беременные смотрят новости на "Первом" и говношоу на "ТНТ". Мне казалось, что мое поколение больше в интернетах залипает, но я жестоко ошибалась. Почитать книгу или что-нибудь на смартфоне можно было только в своей палате, ибо перед каждым телевизором всегда собирались пациентки и внимательно слушали очередную говорящую голову, которая вещала, какой конец США и Европе и как всё прекрасно у нас. Я отнюдь не демонизирую телевизор, но что-то каналы "Культура" или там "Энимал Плэнет" популярностью не пользовались.
На отделении интенсивной терапии врачи и медсестры вообще самые душки. Но посещения были запрещены, это факт. После кесарева под местной анестезией чувствительность возвращается по сантиметру, тебя заставляют ворочаться и вставать через боль. Когда наконец я смогла встать и сделать первые осторожные шаги, я прогулялась до шкафа с лекарствами. Не знаю ни одного названия, кроме "Галоперидола". Спрашиваю:
— Ой, а "Галоперидол" вам зачем?
— На всякий случай.
— И что, приходилось применять?
— Пока нет.
Тогда я вспомнила слова медсестры с дородового о том, что я-то на отделении всего четыре дня, а некоторые у них по два месяца безвылазно лежат и с ума сходят. Я, дескать, не знаю своего счастья. Они, мол, только иногородних выпускают, у которых нет родственников, чтобы эти иногородние в ближайший магазин за зубной пастой и булочкой сбегали. Слушайте, вот я за себя не ручаюсь: боюсь, после двух месяцев в роддоме безвылазно меня бы "Галоперидолом" успокаивать-таки пришлось.
В то же время я читала канал Виктора Вилисова в "Телеграме", который тогда находился в психиатрической больнице в Амурской области. Канал здесь: https://telegram.me/prgvaev Промотайте до майско-июньских записей. Отчет здесь: http://www.furfur.me/furfur/freedom/freedom/218257-vacation Вы ничего такого не подумайте, я не сравниваю роддом с психушкой, но окно Овертона сильно смещено в ее сторону, ясно указывая на место пациента: лежать и не чирикать.
Мои дети родились в Алмазовском роддоме, который ФГБУ "СЗФМИЦ им. В. А. Алмазова", в обоих случаях путем экстренного кесарева сечения. Во всех случаях мой поклон врачам и другому персоналу за то, что мы все живы и здоровы.
Однако пережитки советского прошлого отравляют эту бочку меда. Приезжаешь в приемный покой, и к тебе с порога на ты. Оказываешься на дородовом отделении на несколько дней и узнаешь, что выходить на улицу нельзя: не мне нельзя (мне-то как раз можно было), а просто вообще всем и всегда превентивно запрещено по распоряжению главного врача из соображений "как бы чего не вышло". При этом предлагался вариант просто не находиться на дородовом и дожидаться срока дома, где я могла гулять сколько душе угодно — вариант обозначался как менее желательный, но всё-таки возможный. Я это пишу к тому, чтобы было понятно, что это не я взбесилась и мне взбрендило нарушить указания врачей, а порядки там царят тюремные.
У центра есть свой собственный кусочек Удельного парка, который в лучших российских традициях отгорожен от частей парка, принадлежащих другим собственникам, забором — прямо через аллеи и канавы. Но на этом участке гулять нельзя. Во двор выходить тоже нельзя, ибо там парковка. И у фонтана под окнами центра тоже нельзя посидеть, и вообще просто охранник дальше фойе не выпустит. При этом врачи прямо на отделении дают следующие рекомендации:
— Вам нужно гулять.
— А где гулять-то, если выйти на улицу нельзя?
— По коридору.
Зашибись развлечение. Все восемь дней, что я провела в роддоме в этот раз, я разговаривала с Виталиком через окно, сидя на подоконнике. Мне выходить нельзя, детям до четырнадцати лет в больницу приходить тоже запрещено. В один день я всё-таки захотела написать заявление о том, что хочу выйти на прогулку (вдумайтесь в это словосочетание). Меня попросили добавить: "... осознавая все возможные последствия данного решения". Не буду описывать футбол этого заявления и меня лично от врача к медсестре и обратно, но закончилось это тем, что погулять мне так и не удалось, потому что врачу за выпуск меня на улицу прилетело бы по шапке, ибо зайти обратно я смогла бы лишь через приемный покой. А медсестра посоветовала в следующий раз написать заявление с указанием каких-нибудь весомых причин типа запланированного посещения юриста.
Меня очень злил этот абсурд с выдумыванием левых причин для прогулки, и я решила просто дождаться дня икс и поскорее выбраться из этой медицинской тюрьмы. На исходе беременности живот, который в обхвате более метра, конечно, может проложить путь в светлое будущее, словно ледокол, но остается уже не так много физических и моральных сил бороться с ветряными мельницами.
Отправляешься гулять по коридору и не можешь спастись от вездесущих телевизоров и радио, где постоянно слушают радиостанцию а-ля "Дорожное радио". По телевизору беременные смотрят новости на "Первом" и говношоу на "ТНТ". Мне казалось, что мое поколение больше в интернетах залипает, но я жестоко ошибалась. Почитать книгу или что-нибудь на смартфоне можно было только в своей палате, ибо перед каждым телевизором всегда собирались пациентки и внимательно слушали очередную говорящую голову, которая вещала, какой конец США и Европе и как всё прекрасно у нас. Я отнюдь не демонизирую телевизор, но что-то каналы "Культура" или там "Энимал Плэнет" популярностью не пользовались.
На отделении интенсивной терапии врачи и медсестры вообще самые душки. Но посещения были запрещены, это факт. После кесарева под местной анестезией чувствительность возвращается по сантиметру, тебя заставляют ворочаться и вставать через боль. Когда наконец я смогла встать и сделать первые осторожные шаги, я прогулялась до шкафа с лекарствами. Не знаю ни одного названия, кроме "Галоперидола". Спрашиваю:
— Ой, а "Галоперидол" вам зачем?
— На всякий случай.
— И что, приходилось применять?
— Пока нет.
Тогда я вспомнила слова медсестры с дородового о том, что я-то на отделении всего четыре дня, а некоторые у них по два месяца безвылазно лежат и с ума сходят. Я, дескать, не знаю своего счастья. Они, мол, только иногородних выпускают, у которых нет родственников, чтобы эти иногородние в ближайший магазин за зубной пастой и булочкой сбегали. Слушайте, вот я за себя не ручаюсь: боюсь, после двух месяцев в роддоме безвылазно меня бы "Галоперидолом" успокаивать-таки пришлось.
В то же время я читала канал Виктора Вилисова в "Телеграме", который тогда находился в психиатрической больнице в Амурской области. Канал здесь: https://telegram.me/prgvaev Промотайте до майско-июньских записей. Отчет здесь: http://www.furfur.me/furfur/freedom/freedom/218257-vacation Вы ничего такого не подумайте, я не сравниваю роддом с психушкой, но окно Овертона сильно смещено в ее сторону, ясно указывая на место пациента: лежать и не чирикать.
In connection with the news about admission to intensive care, the hospital days were remembered.
My children were born in the Almazov maternity hospital, which is the Federal State Budgetary Institution "North-West Medical Institute named after V. A. Almazov", in both cases by emergency cesarean section. In all cases, I bow to the doctors and other staff for the fact that we are all alive and well.
However, remnants of the Soviet past poison this barrel of honey. You come to the emergency room, and to you from the doorway to you. You find yourself in the antenatal department for a few days and find out that you can’t go out: not for me (it was just what I could do), but simply for all and always it is always preventively forbidden by order of the head physician for reasons of “as if nothing had happened” . At the same time, the option was proposed simply not to be on the antenatal room and wait for the term of the house, where I could walk as much as I wanted - the option was designated as less desirable, but still possible. I am writing this in order to make it clear that it was not me who was enraged and it made me crazy to violate the instructions of the doctors, and the prisons reign there.
The center has its own piece of the Specific Park, which, in the best Russian traditions, is fenced off from parts of the park belonging to other owners, by a fence - right through the alleys and ditches. But on this site you can’t walk. It is also impossible to go into the courtyard, because there is parking. And it’s also impossible to sit at the fountain under the windows of the center, and in general the guard will not let him out any further. At the same time, doctors directly at the department give the following recommendations:
- You need to walk.
- And where to walk, if you can’t go out?
- Through the hall.
Get rid of the fun. All eight days that I spent in the hospital this time, I talked with Vitalik through the window, sitting on the windowsill. I can’t go out; children under the age of fourteen are also forbidden to come to the hospital. One day, I still wanted to write a statement that I want to go for a walk (think about this phrase). I was asked to add: "... aware of all the possible consequences of this decision." I will not describe the football of this statement and me personally from the doctor to the nurse and vice versa, but it ended up failing to go for a walk, because the doctor would fly me to the street for a hat, because I could only go back through emergency room. And next time the nurse advised me to write a statement indicating some good reasons such as a planned visit to a lawyer.
I was very angry about this absurdity with inventing left reasons for a walk, and I decided to just wait for X day and get out of this medical prison as soon as possible. At the end of pregnancy, the stomach, which in girth is more than a meter, of course, can pave the way to a brighter future, like an icebreaker, but there are already not so many physical and moral forces to fight windmills.
You go for a walk along the corridor and you can’t escape from the ubiquitous televisions and radio, where they constantly listen to the radio station a la “Road Radio”. On television, pregnant women watch the news on Pervoy and the govnoshov on TNT. It seemed to me that my generation was sticking more to the Internet, but I was cruelly mistaken. It was possible to read a book or something on a smartphone only in one’s ward, because patients always gathered in front of each TV set and carefully listened to the next talking head, which broadcasted what the end of the USA and Europe was and how wonderful everything was with us. I do not demonize the TV at all, but the Culture channels or the Animal Planet were not popular.
At the intensive care unit, doctors and nurses are generally the best. But visits were forbidden, it is a fact. After cesarean under local anesthesia, the sensitivity returns a centimeter, you are forced to toss and turn and get up through the pain. When at last I was able to get up and take the first careful steps, I walked to the medicine cabinet. I don’t know a single name except Haloperidol. I ask:
- Oh, why do you need Haloperidol?
- Just in case.
- And what, had to apply?
- Not yet.
Then I remembered the words of the nurse from the prenatal that I had only been in the department for four days, and some of them had been lying in bed for two months and were crazy. I say, I do not know my happiness. They supposedly let out nonresidents only, who have no relatives, so that these nonresidents to the nearest store for toothpaste and a roll will run away. Listen, I’m not vouching for myself: I’m afraid that after two months in the maternity hospital it would be safe to reassure me with Haloperidol.
At the same time, I read Viktor Vilisov’s channel in the Telegram, which was then in a psychiatric hospital in the Amur Region. Channel here: https://telegram.me/prgvaev Scroll to the May-June entries. The report is here: http://www.furfur.me/furfur/freedom/freedom/218257-vacation You don’t think anything like that, I don’t compare the hospital with a mental hospital, but the Overton window is strongly shifted in her direction, clearly indicating the patient’s place: lie down and do not tweet.
My children were born in the Almazov maternity hospital, which is the Federal State Budgetary Institution "North-West Medical Institute named after V. A. Almazov", in both cases by emergency cesarean section. In all cases, I bow to the doctors and other staff for the fact that we are all alive and well.
However, remnants of the Soviet past poison this barrel of honey. You come to the emergency room, and to you from the doorway to you. You find yourself in the antenatal department for a few days and find out that you can’t go out: not for me (it was just what I could do), but simply for all and always it is always preventively forbidden by order of the head physician for reasons of “as if nothing had happened” . At the same time, the option was proposed simply not to be on the antenatal room and wait for the term of the house, where I could walk as much as I wanted - the option was designated as less desirable, but still possible. I am writing this in order to make it clear that it was not me who was enraged and it made me crazy to violate the instructions of the doctors, and the prisons reign there.
The center has its own piece of the Specific Park, which, in the best Russian traditions, is fenced off from parts of the park belonging to other owners, by a fence - right through the alleys and ditches. But on this site you can’t walk. It is also impossible to go into the courtyard, because there is parking. And it’s also impossible to sit at the fountain under the windows of the center, and in general the guard will not let him out any further. At the same time, doctors directly at the department give the following recommendations:
- You need to walk.
- And where to walk, if you can’t go out?
- Through the hall.
Get rid of the fun. All eight days that I spent in the hospital this time, I talked with Vitalik through the window, sitting on the windowsill. I can’t go out; children under the age of fourteen are also forbidden to come to the hospital. One day, I still wanted to write a statement that I want to go for a walk (think about this phrase). I was asked to add: "... aware of all the possible consequences of this decision." I will not describe the football of this statement and me personally from the doctor to the nurse and vice versa, but it ended up failing to go for a walk, because the doctor would fly me to the street for a hat, because I could only go back through emergency room. And next time the nurse advised me to write a statement indicating some good reasons such as a planned visit to a lawyer.
I was very angry about this absurdity with inventing left reasons for a walk, and I decided to just wait for X day and get out of this medical prison as soon as possible. At the end of pregnancy, the stomach, which in girth is more than a meter, of course, can pave the way to a brighter future, like an icebreaker, but there are already not so many physical and moral forces to fight windmills.
You go for a walk along the corridor and you can’t escape from the ubiquitous televisions and radio, where they constantly listen to the radio station a la “Road Radio”. On television, pregnant women watch the news on Pervoy and the govnoshov on TNT. It seemed to me that my generation was sticking more to the Internet, but I was cruelly mistaken. It was possible to read a book or something on a smartphone only in one’s ward, because patients always gathered in front of each TV set and carefully listened to the next talking head, which broadcasted what the end of the USA and Europe was and how wonderful everything was with us. I do not demonize the TV at all, but the Culture channels or the Animal Planet were not popular.
At the intensive care unit, doctors and nurses are generally the best. But visits were forbidden, it is a fact. After cesarean under local anesthesia, the sensitivity returns a centimeter, you are forced to toss and turn and get up through the pain. When at last I was able to get up and take the first careful steps, I walked to the medicine cabinet. I don’t know a single name except Haloperidol. I ask:
- Oh, why do you need Haloperidol?
- Just in case.
- And what, had to apply?
- Not yet.
Then I remembered the words of the nurse from the prenatal that I had only been in the department for four days, and some of them had been lying in bed for two months and were crazy. I say, I do not know my happiness. They supposedly let out nonresidents only, who have no relatives, so that these nonresidents to the nearest store for toothpaste and a roll will run away. Listen, I’m not vouching for myself: I’m afraid that after two months in the maternity hospital it would be safe to reassure me with Haloperidol.
At the same time, I read Viktor Vilisov’s channel in the Telegram, which was then in a psychiatric hospital in the Amur Region. Channel here: https://telegram.me/prgvaev Scroll to the May-June entries. The report is here: http://www.furfur.me/furfur/freedom/freedom/218257-vacation You don’t think anything like that, I don’t compare the hospital with a mental hospital, but the Overton window is strongly shifted in her direction, clearly indicating the patient’s place: lie down and do not tweet.
У записи 22 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Елена Савинова
