ЖЗЛ
Прокофьева, как и всех остальных русских американские
пограничные службы решили проверить на предмет их по-
литических симпатий — не большевики ли? — а также на
предмет возможной связи с немецкой разведкой. Шла вой-
на, и, независимо от мнения отложившихся окраин, цент-
ральное русское правительство состояло в мире и дружбе с
Германией.
Разумеется, на взгляд рядового офицера пограничной
службы или морской контрразведки, Прокофьев был весьма
подозрителен: портфель, полный бумаг и писем на чужом
языке, да ещё каких-то расположенных вдоль линеек знач-
ков, выдаваемых за ноты собственного сочинения. Не шиф-
рограммы ли?
Прокофьев же наслаждался ситуацией и с удовольствием
фиксировал казавшиеся ему абсолютно нелепыми разговоры
в своём дневнике.
ОФИЦЕР-ПОГРАНИЧНИК: Что это?
ПРОКОФЬЕВ: Ноты.
ПОГРАНИЧНИК: Вы сами их написали?
ПРОКОФЬЕВ: Сам, на пароходе.
ПОГРАНИЧНИК: А вы их можете сыграть?
ПРОКОФЬЕВ: Могу.
204 ПОГРАНИЧНИК: Сыграйте.
(Прокофьев играет наброски неоконченной скрипичной сона-
ты, на лице офицера кислое выражение.)
ПОГРАНИЧНИК: А вы Шопена можете сыграть?
ПРОКОФЬЕВ: Что вы хотите?
ПОГРАНИЧНИК: «Похоронный марш». (Прокофьев игра-
ет первые четыре такта.) Очень хорошо!
ПРОКОФЬЕВ: А вы знаете, на чью смерть он написан?
ПОГРАНИЧНИК: Нет.
ПРОКОФЬЕВ (с каменным лицом): На смерть собаки.
Завершилось это всё тем, что Прокофьева повезли
на тюремный остров Алькатрас — для дальнейших допросов, но потом новые допросы отменили.
Композитора помещают в иммиграционный отстойник
на другом острове Энджел-Айленде, где на третий день во-
зобновляются расспросы, совершенно необходимые по букве закона, но оттого не кажущиеся нашему герою менее абсурдными.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Сочувствуете ли вы в войне союзникам?
ПРОКОФЬЕВ: Сочувствую.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Сочувствуете ли вы большевикам?
ПРОКОФЬЕВ: Нет.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Почему?
ПРОКОФЬЕВ: Потому что они взяли мои деньги.
ДОПРАШИВАЮЩИИ: Бывали ли вы на их митингах?
ПРОКОФЬЕВ: Бывал.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Хорошо ли они говорят?
ПРОКОФЬЕВ: Хорошо, но не логично.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Где ваш отец?
ПРОКОФЬЕВ: В могиле.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Был ли он на войне?
ПРОКОФЬЕВ: Нет.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Почему?
ПРОКОФЬЕВ: Потому что умер.
ДОПРАШИВАЮЩИИ: Состоите ли вы членом какого-
нибудь общества?
ПРОКОФЬЕВ: Петрофадского Шахматного общества.
ДОПРАШИВАЮЩИИ: Политической партии?
ПРОКОФЬЕВ: Нет.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Почему?
ПРОКОФЬЕВ: Потому что считаю, что артист должен
быть вне политики.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Признаёте ли вы многожёнство?
205 ПРОКОФЬЕВ: Я не имею ни одной.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Сидели ли вы в тюрьме?
ПРОКОФЬЕВ: В вашей.
Прокофьева, как и всех остальных русских американские
пограничные службы решили проверить на предмет их по-
литических симпатий — не большевики ли? — а также на
предмет возможной связи с немецкой разведкой. Шла вой-
на, и, независимо от мнения отложившихся окраин, цент-
ральное русское правительство состояло в мире и дружбе с
Германией.
Разумеется, на взгляд рядового офицера пограничной
службы или морской контрразведки, Прокофьев был весьма
подозрителен: портфель, полный бумаг и писем на чужом
языке, да ещё каких-то расположенных вдоль линеек знач-
ков, выдаваемых за ноты собственного сочинения. Не шиф-
рограммы ли?
Прокофьев же наслаждался ситуацией и с удовольствием
фиксировал казавшиеся ему абсолютно нелепыми разговоры
в своём дневнике.
ОФИЦЕР-ПОГРАНИЧНИК: Что это?
ПРОКОФЬЕВ: Ноты.
ПОГРАНИЧНИК: Вы сами их написали?
ПРОКОФЬЕВ: Сам, на пароходе.
ПОГРАНИЧНИК: А вы их можете сыграть?
ПРОКОФЬЕВ: Могу.
204 ПОГРАНИЧНИК: Сыграйте.
(Прокофьев играет наброски неоконченной скрипичной сона-
ты, на лице офицера кислое выражение.)
ПОГРАНИЧНИК: А вы Шопена можете сыграть?
ПРОКОФЬЕВ: Что вы хотите?
ПОГРАНИЧНИК: «Похоронный марш». (Прокофьев игра-
ет первые четыре такта.) Очень хорошо!
ПРОКОФЬЕВ: А вы знаете, на чью смерть он написан?
ПОГРАНИЧНИК: Нет.
ПРОКОФЬЕВ (с каменным лицом): На смерть собаки.
Завершилось это всё тем, что Прокофьева повезли
на тюремный остров Алькатрас — для дальнейших допросов, но потом новые допросы отменили.
Композитора помещают в иммиграционный отстойник
на другом острове Энджел-Айленде, где на третий день во-
зобновляются расспросы, совершенно необходимые по букве закона, но оттого не кажущиеся нашему герою менее абсурдными.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Сочувствуете ли вы в войне союзникам?
ПРОКОФЬЕВ: Сочувствую.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Сочувствуете ли вы большевикам?
ПРОКОФЬЕВ: Нет.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Почему?
ПРОКОФЬЕВ: Потому что они взяли мои деньги.
ДОПРАШИВАЮЩИИ: Бывали ли вы на их митингах?
ПРОКОФЬЕВ: Бывал.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Хорошо ли они говорят?
ПРОКОФЬЕВ: Хорошо, но не логично.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Где ваш отец?
ПРОКОФЬЕВ: В могиле.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Был ли он на войне?
ПРОКОФЬЕВ: Нет.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Почему?
ПРОКОФЬЕВ: Потому что умер.
ДОПРАШИВАЮЩИИ: Состоите ли вы членом какого-
нибудь общества?
ПРОКОФЬЕВ: Петрофадского Шахматного общества.
ДОПРАШИВАЮЩИИ: Политической партии?
ПРОКОФЬЕВ: Нет.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Почему?
ПРОКОФЬЕВ: Потому что считаю, что артист должен
быть вне политики.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Признаёте ли вы многожёнство?
205 ПРОКОФЬЕВ: Я не имею ни одной.
ДОПРАШИВАЮЩИЙ: Сидели ли вы в тюрьме?
ПРОКОФЬЕВ: В вашей.
ZHZL
Prokofiev, like all other Russian Americans
border services decided to check for their
political sympathies - are not the Bolsheviks? - as well as
subject of possible connection with German intelligence. There was a howl
on, and, regardless of the opinion of the deposited margins, the cent-
The real Russian government was in peace and friendship with
Germany.
Of course, in the eyes of an ordinary border officer
service or maritime counterintelligence, Prokofiev was very
suspicious: a portfolio full of papers and letters on someone else’s
language, and even some located along the rulers
forged as notes of his own composition. Not cipher
are there any programs?
Prokofiev enjoyed the situation with pleasure
recorded conversations that seemed absolutely absurd to him
in his diary.
BOUNDARY OFFICER: What is it?
PROKOFIEV: Sheet music.
BORDER: You wrote them yourself?
PROKOFIEV: Himself, on the ship.
BORDER: Can you play them?
PROKOFIEV: I can.
204 BORDER: Play.
(Prokofiev plays drafts of unfinished violin sleep-
you, the officer has a sour expression on his face.)
BORDER: Can you play Chopin?
PROKOFIEV: What do you want?
BORDER: “Funeral March”. (Prokofiev game-
em the first four measures.) Very good!
PROKOFIEV: Do you know whose death it is written on?
BORDER: No.
PROKOFIEV (with a stone face): On the death of a dog.
It all ended with the fact that Prokofiev was taken
to the prison island of Alcatraz - for further interrogations, but then the new interrogations were canceled.
The composer is placed in an immigration sump
on the other island of Angel Island, where on the third day
interrogations are renewed, absolutely necessary by the letter of the law, but because of this our hero does not seem less absurd.
Interrogator: Do you sympathize with the allies in the war?
PROKOFIEV: I'm sorry.
INTERIOR: Do you sympathize with the Bolsheviks?
PROKOFIEV: No.
INTERIOR: Why?
PROKOFIEV: Because they took my money.
Interrogators: Have you been to their meetings?
PROKOFIEV: It happened.
INTERIOR: Do they speak well?
PROKOFIEV: Good, but not logical.
INTERIOR: Where is your father?
PROKOFIEV: In the grave.
Interrogator: Was he at war?
PROKOFIEV: No.
INTERIOR: Why?
PROKOFIEV: Because he died.
Interrogators: Are you a member of any
any society?
PROKOFIEV: Petrophadic Chess Society.
Interrogators: Political Party?
PROKOFIEV: No.
INTERIOR: Why?
PROKOFIEV: Because I think that an artist should
to be out of politics.
Interrogator: Do you recognize polygamy?
205 PROKOFIEV: I do not have a single one.
INTERIOR: Have you been in prison?
PROKOFIEV: In yours.
Prokofiev, like all other Russian Americans
border services decided to check for their
political sympathies - are not the Bolsheviks? - as well as
subject of possible connection with German intelligence. There was a howl
on, and, regardless of the opinion of the deposited margins, the cent-
The real Russian government was in peace and friendship with
Germany.
Of course, in the eyes of an ordinary border officer
service or maritime counterintelligence, Prokofiev was very
suspicious: a portfolio full of papers and letters on someone else’s
language, and even some located along the rulers
forged as notes of his own composition. Not cipher
are there any programs?
Prokofiev enjoyed the situation with pleasure
recorded conversations that seemed absolutely absurd to him
in his diary.
BOUNDARY OFFICER: What is it?
PROKOFIEV: Sheet music.
BORDER: You wrote them yourself?
PROKOFIEV: Himself, on the ship.
BORDER: Can you play them?
PROKOFIEV: I can.
204 BORDER: Play.
(Prokofiev plays drafts of unfinished violin sleep-
you, the officer has a sour expression on his face.)
BORDER: Can you play Chopin?
PROKOFIEV: What do you want?
BORDER: “Funeral March”. (Prokofiev game-
em the first four measures.) Very good!
PROKOFIEV: Do you know whose death it is written on?
BORDER: No.
PROKOFIEV (with a stone face): On the death of a dog.
It all ended with the fact that Prokofiev was taken
to the prison island of Alcatraz - for further interrogations, but then the new interrogations were canceled.
The composer is placed in an immigration sump
on the other island of Angel Island, where on the third day
interrogations are renewed, absolutely necessary by the letter of the law, but because of this our hero does not seem less absurd.
Interrogator: Do you sympathize with the allies in the war?
PROKOFIEV: I'm sorry.
INTERIOR: Do you sympathize with the Bolsheviks?
PROKOFIEV: No.
INTERIOR: Why?
PROKOFIEV: Because they took my money.
Interrogators: Have you been to their meetings?
PROKOFIEV: It happened.
INTERIOR: Do they speak well?
PROKOFIEV: Good, but not logical.
INTERIOR: Where is your father?
PROKOFIEV: In the grave.
Interrogator: Was he at war?
PROKOFIEV: No.
INTERIOR: Why?
PROKOFIEV: Because he died.
Interrogators: Are you a member of any
any society?
PROKOFIEV: Petrophadic Chess Society.
Interrogators: Political Party?
PROKOFIEV: No.
INTERIOR: Why?
PROKOFIEV: Because I think that an artist should
to be out of politics.
Interrogator: Do you recognize polygamy?
205 PROKOFIEV: I do not have a single one.
INTERIOR: Have you been in prison?
PROKOFIEV: In yours.
У записи 5 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Никита Степанов
