Отцу Серафиму было ясно, что современное «научное» богословие никак не совместить с понятием о монашестве. Все попытки ранее кончались неудачей и по вполне очевидным причинам: современное богословие размыто и абстрактно, монашество – конкретно и жизненно; первое – рассуждение о сложных богословских «проблемах», второе – простота сердца; первое – порождение мирского мышления, второе идет вразрез с мирскими мерками. Конечно, из всех ученых богословов наших дней, Шмеман обладал наиболее «живым» представлением о Православии в Америке, но это лишь немного поднимало верующего над обмирщенным современным христианством. Такой взгляд не способен вдохновить верующего взойти на ступень лествицы Божественного восхождения – ступень самоотречения.
На словах Шмеман высоко ставил монашество, на деле относился к нему с недоверием из-за «изьянов», т.е. пагубного влияния благочестия и церковных традиций, чего Шмеман не принимал. Монашеское подвижничество, по его убеждению, шло вразрез с «православием мирян», замышляемым им. Он не понимал, что именно монашество со своими традициями и подвигнет мирян на жизнь истинно христианскую. Отец Серафим писал: «Церковные богослужения построены по образцу монастырских служб, потому что именно монашество наиболее ярко выражает идеал, к которому устремляется вся Церковь верующих. Во всякое время именно состояние монашества лучше всего определяет духовное здоровье как Церкви в целом, так и любой конкретной Церкви. И соответственно этому: чем сильнее тянутся приходы к идеалу монастырских служб, тем выше духовность проводимых там служб».
ОТЕЦ СЕРАФИМ ОТЧЕТЛИВО видел окончательное расхождение современного богословия со святоотеческим Православием. Судил он по плодам: традиционное Православие даже при его «культурных наслоениях» и «замутненности» и поныне дает миру святых; «обновленное» Православие при всех его претензиях на «чистоту» и более обширные знания дает миру, в лучшем случае, лишь умных людей. Отец Серафим отмечал, что оно утеряло ощущение духа благочестия, т.е. ту атмосферу, в которой взращиваются святые.
Ученые богословы старались воодушевить новое поколение православных американцев «новыми задачами православной науки», о. Серафим – подвижничеством: «Главное – жить духовной жизнью, а не рассуждать о ней». Именно подвиг позволил величайшим проповедникам, этим «живым звеньям святоотечества», самим приобщиться святости и именно подвиг породит новых святых на американской земле. По словам архиеп. Аверкия, «Православие – вера подвижническая, она призывает к аскетическому труду для того, чтобы с корнем вырвать греховные страсти и насадить христианские добродетели. Преп. Иоанн Лествичник и другие святые Отцы учили: прежде, чем делать первый шаг в богословии, человек должен победить свои страсти».
Почти в каждом номере «Православного Слова» о. Серафим и о. Герман помещали житие того или иного подвижника, истинного боговедца. Отцы знали, что в первую очередь людей к подвижничеству приведет любовь к самим подвижникам. Однако в новомодных богословских журналах не найти и следа этой любви. Отец Серафим замечал, что без любви к святым православный, что слепец, не знает, куда идти, ибо святые суть пример для подражания.
В 1973 году отцы принялись публиковать жития пустынников Северной России, а до того положили немало трудов, чтобы собрать эти жития по крохам из редких труднодоступных источников. Цель их – по их же словам – показать примеры «не мертвой истории, а живой традиции». Не успели они опубликовать всю серию, как один из ведущих богословов попенял им в печати на то, что они, дескать, «влекут в несуществующие пустыни», а сами жития, по его разумению, взывают к романтическому прошлому, ничего общего не имеющему с современными условиями жизни. Наконец, когда все жития были собраны и опубликованы отдельной книгой под названием «Северная Фиваида», о. Серафим счел возможным ответить на критику: «И впрямь, почему мы должны воодушевлять современную православную молодежь примером Северной Фиваиды, более привлекательной и доступной нынешнему ревнителю веры, нежели выжженная египетская пустыня?
Прежде всего, описываемая нами монашеская жизнь не бесследно канула в лету, и по сей день возможно найти православный монастырь, исповедующий традиции святых Отцов, и сегодня можно вести подобную жизнь православного монаха, исполненную самоукорения, — сколь же далека жизнь современных подвижников от жития древних Отцов… Однако и в нашем бесплодном XX веке истинно и с умом ищущий обретет свою «пустынь».
Впрочем, книга наша предназначена не только этим счастливцам. Всякий православный христианин обязан знать жития пустынников, равно и мучеников, дабы вдохновиться примером христианской борьбы в собственной жизни. Всякий должен знать о Валааме, Соловках, Свири, Сии, Обноре, Белом Озере, Сорской пустыни, о людях, которые жили там и еще до восхищения на Небо уподобились Ангелам. Они вели истинно православную духовную жизнь, к коей призван каждый православный – в меру его сил и обстоятельств жизни. Всякий христианин почерпнет вдохновение в житиях этих людей, в их борьбе, в их неотмирности. И ничего «романтического» в этом нет. Кого и можно назвать «романтиками», так это нынешних «обновленцев», «парижских реформаторов». Они отвергли подлинные православные традиции и тщатся провозгласить святым всё мирское, предать духовные традиции в угоду «жизни мира»48, заменить истинно православное миропонимание обмирщенной подделкой, основанной на современной западной философии. Духовная жизнь в подлинно монашеских традициях – норма нашей христианской жизни, и недурно бы знать о ней до пришествия ужасного последнего дня, когда нас призовут к ответу за нерадивую жизнь. И судимы будем не за то, что не знаем модных богословских словечек, а, несомненно, за то, что избегали духовной брани на пути к спасению. Коли нам не под силу жить по меркам святых, надобно хотя бы умножить наши, пока, увы, слабые попытки бороться, дабы приблизиться к Богу, наши горькие слезы покаяния, наш непрестанный упрек себе за то, что столь далеки мы от примеров совершенства, кои Господь показал нам в своих чудесных святых».
" Говорят, слышал я, будто невозможно навыкнуть добродетели без ухода вдаль и убегания в пустыню, и удивился, как вздумалось им неопределяемое определить местом. Ибо если навык в добродетели есть восстановление сил души в первобытное их благородство и сочетание воедино главнейших добродетелей для свойственного ей по естеству действования; а это не со вне приходит в нас, как нечто вводное, а прирожденно нам от сотворения, и чрез это входим мы в Царство Небесное, которое, по слову Господа, внутри нас есть: то пустыня излишня, когда мы и без нее входим в Царствие – чрез покаяние и всякое хранение заповедей, что возможно на всяком месте владычества Божия, как поет Божественный Давид: «Благослови, душе моя, Господа на всяком месте владычества Его» (Пс. 102:22).
Преп. Никита Стифат.
ХОТЯ ОТЦЫ И ЗНАЛИ, что пустынь в лесных дебрях определена Господом местом их трудов во имя спасения, они не рассчитывали, что каждый гость непременно последует тем же путем. Они понимали: большинство тех, кого вдохновляло пустынножительство и жития святых отшельников, пребудет в миру, ибо именно такие обстоятельства Господь назначил им, чтобы идти ко спасению.
По определению о. Серафима, «пустынь – убежище от мирских потрясений и соблазнов, место неустанного духовного борения во имя Царствия Небесного». Это положение неоспоримо – жизнь в пустыни и впрямь располагает к совершенствованию души, но еще важнее внутреннее расположение души, ощущающей себя в «изгнании». Это состояние могут стяжать все христиане в любых обстоятельствах и условиях жизни.
Как мы уже видели, пустыннический идеал связан исторически с мировоззрением катакомбных первых христиан – мировоззрением сознательной веры, преобразующей жизнь человека, сохраняющей его ум и сердце от мирской пагубы. Отец Серафим часто приводил слова св. Макария Великого: «У христиан свой мир, свой образ жизни, и ум, и слово, и деятельность свои; инаковы же и образ жизни, и ум, и слово, и деятельность у людей мира сего. Иное дело – христиане, иное – миролюбцы; между теми и другими расстояние велико». Отведав небесной сладости пребывания во Христе, христианин призван к неотмирности, к отречению от своего падшего естества, к приобщению, как говорил преп. Никита Стифат, «пустыни страстей», т.е. бесстрастия, что позволит человеку подняться над мирской суетой.
Рассказывая о пустынниках русских лесов – Северной Фиваиды, о. Серафим указывал, что миропонимание пустынников следует воспринимать всем, кто следует за Христом, и в монашестве, и в миру. «Глас Северной Фиваиды зовет нас, – писал о. Серафим, – если не уйти в пустынь (такая удача выпадает некоторым и сегодня, ибо остались еще на земле леса), то хотя бы сохранить «благоухание» пустыни в сердце своем, сердцем и умом пребывая с Божьими угодниками, подобными ангелам, сделать их своими ближайшими друзьями, молитвенно беседуя с ними; сторониться увлечений и страстей мира сего, даже если они возобладают в религиозных учреждениях или вовлекут кого-либо из иерархов; помнить первым делом, что принадлежишь горнему граду Иерусалиму, граду Небесному, к которому устремлены все дела и помыслы христиан, и уже во вторую очередь – о принадлежности к падшему миру сему. Вкусивший однажды благоухание пустыни, восхитительное чувство свободы во Христе, трезвение в беспрестанной борьбе, никогда уже не удовольствуется ничем мирским, а воскликнет вслед за Иоанном Богословом: «Гряди, Господи!» Дабы услышать: «Ей, гряду скоро!» (Откр. 22:20)».
"Не от мира сего", иеромонах Дамаскин (Христенсен)
На словах Шмеман высоко ставил монашество, на деле относился к нему с недоверием из-за «изьянов», т.е. пагубного влияния благочестия и церковных традиций, чего Шмеман не принимал. Монашеское подвижничество, по его убеждению, шло вразрез с «православием мирян», замышляемым им. Он не понимал, что именно монашество со своими традициями и подвигнет мирян на жизнь истинно христианскую. Отец Серафим писал: «Церковные богослужения построены по образцу монастырских служб, потому что именно монашество наиболее ярко выражает идеал, к которому устремляется вся Церковь верующих. Во всякое время именно состояние монашества лучше всего определяет духовное здоровье как Церкви в целом, так и любой конкретной Церкви. И соответственно этому: чем сильнее тянутся приходы к идеалу монастырских служб, тем выше духовность проводимых там служб».
ОТЕЦ СЕРАФИМ ОТЧЕТЛИВО видел окончательное расхождение современного богословия со святоотеческим Православием. Судил он по плодам: традиционное Православие даже при его «культурных наслоениях» и «замутненности» и поныне дает миру святых; «обновленное» Православие при всех его претензиях на «чистоту» и более обширные знания дает миру, в лучшем случае, лишь умных людей. Отец Серафим отмечал, что оно утеряло ощущение духа благочестия, т.е. ту атмосферу, в которой взращиваются святые.
Ученые богословы старались воодушевить новое поколение православных американцев «новыми задачами православной науки», о. Серафим – подвижничеством: «Главное – жить духовной жизнью, а не рассуждать о ней». Именно подвиг позволил величайшим проповедникам, этим «живым звеньям святоотечества», самим приобщиться святости и именно подвиг породит новых святых на американской земле. По словам архиеп. Аверкия, «Православие – вера подвижническая, она призывает к аскетическому труду для того, чтобы с корнем вырвать греховные страсти и насадить христианские добродетели. Преп. Иоанн Лествичник и другие святые Отцы учили: прежде, чем делать первый шаг в богословии, человек должен победить свои страсти».
Почти в каждом номере «Православного Слова» о. Серафим и о. Герман помещали житие того или иного подвижника, истинного боговедца. Отцы знали, что в первую очередь людей к подвижничеству приведет любовь к самим подвижникам. Однако в новомодных богословских журналах не найти и следа этой любви. Отец Серафим замечал, что без любви к святым православный, что слепец, не знает, куда идти, ибо святые суть пример для подражания.
В 1973 году отцы принялись публиковать жития пустынников Северной России, а до того положили немало трудов, чтобы собрать эти жития по крохам из редких труднодоступных источников. Цель их – по их же словам – показать примеры «не мертвой истории, а живой традиции». Не успели они опубликовать всю серию, как один из ведущих богословов попенял им в печати на то, что они, дескать, «влекут в несуществующие пустыни», а сами жития, по его разумению, взывают к романтическому прошлому, ничего общего не имеющему с современными условиями жизни. Наконец, когда все жития были собраны и опубликованы отдельной книгой под названием «Северная Фиваида», о. Серафим счел возможным ответить на критику: «И впрямь, почему мы должны воодушевлять современную православную молодежь примером Северной Фиваиды, более привлекательной и доступной нынешнему ревнителю веры, нежели выжженная египетская пустыня?
Прежде всего, описываемая нами монашеская жизнь не бесследно канула в лету, и по сей день возможно найти православный монастырь, исповедующий традиции святых Отцов, и сегодня можно вести подобную жизнь православного монаха, исполненную самоукорения, — сколь же далека жизнь современных подвижников от жития древних Отцов… Однако и в нашем бесплодном XX веке истинно и с умом ищущий обретет свою «пустынь».
Впрочем, книга наша предназначена не только этим счастливцам. Всякий православный христианин обязан знать жития пустынников, равно и мучеников, дабы вдохновиться примером христианской борьбы в собственной жизни. Всякий должен знать о Валааме, Соловках, Свири, Сии, Обноре, Белом Озере, Сорской пустыни, о людях, которые жили там и еще до восхищения на Небо уподобились Ангелам. Они вели истинно православную духовную жизнь, к коей призван каждый православный – в меру его сил и обстоятельств жизни. Всякий христианин почерпнет вдохновение в житиях этих людей, в их борьбе, в их неотмирности. И ничего «романтического» в этом нет. Кого и можно назвать «романтиками», так это нынешних «обновленцев», «парижских реформаторов». Они отвергли подлинные православные традиции и тщатся провозгласить святым всё мирское, предать духовные традиции в угоду «жизни мира»48, заменить истинно православное миропонимание обмирщенной подделкой, основанной на современной западной философии. Духовная жизнь в подлинно монашеских традициях – норма нашей христианской жизни, и недурно бы знать о ней до пришествия ужасного последнего дня, когда нас призовут к ответу за нерадивую жизнь. И судимы будем не за то, что не знаем модных богословских словечек, а, несомненно, за то, что избегали духовной брани на пути к спасению. Коли нам не под силу жить по меркам святых, надобно хотя бы умножить наши, пока, увы, слабые попытки бороться, дабы приблизиться к Богу, наши горькие слезы покаяния, наш непрестанный упрек себе за то, что столь далеки мы от примеров совершенства, кои Господь показал нам в своих чудесных святых».
" Говорят, слышал я, будто невозможно навыкнуть добродетели без ухода вдаль и убегания в пустыню, и удивился, как вздумалось им неопределяемое определить местом. Ибо если навык в добродетели есть восстановление сил души в первобытное их благородство и сочетание воедино главнейших добродетелей для свойственного ей по естеству действования; а это не со вне приходит в нас, как нечто вводное, а прирожденно нам от сотворения, и чрез это входим мы в Царство Небесное, которое, по слову Господа, внутри нас есть: то пустыня излишня, когда мы и без нее входим в Царствие – чрез покаяние и всякое хранение заповедей, что возможно на всяком месте владычества Божия, как поет Божественный Давид: «Благослови, душе моя, Господа на всяком месте владычества Его» (Пс. 102:22).
Преп. Никита Стифат.
ХОТЯ ОТЦЫ И ЗНАЛИ, что пустынь в лесных дебрях определена Господом местом их трудов во имя спасения, они не рассчитывали, что каждый гость непременно последует тем же путем. Они понимали: большинство тех, кого вдохновляло пустынножительство и жития святых отшельников, пребудет в миру, ибо именно такие обстоятельства Господь назначил им, чтобы идти ко спасению.
По определению о. Серафима, «пустынь – убежище от мирских потрясений и соблазнов, место неустанного духовного борения во имя Царствия Небесного». Это положение неоспоримо – жизнь в пустыни и впрямь располагает к совершенствованию души, но еще важнее внутреннее расположение души, ощущающей себя в «изгнании». Это состояние могут стяжать все христиане в любых обстоятельствах и условиях жизни.
Как мы уже видели, пустыннический идеал связан исторически с мировоззрением катакомбных первых христиан – мировоззрением сознательной веры, преобразующей жизнь человека, сохраняющей его ум и сердце от мирской пагубы. Отец Серафим часто приводил слова св. Макария Великого: «У христиан свой мир, свой образ жизни, и ум, и слово, и деятельность свои; инаковы же и образ жизни, и ум, и слово, и деятельность у людей мира сего. Иное дело – христиане, иное – миролюбцы; между теми и другими расстояние велико». Отведав небесной сладости пребывания во Христе, христианин призван к неотмирности, к отречению от своего падшего естества, к приобщению, как говорил преп. Никита Стифат, «пустыни страстей», т.е. бесстрастия, что позволит человеку подняться над мирской суетой.
Рассказывая о пустынниках русских лесов – Северной Фиваиды, о. Серафим указывал, что миропонимание пустынников следует воспринимать всем, кто следует за Христом, и в монашестве, и в миру. «Глас Северной Фиваиды зовет нас, – писал о. Серафим, – если не уйти в пустынь (такая удача выпадает некоторым и сегодня, ибо остались еще на земле леса), то хотя бы сохранить «благоухание» пустыни в сердце своем, сердцем и умом пребывая с Божьими угодниками, подобными ангелам, сделать их своими ближайшими друзьями, молитвенно беседуя с ними; сторониться увлечений и страстей мира сего, даже если они возобладают в религиозных учреждениях или вовлекут кого-либо из иерархов; помнить первым делом, что принадлежишь горнему граду Иерусалиму, граду Небесному, к которому устремлены все дела и помыслы христиан, и уже во вторую очередь – о принадлежности к падшему миру сему. Вкусивший однажды благоухание пустыни, восхитительное чувство свободы во Христе, трезвение в беспрестанной борьбе, никогда уже не удовольствуется ничем мирским, а воскликнет вслед за Иоанном Богословом: «Гряди, Господи!» Дабы услышать: «Ей, гряду скоро!» (Откр. 22:20)».
"Не от мира сего", иеромонах Дамаскин (Христенсен)
Отцу Серафиму было ясно, что современное «научное» богословие никак не совместить с понятием о монашестве. Все попытки ранее кончались неудачей и по вполне очевидным причинам: современное богословие размыто и абстрактно, монашество – конкретно и жизненно; первое – рассуждение о сложных богословских «проблемах», второе – простота сердца; первое – порождение мирского мышления, второе идет вразрез с мирскими мерками. Конечно, из всех ученых богословов наших дней, Шмеман обладал наиболее «живым» представлением о Православии в Америке, но это лишь немного поднимало верующего над обмирщенным современным христианством. Такой взгляд не способен вдохновить верующего взойти на ступень лествицы Божественного восхождения – ступень самоотречения.
На словах Шмеман высоко ставил монашество, на деле относился к нему с недоверием из-за «изьянов», т.е. пагубного влияния благочестия и церковных традиций, чего Шмеман не принимал. Монашеское подвижничество, по его убеждению, шло вразрез с «православием мирян», замышляемым им. Он не понимал, что именно монашество со своими традициями и подвигнет мирян на жизнь истинно христианскую. Отец Серафим писал: «Церковные богослужения построены по образцу монастырских служб, потому что именно монашество наиболее ярко выражает идеал, к которому устремляется вся Церковь верующих. Во всякое время именно состояние монашества лучше всего определяет духовное здоровье как Церкви в целом, так и любой конкретной Церкви. И соответственно этому: чем сильнее тянутся приходы к идеалу монастырских служб, тем выше духовность проводимых там служб».
ОТЕЦ СЕРАФИМ ОТЧЕТЛИВО видел окончательное расхождение современного богословия со святоотеческим Православием. Судил он по плодам: традиционное Православие даже при его «культурных наслоениях» и «замутненности» и поныне дает миру святых; «обновленное» Православие при всех его претензиях на «чистоту» и более обширные знания дает миру, в лучшем случае, лишь умных людей. Отец Серафим отмечал, что оно утеряло ощущение духа благочестия, т.е. ту атмосферу, в которой взращиваются святые.
Ученые богословы старались воодушевить новое поколение православных американцев «новыми задачами православной науки», о. Серафим – подвижничеством: «Главное – жить духовной жизнью, а не рассуждать о ней». Именно подвиг позволил величайшим проповедникам, этим «живым звеньям святоотечества», самим приобщиться святости и именно подвиг породит новых святых на американской земле. По словам архиеп. Аверкия, «Православие – вера подвижническая, она призывает к аскетическому труду для того, чтобы с корнем вырвать греховные страсти и насадить христианские добродетели. Преп. Иоанн Лествичник и другие святые Отцы учили: прежде, чем делать первый шаг в богословии, человек должен победить свои страсти».
Почти в каждом номере «Православного Слова» о. Серафим и о. Герман помещали житие того или иного подвижника, истинного боговедца. Отцы знали, что в первую очередь людей к подвижничеству приведет любовь к самим подвижникам. Однако в новомодных богословских журналах не найти и следа этой любви. Отец Серафим замечал, что без любви к святым православный, что слепец, не знает, куда идти, ибо святые суть пример для подражания.
В 1973 году отцы принялись публиковать жития пустынников Северной России, а до того положили немало трудов, чтобы собрать эти жития по крохам из редких труднодоступных источников. Цель их – по их же словам – показать примеры «не мертвой истории, а живой традиции». Не успели они опубликовать всю серию, как один из ведущих богословов попенял им в печати на то, что они, дескать, «влекут в несуществующие пустыни», а сами жития, по его разумению, взывают к романтическому прошлому, ничего общего не имеющему с современными условиями жизни. Наконец, когда все жития были собраны и опубликованы отдельной книгой под названием «Северная Фиваида», о. Серафим счел возможным ответить на критику: «И впрямь, почему мы должны воодушевлять современную православную молодежь примером Северной Фиваиды, более привлекательной и доступной нынешнему ревнителю веры, нежели выжженная египетская пустыня?
Прежде всего, описываемая нами монашеская жизнь не бесследно канула в лету, и по сей день возможно найти православный монастырь, исповедующий традиции святых Отцов, и сегодня можно вести подобную жизнь православного монаха, исполненную самоукорения, — сколь же далека жизнь современных подвижников от жития древних Отцов… Однако и в нашем бесплодном XX веке истинно и с умом ищущий обретет свою «пустынь».
Впрочем, книга наша предназначена не только этим счастливцам. Всякий православный христианин обязан знать жития пустынников, равно и мучеников, дабы вдохновиться примером христианской борьбы в собственной жизни. Всякий должен знать о Валааме, Соловках, Свири, Сии, Обноре, Белом Озере, Сорской пустыни, о людях, которые жили там и еще до восхищения на Небо уподобились Ангелам. Они вели истинно православную духовную жизнь, к коей призван каждый православный – в меру его сил и обстоятельств жизн
На словах Шмеман высоко ставил монашество, на деле относился к нему с недоверием из-за «изьянов», т.е. пагубного влияния благочестия и церковных традиций, чего Шмеман не принимал. Монашеское подвижничество, по его убеждению, шло вразрез с «православием мирян», замышляемым им. Он не понимал, что именно монашество со своими традициями и подвигнет мирян на жизнь истинно христианскую. Отец Серафим писал: «Церковные богослужения построены по образцу монастырских служб, потому что именно монашество наиболее ярко выражает идеал, к которому устремляется вся Церковь верующих. Во всякое время именно состояние монашества лучше всего определяет духовное здоровье как Церкви в целом, так и любой конкретной Церкви. И соответственно этому: чем сильнее тянутся приходы к идеалу монастырских служб, тем выше духовность проводимых там служб».
ОТЕЦ СЕРАФИМ ОТЧЕТЛИВО видел окончательное расхождение современного богословия со святоотеческим Православием. Судил он по плодам: традиционное Православие даже при его «культурных наслоениях» и «замутненности» и поныне дает миру святых; «обновленное» Православие при всех его претензиях на «чистоту» и более обширные знания дает миру, в лучшем случае, лишь умных людей. Отец Серафим отмечал, что оно утеряло ощущение духа благочестия, т.е. ту атмосферу, в которой взращиваются святые.
Ученые богословы старались воодушевить новое поколение православных американцев «новыми задачами православной науки», о. Серафим – подвижничеством: «Главное – жить духовной жизнью, а не рассуждать о ней». Именно подвиг позволил величайшим проповедникам, этим «живым звеньям святоотечества», самим приобщиться святости и именно подвиг породит новых святых на американской земле. По словам архиеп. Аверкия, «Православие – вера подвижническая, она призывает к аскетическому труду для того, чтобы с корнем вырвать греховные страсти и насадить христианские добродетели. Преп. Иоанн Лествичник и другие святые Отцы учили: прежде, чем делать первый шаг в богословии, человек должен победить свои страсти».
Почти в каждом номере «Православного Слова» о. Серафим и о. Герман помещали житие того или иного подвижника, истинного боговедца. Отцы знали, что в первую очередь людей к подвижничеству приведет любовь к самим подвижникам. Однако в новомодных богословских журналах не найти и следа этой любви. Отец Серафим замечал, что без любви к святым православный, что слепец, не знает, куда идти, ибо святые суть пример для подражания.
В 1973 году отцы принялись публиковать жития пустынников Северной России, а до того положили немало трудов, чтобы собрать эти жития по крохам из редких труднодоступных источников. Цель их – по их же словам – показать примеры «не мертвой истории, а живой традиции». Не успели они опубликовать всю серию, как один из ведущих богословов попенял им в печати на то, что они, дескать, «влекут в несуществующие пустыни», а сами жития, по его разумению, взывают к романтическому прошлому, ничего общего не имеющему с современными условиями жизни. Наконец, когда все жития были собраны и опубликованы отдельной книгой под названием «Северная Фиваида», о. Серафим счел возможным ответить на критику: «И впрямь, почему мы должны воодушевлять современную православную молодежь примером Северной Фиваиды, более привлекательной и доступной нынешнему ревнителю веры, нежели выжженная египетская пустыня?
Прежде всего, описываемая нами монашеская жизнь не бесследно канула в лету, и по сей день возможно найти православный монастырь, исповедующий традиции святых Отцов, и сегодня можно вести подобную жизнь православного монаха, исполненную самоукорения, — сколь же далека жизнь современных подвижников от жития древних Отцов… Однако и в нашем бесплодном XX веке истинно и с умом ищущий обретет свою «пустынь».
Впрочем, книга наша предназначена не только этим счастливцам. Всякий православный христианин обязан знать жития пустынников, равно и мучеников, дабы вдохновиться примером христианской борьбы в собственной жизни. Всякий должен знать о Валааме, Соловках, Свири, Сии, Обноре, Белом Озере, Сорской пустыни, о людях, которые жили там и еще до восхищения на Небо уподобились Ангелам. Они вели истинно православную духовную жизнь, к коей призван каждый православный – в меру его сил и обстоятельств жизн
У записи 6 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
