Пять месяцев заключения в Царском Селе (март-август 1917 г.)
Царская Семья оставалась в Царском Селе до августа 1917 года. В течение пяти месяцев этого заключения, которые я провел с нею, я вел дневник нашей совместной жизни. Читатель поймет чувство деликатности, не позволяющее мне воспроизвести его целиком. Я хочу, насколько возможно, избегнуть того, чтобы касаться остающихся в живых. Я отклонюсь, однако, от этого правила, когда речь зайдет о случаях, обрисовывающих характер Государя и его семьи, или о чувствах, одушевлявших их в течение этих долгих месяцев испытаний.
Воскресенье 1 апреля. — Алексей Николаевич чувствует себя гораздо лучше, и мы сегодня утром отправились в церковь, где уже находились Их Величества, Великие Княжны Ольга и Татьяна, а также некоторые лица свиты, разделяющие наше заключение. Когда священник молился об успехах русской и союзнических армий, Государь и Государыня опустились на колени, и все присутствующие последовали их примеру.
Несколько дней тому назад, выходя от Алексея Николаевича, я встретил человек десять солдат, бродивших по коридору. Я подошел к ним и спросил, чего они хотят.
— Мы желаем видеть Наследника.
— Он в постели, и его видеть нельзя.
— А остальные?
— Они также больны.
— А где Царь?
— Я не знаю.
— Пойдет он гулять?
— Не знаю. Но послушайте, не стойте тут, не надо шуметь, ведь здесь больные!
Они вышли на цыпочках и разговаривали шепотом. Так вот они, те солдаты, которых нам расписали кровожадными революционерами, ненавидящими своего бывшего Царя!
Вторник 3 апреля. — Керенский приезжал сегодня в первый раз во дворец. Он обошел все комнаты, проверил часовых, желая лично удостовериться, что нас хорошо стерегут. Перед отъездом у него был довольно длинный разговор с Государем и Государыней.
Среда 4 апреля. — Алексей Николаевич рассказал мне вчерашнюю беседу Керенского с Государем и Государыней.
Вся семья была собрана в комнатах Великих Княжон. Керенский входит и, представляясь, говорит:
— Я генерал-прокурор Керенский.
Потом он пожимает руки всем присутствующим; обернувшись затем к Императрице, он произносит:
— Королева английская просит известий о бывшей Императрице!
Ее Величество сильно краснеет. Ее в первый раз так называют. Она отвечает, что чувствует себя недурно, но, как всегда, страдает от сердца. Керенский продолжает:
— То, что я раз начал, я всегда, со всей своей энергией, довожу до конца. Я хотел все лично увидеть и проверить, чтобы иметь возможность доложить об этом в Петрограде; это будет лучше и для вас.
Затем он попросил Государя пройти в соседнюю комнату, желая поговорить с ним наедине. Он входит первым. Государь следует за ним.
После его отъезда Государь рассказывал, что, лишь только они остались одни, Керенский ему сказал:
— Вы знаете, что мне удалось провести отмену смертной казни?.. Я это сделал несмотря на то, что многие мои товарищи погибли жертвами своих убеждений.
Не хотел ли он выставить напоказ свое великодушие и намекнуть, что спасает жизнь Государя, хотя он этого не заслужил?
Затем он заговорил насчет нашего отъезда, который еще надеется устроить. Когда, как, куда? Он сам хорошенько этого не знал и просил, чтобы об этом не говорили.
Для Алексея Николаевича удар был очень тяжел. Он еще не отдавал себе отчета в их новом положении. Он в первый раз видел, чтобы его отцу давались приказания, а он их исполнял, как подначальный.
Вот подробность, заслуживающая быть отмеченной: Керенский приехал во дворец на одном из личных автомобилей Государя, с шофером из императорского гаража.
Пятница 6 апреля. — Государь поделился со мною глубокой скорбью, которую он испытывает при чтении газет. Происходит развал армии. Нет больше ни чинопочитания, ни дисциплины. Офицеры боятся солдат, которые за ними шпионят. Чувствуется, что Государь сильно страдает от развала армии, которую так любит.
Воскресенье 8 апреля. — После обедни Керенский объявил Государю, что принужден разлучить его с Государыней, что он должен будет жить отдельно и видеться с Ее Величеством только за столом и при условии, что они будут разговаривать исключительно по-русски. Чай они также могут пить вместе, но в присутствии офицера, так как прислуги при этом не бывает.
Немного позднее подошла ко мне сильно взволнованная Государыня и сказала:
— Поступать так с Государем, сделать ему эту гадость после того, что он принес себя в жертву и отрекся, чтобы избежать гражданской войны, — как это низко, как это мелочно! Государь не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России.
Через минуту она продолжала:
— Да, надо перенести еще и эту горькую обиду.
Понедельник 9 апреля. — Я узнал, что Керенский сперва хотел изолировать Государыню, но ему заметили, что было бы бесчеловечно разлучить мать с ее больными детьми; тогда он решил применить эту меру в отношении Государя.
Великая пятница 13 апреля. — Вечером вся семья исповедывалась.
Суббота 14 апреля. — В 9 1/2 часов утра обедня и причастие. Вечером, в 11 1/2 часов, все собираются к заутрени. У заутрени присутствует комендант дворца полковник Коровиченко, друг Керенского, и три офицера караула. Служба продолжается до двух часов, после чего все идут в библиотеку для обычных поздравлений. Государь по русскому обычаю христосуется со всеми присутствующими мужчинами, включая коменданта дворца и караульного офицера, который остался при нем. Они оба не могут скрыть волнения, которое вызвало в них это непосредственное движение Государя.
Потом все садятся за круглый стол для пасхального разговенья. Их Величества сидят друг против друга. Нас, с двумя офицерами, семнадцать человек. Великие княжны Ольга и Мария отсутствуют, равно как и Алексей Николаевич. После сравнительного оживления, которое начало быстро падать, разговоры замирают. Ее Величество особенно молчалива. Грусть ли это или усталость?
Воскресенье 15 апреля. — Пасха. Мы в первый раз выходили с Алексеем Николаевичем на террасу перед дворцом. Чудный весенний день.
В семь часов вечера наверху, в детских комнатах, происходит богослужение. Нас всего человек пятнадцать. Я замечаю, что Государь набожно крестится, когда священник поминает Временное правительство.
На следующий день мы по случаю чудной погоды выходим в парк, где нам теперь разрешили гулять; нас сопровождают караульные офицеры и часовые.
Желая немного размять себе мускулы, мы забавляемся разбиванием льда у плотины пруда. Толпа солдат и штатских не замедлила собраться вдоль ограды парка и смотрела на нашу работу. Через некоторое время караульный офицер подошел к Государю и сказал, что он опасается враждебной манифестации или даже покушения на членов Царской Семьи и просит нас не оставаться на том месте, где мы находимся. Государь ответил ему, что совершенно не боится и что эти добрые люди ему нисколько не мешают.
Среда 18 апреля. — Каждый раз, что мы выходим, нас окружают несколько солдат с винтовками с примкнутыми штыками под командой офицера и следуют за нами по пятам. Мы — точно каторжане среди караульных. Распоряжения меняются ежедневно, — или, может быть, офицеры понимают их каждый на свой лад!
Когда мы возвращались сегодня днем во дворец после нашей прогулки, часовой перед дверью остановил Государя словами:
— Господин полковник, здесь проходить нельзя.
Потребовалось вмешательство сопровождавшего нас офицера. Алексей Николаевич густо покраснел, увидев, как солдат остановил его отца.
Пятница 20 апреля. — Мы теперь гуляем регулярно, два раза в день: утром от одиннадцати до двенадцати и днем от двух с половиною до пяти часов. Мы все соединяемся в полукруглой зале и ждем, пока караульный начальник отопрет нам двери, ведущие в парк. Мы выходим — дежурный офицер и солдаты следуют за нами по пятам и окружают место, где мы останавливаемся для работы. Императрица и Великие Княжны Ольга и Мария еще не выходят из комнат.
Воскресенье 22 апреля. — Запрещено доходить до пруда: мы должны оставаться около дворца и не выходить из отведенного для нас пространства. Мы замечаем издали толпу любопытных, желающих нас разглядеть.
Среда 25 апреля. — Керенский опять приехал во дворец. Доктор Боткин воспользовался этим случаем, чтобы спросить его, нельзя ли переправить императорскую семью в Ливадию ради здоровья детей. Керенский отвечает, что в данное время это совершенно невозможно. Вслед за тем он пошел к Их Величествам, где оставался довольно долго. Отношение Керенского к Государю уже не то, что было вначале: он уже не принимает позы судьи. Я уверен, что он начинает понимать Государя и подпадает под его нравственное обаяние; это случается со всеми, кто к нему приближается. Керенский просил газеты прекратить травлю, которую они ведут против Государя и особенно против Государыни. Эти клеветы только подливают масло в огонь. У него есть чувство ответственности за заключенных. Однако ни слова о нашем отъезде за границу. Это показывает его бессилие.
Воскресенье 29 апреля. — Вечером длинный разговор с Их Величествами насчет уроков Алексея Николаевича. Надо найти какой-нибудь выход, раз у нас нет больше преподавателей. Государь возьмет на себя историю и географию, Государыня — закон Божий, баронесса Буксгевден — английский язык, г-жа Шнейдер — арифметику, доктор Боткин — русский язык, а я — французский.
Понедельник 30 апреля. — Сегодня Государь приветствовал меня словами: «Здравствуйте, дорогой коллега!» — Он только что дал первый урок Алексею Николаевичу. То же спокойствие и желание оказать ласку всем, разделяющим его тяжелую участь. Он для всех нас пример и ободрение.
Я дал Татьяне Николаевне на прочтение ее родителям статью из газеты «Journal des Debats», подписанную А. Г. (Август Гавен), от 18 марта 1917 г.
Чувствуется, что режим, которому нас подвергают, становится более строгим.
Вторник 1 мая. — Россия в первый раз празднует 1 мая. Мы слышим гром музыки и видим, как вдоль ограды парка проходят длинные шествия манифестантов.
Сегодня вечером Государь вернул мне «Journal des Debats», в котором говорится об его отречении. Он м
Царская Семья оставалась в Царском Селе до августа 1917 года. В течение пяти месяцев этого заключения, которые я провел с нею, я вел дневник нашей совместной жизни. Читатель поймет чувство деликатности, не позволяющее мне воспроизвести его целиком. Я хочу, насколько возможно, избегнуть того, чтобы касаться остающихся в живых. Я отклонюсь, однако, от этого правила, когда речь зайдет о случаях, обрисовывающих характер Государя и его семьи, или о чувствах, одушевлявших их в течение этих долгих месяцев испытаний.
Воскресенье 1 апреля. — Алексей Николаевич чувствует себя гораздо лучше, и мы сегодня утром отправились в церковь, где уже находились Их Величества, Великие Княжны Ольга и Татьяна, а также некоторые лица свиты, разделяющие наше заключение. Когда священник молился об успехах русской и союзнических армий, Государь и Государыня опустились на колени, и все присутствующие последовали их примеру.
Несколько дней тому назад, выходя от Алексея Николаевича, я встретил человек десять солдат, бродивших по коридору. Я подошел к ним и спросил, чего они хотят.
— Мы желаем видеть Наследника.
— Он в постели, и его видеть нельзя.
— А остальные?
— Они также больны.
— А где Царь?
— Я не знаю.
— Пойдет он гулять?
— Не знаю. Но послушайте, не стойте тут, не надо шуметь, ведь здесь больные!
Они вышли на цыпочках и разговаривали шепотом. Так вот они, те солдаты, которых нам расписали кровожадными революционерами, ненавидящими своего бывшего Царя!
Вторник 3 апреля. — Керенский приезжал сегодня в первый раз во дворец. Он обошел все комнаты, проверил часовых, желая лично удостовериться, что нас хорошо стерегут. Перед отъездом у него был довольно длинный разговор с Государем и Государыней.
Среда 4 апреля. — Алексей Николаевич рассказал мне вчерашнюю беседу Керенского с Государем и Государыней.
Вся семья была собрана в комнатах Великих Княжон. Керенский входит и, представляясь, говорит:
— Я генерал-прокурор Керенский.
Потом он пожимает руки всем присутствующим; обернувшись затем к Императрице, он произносит:
— Королева английская просит известий о бывшей Императрице!
Ее Величество сильно краснеет. Ее в первый раз так называют. Она отвечает, что чувствует себя недурно, но, как всегда, страдает от сердца. Керенский продолжает:
— То, что я раз начал, я всегда, со всей своей энергией, довожу до конца. Я хотел все лично увидеть и проверить, чтобы иметь возможность доложить об этом в Петрограде; это будет лучше и для вас.
Затем он попросил Государя пройти в соседнюю комнату, желая поговорить с ним наедине. Он входит первым. Государь следует за ним.
После его отъезда Государь рассказывал, что, лишь только они остались одни, Керенский ему сказал:
— Вы знаете, что мне удалось провести отмену смертной казни?.. Я это сделал несмотря на то, что многие мои товарищи погибли жертвами своих убеждений.
Не хотел ли он выставить напоказ свое великодушие и намекнуть, что спасает жизнь Государя, хотя он этого не заслужил?
Затем он заговорил насчет нашего отъезда, который еще надеется устроить. Когда, как, куда? Он сам хорошенько этого не знал и просил, чтобы об этом не говорили.
Для Алексея Николаевича удар был очень тяжел. Он еще не отдавал себе отчета в их новом положении. Он в первый раз видел, чтобы его отцу давались приказания, а он их исполнял, как подначальный.
Вот подробность, заслуживающая быть отмеченной: Керенский приехал во дворец на одном из личных автомобилей Государя, с шофером из императорского гаража.
Пятница 6 апреля. — Государь поделился со мною глубокой скорбью, которую он испытывает при чтении газет. Происходит развал армии. Нет больше ни чинопочитания, ни дисциплины. Офицеры боятся солдат, которые за ними шпионят. Чувствуется, что Государь сильно страдает от развала армии, которую так любит.
Воскресенье 8 апреля. — После обедни Керенский объявил Государю, что принужден разлучить его с Государыней, что он должен будет жить отдельно и видеться с Ее Величеством только за столом и при условии, что они будут разговаривать исключительно по-русски. Чай они также могут пить вместе, но в присутствии офицера, так как прислуги при этом не бывает.
Немного позднее подошла ко мне сильно взволнованная Государыня и сказала:
— Поступать так с Государем, сделать ему эту гадость после того, что он принес себя в жертву и отрекся, чтобы избежать гражданской войны, — как это низко, как это мелочно! Государь не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России.
Через минуту она продолжала:
— Да, надо перенести еще и эту горькую обиду.
Понедельник 9 апреля. — Я узнал, что Керенский сперва хотел изолировать Государыню, но ему заметили, что было бы бесчеловечно разлучить мать с ее больными детьми; тогда он решил применить эту меру в отношении Государя.
Великая пятница 13 апреля. — Вечером вся семья исповедывалась.
Суббота 14 апреля. — В 9 1/2 часов утра обедня и причастие. Вечером, в 11 1/2 часов, все собираются к заутрени. У заутрени присутствует комендант дворца полковник Коровиченко, друг Керенского, и три офицера караула. Служба продолжается до двух часов, после чего все идут в библиотеку для обычных поздравлений. Государь по русскому обычаю христосуется со всеми присутствующими мужчинами, включая коменданта дворца и караульного офицера, который остался при нем. Они оба не могут скрыть волнения, которое вызвало в них это непосредственное движение Государя.
Потом все садятся за круглый стол для пасхального разговенья. Их Величества сидят друг против друга. Нас, с двумя офицерами, семнадцать человек. Великие княжны Ольга и Мария отсутствуют, равно как и Алексей Николаевич. После сравнительного оживления, которое начало быстро падать, разговоры замирают. Ее Величество особенно молчалива. Грусть ли это или усталость?
Воскресенье 15 апреля. — Пасха. Мы в первый раз выходили с Алексеем Николаевичем на террасу перед дворцом. Чудный весенний день.
В семь часов вечера наверху, в детских комнатах, происходит богослужение. Нас всего человек пятнадцать. Я замечаю, что Государь набожно крестится, когда священник поминает Временное правительство.
На следующий день мы по случаю чудной погоды выходим в парк, где нам теперь разрешили гулять; нас сопровождают караульные офицеры и часовые.
Желая немного размять себе мускулы, мы забавляемся разбиванием льда у плотины пруда. Толпа солдат и штатских не замедлила собраться вдоль ограды парка и смотрела на нашу работу. Через некоторое время караульный офицер подошел к Государю и сказал, что он опасается враждебной манифестации или даже покушения на членов Царской Семьи и просит нас не оставаться на том месте, где мы находимся. Государь ответил ему, что совершенно не боится и что эти добрые люди ему нисколько не мешают.
Среда 18 апреля. — Каждый раз, что мы выходим, нас окружают несколько солдат с винтовками с примкнутыми штыками под командой офицера и следуют за нами по пятам. Мы — точно каторжане среди караульных. Распоряжения меняются ежедневно, — или, может быть, офицеры понимают их каждый на свой лад!
Когда мы возвращались сегодня днем во дворец после нашей прогулки, часовой перед дверью остановил Государя словами:
— Господин полковник, здесь проходить нельзя.
Потребовалось вмешательство сопровождавшего нас офицера. Алексей Николаевич густо покраснел, увидев, как солдат остановил его отца.
Пятница 20 апреля. — Мы теперь гуляем регулярно, два раза в день: утром от одиннадцати до двенадцати и днем от двух с половиною до пяти часов. Мы все соединяемся в полукруглой зале и ждем, пока караульный начальник отопрет нам двери, ведущие в парк. Мы выходим — дежурный офицер и солдаты следуют за нами по пятам и окружают место, где мы останавливаемся для работы. Императрица и Великие Княжны Ольга и Мария еще не выходят из комнат.
Воскресенье 22 апреля. — Запрещено доходить до пруда: мы должны оставаться около дворца и не выходить из отведенного для нас пространства. Мы замечаем издали толпу любопытных, желающих нас разглядеть.
Среда 25 апреля. — Керенский опять приехал во дворец. Доктор Боткин воспользовался этим случаем, чтобы спросить его, нельзя ли переправить императорскую семью в Ливадию ради здоровья детей. Керенский отвечает, что в данное время это совершенно невозможно. Вслед за тем он пошел к Их Величествам, где оставался довольно долго. Отношение Керенского к Государю уже не то, что было вначале: он уже не принимает позы судьи. Я уверен, что он начинает понимать Государя и подпадает под его нравственное обаяние; это случается со всеми, кто к нему приближается. Керенский просил газеты прекратить травлю, которую они ведут против Государя и особенно против Государыни. Эти клеветы только подливают масло в огонь. У него есть чувство ответственности за заключенных. Однако ни слова о нашем отъезде за границу. Это показывает его бессилие.
Воскресенье 29 апреля. — Вечером длинный разговор с Их Величествами насчет уроков Алексея Николаевича. Надо найти какой-нибудь выход, раз у нас нет больше преподавателей. Государь возьмет на себя историю и географию, Государыня — закон Божий, баронесса Буксгевден — английский язык, г-жа Шнейдер — арифметику, доктор Боткин — русский язык, а я — французский.
Понедельник 30 апреля. — Сегодня Государь приветствовал меня словами: «Здравствуйте, дорогой коллега!» — Он только что дал первый урок Алексею Николаевичу. То же спокойствие и желание оказать ласку всем, разделяющим его тяжелую участь. Он для всех нас пример и ободрение.
Я дал Татьяне Николаевне на прочтение ее родителям статью из газеты «Journal des Debats», подписанную А. Г. (Август Гавен), от 18 марта 1917 г.
Чувствуется, что режим, которому нас подвергают, становится более строгим.
Вторник 1 мая. — Россия в первый раз празднует 1 мая. Мы слышим гром музыки и видим, как вдоль ограды парка проходят длинные шествия манифестантов.
Сегодня вечером Государь вернул мне «Journal des Debats», в котором говорится об его отречении. Он м
Five months of imprisonment in Tsarskoye Selo (March-August 1917)
The Tsar's Family remained in Tsarskoye Selo until August 1917. During the five months of this conclusion that I spent with her, I kept a diary of our life together. The reader will understand the feeling of delicacy that does not allow me to reproduce it in its entirety. I want, as far as possible, to avoid touching the survivors. I will deviate, however, from this rule when it comes to cases depicting the character of the Sovereign and his family, or about the feelings that animated them during these long months of trials.
Sunday, April 1st. - Alexey Nikolaevich feels much better, and this morning we went to the church, where Their Majesties, Grand Duchesses Olga and Tatyana, as well as some of the retinue who shared our conclusion, were already there. When the priest prayed for the successes of the Russian and Allied armies, the Sovereign and Sovereign knelt down, and all those present followed their example.
A few days ago, leaving Alexei Nikolaevich, I met a man of ten soldiers roaming the corridor. I went up to them and asked what they want.
“We want to see the Heir.”
“He's in bed, and you can't see him.”
- And the rest?
- They are also sick.
“Where is the king?”
- I dont know.
- Will he go for a walk?
- I do not know. But listen, don’t stand here, don’t make noise, because the sick here!
They tiptoed out and spoke in a whisper. So here they are, those soldiers whom we painted as bloodthirsty revolutionaries who hate their former Tsar!
Tuesday April 3rd. - Kerensky came today for the first time to the palace. He went around all the rooms, checked the sentries, wanting to personally make sure that we were well guarded. Before leaving, he had a rather long conversation with the Sovereign and the Sovereign.
Wednesday April 4th. - Alexey Nikolaevich told me yesterday’s conversation of Kerensky with the Sovereign and the Sovereign.
The whole family was gathered in the rooms of the Grand Dukes. Kerensky enters and, introducing himself, says:
“I'm Attorney General Kerensky.”
Then he shakes hands with everyone present; then turning to the Empress, he says:
- The Queen of England asks for news of the former Empress!
Her Majesty is blushing violently. It is called for the first time. She replies that she feels good, but, as always, suffers from the heart. Kerensky continues:
- What I started once, I always, with all my energy, bring it to the end. I wanted to personally see and check everything in order to be able to report this in Petrograd; it will be better for you.
Then he asked the Sovereign to go into the next room, wanting to talk with him in private. He comes in first. The sovereign follows him.
After his departure, the Emperor said that, as soon as they were left alone, Kerensky told him:
“Do you know that I was able to abolish the death penalty? .. I did this despite the fact that many of my comrades died as victims of their convictions.”
Did he not want to flaunt his generosity and hint that he was saving the Tsar’s life, although he did not deserve it?
Then he spoke about our departure, which he still hoped to arrange. When, how, where? He himself did not know this well and asked that they not talk about it.
For Alexei Nikolaevich, the blow was very difficult. He was not yet aware of their new position. For the first time, he saw orders to be given to his father, and he executed them as the initial one.
Here is a detail that deserves to be noted: Kerensky arrived at the palace in one of the Tsar’s personal cars, with a driver from the imperial garage.
Friday the 6th of April. - The sovereign shared with me the deep sorrow that he feels when reading newspapers. The collapse of the army. No more honoring or discipline. Officers are afraid of soldiers who spy on them. One feels that the Tsar is suffering greatly from the collapse of the army, which he loves so much.
Sunday, April 8th. - After the Mass, Kerensky announced to the Sovereign that he was forced to separate him from the Sovereign, that he would have to live separately and see Her Majesty only at the table and on condition that they would speak exclusively Russian. They can also drink tea together, but in the presence of an officer, since there are no domestic servants.
A little later, the Empress, very excited, came up to me and said:
“To do so with the Sovereign, to make him this nasty thing after he sacrificed himself and renounced in order to avoid a civil war — how low, how petty!” The sovereign did not want the blood of at least one Russian to be shed for him. He was always ready to give up everything if he had confidence that this was for the good of Russia.
A minute later she continued:
- Yes, we must also bear this bitter resentment.
Monday, April 9th. “I learned that Kerensky first wanted to isolate the Empress, but they noticed that it would be inhuman to separate the mother from her sick children; then he decided to apply this measure against the Sovereign.
Good Friday April 13th. - In the evening the whole family confessed.
Saturday April 14th. - At 9 1/2 am o
The Tsar's Family remained in Tsarskoye Selo until August 1917. During the five months of this conclusion that I spent with her, I kept a diary of our life together. The reader will understand the feeling of delicacy that does not allow me to reproduce it in its entirety. I want, as far as possible, to avoid touching the survivors. I will deviate, however, from this rule when it comes to cases depicting the character of the Sovereign and his family, or about the feelings that animated them during these long months of trials.
Sunday, April 1st. - Alexey Nikolaevich feels much better, and this morning we went to the church, where Their Majesties, Grand Duchesses Olga and Tatyana, as well as some of the retinue who shared our conclusion, were already there. When the priest prayed for the successes of the Russian and Allied armies, the Sovereign and Sovereign knelt down, and all those present followed their example.
A few days ago, leaving Alexei Nikolaevich, I met a man of ten soldiers roaming the corridor. I went up to them and asked what they want.
“We want to see the Heir.”
“He's in bed, and you can't see him.”
- And the rest?
- They are also sick.
“Where is the king?”
- I dont know.
- Will he go for a walk?
- I do not know. But listen, don’t stand here, don’t make noise, because the sick here!
They tiptoed out and spoke in a whisper. So here they are, those soldiers whom we painted as bloodthirsty revolutionaries who hate their former Tsar!
Tuesday April 3rd. - Kerensky came today for the first time to the palace. He went around all the rooms, checked the sentries, wanting to personally make sure that we were well guarded. Before leaving, he had a rather long conversation with the Sovereign and the Sovereign.
Wednesday April 4th. - Alexey Nikolaevich told me yesterday’s conversation of Kerensky with the Sovereign and the Sovereign.
The whole family was gathered in the rooms of the Grand Dukes. Kerensky enters and, introducing himself, says:
“I'm Attorney General Kerensky.”
Then he shakes hands with everyone present; then turning to the Empress, he says:
- The Queen of England asks for news of the former Empress!
Her Majesty is blushing violently. It is called for the first time. She replies that she feels good, but, as always, suffers from the heart. Kerensky continues:
- What I started once, I always, with all my energy, bring it to the end. I wanted to personally see and check everything in order to be able to report this in Petrograd; it will be better for you.
Then he asked the Sovereign to go into the next room, wanting to talk with him in private. He comes in first. The sovereign follows him.
After his departure, the Emperor said that, as soon as they were left alone, Kerensky told him:
“Do you know that I was able to abolish the death penalty? .. I did this despite the fact that many of my comrades died as victims of their convictions.”
Did he not want to flaunt his generosity and hint that he was saving the Tsar’s life, although he did not deserve it?
Then he spoke about our departure, which he still hoped to arrange. When, how, where? He himself did not know this well and asked that they not talk about it.
For Alexei Nikolaevich, the blow was very difficult. He was not yet aware of their new position. For the first time, he saw orders to be given to his father, and he executed them as the initial one.
Here is a detail that deserves to be noted: Kerensky arrived at the palace in one of the Tsar’s personal cars, with a driver from the imperial garage.
Friday the 6th of April. - The sovereign shared with me the deep sorrow that he feels when reading newspapers. The collapse of the army. No more honoring or discipline. Officers are afraid of soldiers who spy on them. One feels that the Tsar is suffering greatly from the collapse of the army, which he loves so much.
Sunday, April 8th. - After the Mass, Kerensky announced to the Sovereign that he was forced to separate him from the Sovereign, that he would have to live separately and see Her Majesty only at the table and on condition that they would speak exclusively Russian. They can also drink tea together, but in the presence of an officer, since there are no domestic servants.
A little later, the Empress, very excited, came up to me and said:
“To do so with the Sovereign, to make him this nasty thing after he sacrificed himself and renounced in order to avoid a civil war — how low, how petty!” The sovereign did not want the blood of at least one Russian to be shed for him. He was always ready to give up everything if he had confidence that this was for the good of Russia.
A minute later she continued:
- Yes, we must also bear this bitter resentment.
Monday, April 9th. “I learned that Kerensky first wanted to isolate the Empress, but they noticed that it would be inhuman to separate the mother from her sick children; then he decided to apply this measure against the Sovereign.
Good Friday April 13th. - In the evening the whole family confessed.
Saturday April 14th. - At 9 1/2 am o
У записи 6 лайков,
0 репостов,
349 просмотров.
0 репостов,
349 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
