Иеродиакон Елеазар пишет в воспоминаниях: «Помню, как Великим постом 1989 года нас с о. Василием облачали в первые монашеские одежды — подрясники. Еще запомнилось, как он был письмоводителем в монастырской канцелярии: собранным, немногословным и довольно деловым. Когда о. Василия поставили уставщиком, то с этим послушанием он справлялся безукоризненно: он прекрасно и по-моему наизусть знал службу, действуя четко и собранно — потом его быстро рукоположили во диакона и следом во иеромонаха.
Отец Василий был сугубо монашеского устроения и рано вышел из всех компаний с чаепитиями. Но в ту пору я принимал это за „надменность“ и осуждал его. Прости меня, о. Василий! И лишь годы спустя вспоминается, как это „надменное“ лицо озарялось удивительно детской улыбкой.
Духовный рост о. Василия был поразительным. Уже с первых служб у Престола он многие молитвы знал наизусть, а служил удивительно благоговейно. Лишних слов и движений у него на службе не было, и Агничную просфору он разрезал всегда четким, уверенным движением. Много раз, когда мы вместе служили в скиту, я замечал, что после службы он около часа оставался в алтаре и весь уходил в переживание прошедшей литургии. А еще он часто служил молебны преподобному Амвросию, сосредоточенно молился и негромко пел. Он был лучшим канонархом Оптиной пустыни.
Не припомню случая, чтобы о. Василий препирался или отказывался от послушания, а тогда многие отказывались ездить в Шамордино или в Москву. Из других его качеств — простота и готовность помочь. Несколько раз в искушении я обращался к о. Василию, а он всегда старался утешить и давал разумные советы из святых Отцов.
На службе он весь уходил в молитву и молча „тянул“ четки, никогда не вникая в разговоры, которыми, случается, „болеет“ братия. К иконам подходил так: сначала постоит в сторонке, помолится, а затем быстро подойдет к иконе, полагая на себя крестное знамение довольно осмысленным движением и задержав на мгновение сложенные пальцы у лба. Запомнился характерный взгляд о. Василия — всегда внутрь себя.
Все мы очень любили проповеди о. Василия, а последняя его проповедь поразила меня. Он был охвачен огнем такой великой любви к Богу, что, возможно, помимо воли выкрикнул: „Какой прекрасный и милостивый у нас Господь!“ Помню тишину в храме и чувство, что это больше чем слова.
(Нина Павлова "Пасха Красная")
Отец Василий был сугубо монашеского устроения и рано вышел из всех компаний с чаепитиями. Но в ту пору я принимал это за „надменность“ и осуждал его. Прости меня, о. Василий! И лишь годы спустя вспоминается, как это „надменное“ лицо озарялось удивительно детской улыбкой.
Духовный рост о. Василия был поразительным. Уже с первых служб у Престола он многие молитвы знал наизусть, а служил удивительно благоговейно. Лишних слов и движений у него на службе не было, и Агничную просфору он разрезал всегда четким, уверенным движением. Много раз, когда мы вместе служили в скиту, я замечал, что после службы он около часа оставался в алтаре и весь уходил в переживание прошедшей литургии. А еще он часто служил молебны преподобному Амвросию, сосредоточенно молился и негромко пел. Он был лучшим канонархом Оптиной пустыни.
Не припомню случая, чтобы о. Василий препирался или отказывался от послушания, а тогда многие отказывались ездить в Шамордино или в Москву. Из других его качеств — простота и готовность помочь. Несколько раз в искушении я обращался к о. Василию, а он всегда старался утешить и давал разумные советы из святых Отцов.
На службе он весь уходил в молитву и молча „тянул“ четки, никогда не вникая в разговоры, которыми, случается, „болеет“ братия. К иконам подходил так: сначала постоит в сторонке, помолится, а затем быстро подойдет к иконе, полагая на себя крестное знамение довольно осмысленным движением и задержав на мгновение сложенные пальцы у лба. Запомнился характерный взгляд о. Василия — всегда внутрь себя.
Все мы очень любили проповеди о. Василия, а последняя его проповедь поразила меня. Он был охвачен огнем такой великой любви к Богу, что, возможно, помимо воли выкрикнул: „Какой прекрасный и милостивый у нас Господь!“ Помню тишину в храме и чувство, что это больше чем слова.
(Нина Павлова "Пасха Красная")
Hierodeacon Eleazar writes in his memoirs: “I remember how, with Great Lent of 1989, Fr. Basil was clothed in the first monastic robes - podzashchits. I also remember how he was a clerk in the monastery office: collected, laconic, and quite businesslike. When about. Vasily was appointed as a director, then he coped with this obedience impeccably: he knew the service perfectly and by heart, acting clearly and collectively - then he was quickly ordained to the deacon and then to the hieromonk.
Father Vasily was a purely monastic dispensation and early left all the companies with tea parties. But at that time I took it for “arrogance” and condemned him. Forgive me oh Vasiliy! And only years later one recalls how this “arrogant” face was lit up with a surprisingly childish smile.
Spiritual growth about. Basil was astounding. From the very first services at the Throne, he knew many prayers by heart, and served surprisingly reverently. He had no extra words and movements in his service, and he always cut the Agnichian prosphora with a clear, confident movement. Many times, when we served together in the monastery, I noticed that after the service he remained at the altar for about an hour and all went into the experience of the last liturgy. And he often served a prayer service to the Monk Ambrose, prayed with concentration and sang softly. He was the best canonarch of Optina Desert.
I do not recall the case that Fr. Vasily bickered or refused obedience, and then many refused to go to Shamordino or Moscow. Of its other qualities - simplicity and willingness to help. Several times in temptation I turned to Fr. Vasily, and he always tried to console and gave reasonable advice from the Holy Fathers.
In the service, he all went into prayer and silently “pulled” the rosary, never delving into the conversations that the brethren “happen to be” sick of. He approached the icons this way: at first he stood on the sidelines, prayed, and then quickly went up to the icon, relying on himself the sign of the cross with a rather meaningful movement and holding for a moment his folded fingers at his forehead. The characteristic look of Fr. Basil is always inside himself.
We all loved sermons about. Basil, and his last sermon struck me. He was engulfed in the fire of such great love for God that, perhaps, against his will he cried out: “What a wonderful and gracious Lord we have!” I remember the silence in the temple and the feeling that these are more than words.
(Nina Pavlova "Easter Red")
Father Vasily was a purely monastic dispensation and early left all the companies with tea parties. But at that time I took it for “arrogance” and condemned him. Forgive me oh Vasiliy! And only years later one recalls how this “arrogant” face was lit up with a surprisingly childish smile.
Spiritual growth about. Basil was astounding. From the very first services at the Throne, he knew many prayers by heart, and served surprisingly reverently. He had no extra words and movements in his service, and he always cut the Agnichian prosphora with a clear, confident movement. Many times, when we served together in the monastery, I noticed that after the service he remained at the altar for about an hour and all went into the experience of the last liturgy. And he often served a prayer service to the Monk Ambrose, prayed with concentration and sang softly. He was the best canonarch of Optina Desert.
I do not recall the case that Fr. Vasily bickered or refused obedience, and then many refused to go to Shamordino or Moscow. Of its other qualities - simplicity and willingness to help. Several times in temptation I turned to Fr. Vasily, and he always tried to console and gave reasonable advice from the Holy Fathers.
In the service, he all went into prayer and silently “pulled” the rosary, never delving into the conversations that the brethren “happen to be” sick of. He approached the icons this way: at first he stood on the sidelines, prayed, and then quickly went up to the icon, relying on himself the sign of the cross with a rather meaningful movement and holding for a moment his folded fingers at his forehead. The characteristic look of Fr. Basil is always inside himself.
We all loved sermons about. Basil, and his last sermon struck me. He was engulfed in the fire of such great love for God that, perhaps, against his will he cried out: “What a wonderful and gracious Lord we have!” I remember the silence in the temple and the feeling that these are more than words.
(Nina Pavlova "Easter Red")
У записи 11 лайков,
1 репостов,
186 просмотров.
1 репостов,
186 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
