Когда-то в студенчестве я работала по ночам официанткой в баре. Конечно, на дневную учёбу я постоянно забивала, приходила к последней лекции и частенько тупо спала на последней парте. Но деньги-то были нужны, шо поделать. Жизнь моя была ограниченной: барная стойка, столы, пьяные люди, громкий музон, мигающий свет, весёлые тусовки с коллегами на чаевые, а остальное: утром дорога до общаги, учёба, будущее – всё как во сне.
В какой-то момент стало казаться, что жизнь такая и есть на самом деле: пьяные люди со своими откровениями, пустые ссоры подвыпивших пар, женские истерики, особое пьяное хамство и излишняя пьяная вежливость питерских бизнесменов и чиновников, вычтенные из зарплаты случайно разбитые мной бутылки и посуда, бармены и официанты – как тайное братство со своим языком, странными шутками и жизнью.
Во всём этом, конечно, была своя романтика. Например, после ночи в шумном, тёмном и прокуренном помещении было особенно круто выходить прямо на Невский проспект, в зарождающийся рассвет и слышать шум поливальной машины. Прохожих было мало, поэтому мы с водителем обменивались долгим приветственным взглядом, ну как бы в знак солидарности. Ещё был дворник, шаркающий звук его дурацкой метлы из прутиков тоже был для меня частью привычной утренней романтики, с дворником мы даже здоровались. Вообще нас было мало: поливальщик, дворник, пара проституток, водитель седьмого автобуса, иногда тётка, открывающая будку с экскурсиями, мне кажется, она всегда была как будто с похмелья - каждый день одни и те же знакомые лица, с которыми у нас была короткая, но яркая власть над целым городом, пока остальные спали в тёплых кроватках.
Были ещё какие-то случайные пьяные компании, возвращаясь из баров, они всегда что-то кричали важное и нелепое про жизнь, пели хиты сезона, пытались познакомиться, но с ними, конечно, не возникало такого щемящего чувства утреннего единения и тайны, как с постоянными знакомцами.
Официанткой я была ужасной, да простят меня гости заведений, где я когда-то работала. Я не могла запомнить кто именно что заказывал за одним столом, приносила чай с чабрецом именно тем, кто просил без чабреца (мне просто повезло, что никто не помер от какой-нибудь дикой аллергической реакции), хотя один джентельмен меня всё же “поблагодарил” за чабрец, на который у него была специфическая реакция в виде диареи. Я проливала на людей красящие напитки, разбивала посуду, а однажды уронила рагу на стол гостю, прямо из тарелки. Я ненавидела людей, которые говорят: быстро, невнятно, тихо. С тех пор я всегда говорю с официантами очень медленно, как с детьми, и виновато переспрашиваю, успевают ли записать заказ, надеюсь, они не думают, что я держу их за идиотов.
Почти ни для кого не секрет, что в коктейли часто наливают меньше алкоголя, чтобы потом продать оставшийся мимо кассы и положить деньги в карман. Я чувствовала, что это не очень правильно, хоть и сама не участвовала, у меня и полномочий не было барменских. Так вот, чувствовала, что это неправильно, но не сдавала никого, хотя у нас в заведении практиковались беседы с менеджером, и он обещал премию за, как бы это сказать, стукачество- зачеркнуто- честность. С тех пор я иногда вспоминаю это, когда думаю о воровстве и коррупции, которые успешно разрушают страну, о том, что все как бы должны жить праведно-честно, но всё равно не жалею, что не сотрудничала с буржуазией против пролетариата, так скажем) Противоречие.
Вся эта, полная приключений и воровского (шутка) шарма жизнь, закончилась тем вечером, когда меня попросили обслужить стол “с важными людьми”. “Ты же учишься на журналиста, поговори с ними вежливо, это наши дорогие гости”. Короче говоря, у дорогих гостей на столе стояла свеча, а если свеча стоит, то её надо зажечь. Я подошла, аккуратно зажгла свечу и поправила бумажные салфетки в салфетнице, чтобы оно красиво. Конечно, одна из салфеток загорелась. Потом вспыхнула другая. Я не придумала ничего лучше, чем схватить все салфетки и швырнуть их в чай гостю. Ну, чтобы потушить пламя. Меня даже не уволили, я просто поняла, что это тот самый момент, когда пора бы остановиться.
В какой-то момент стало казаться, что жизнь такая и есть на самом деле: пьяные люди со своими откровениями, пустые ссоры подвыпивших пар, женские истерики, особое пьяное хамство и излишняя пьяная вежливость питерских бизнесменов и чиновников, вычтенные из зарплаты случайно разбитые мной бутылки и посуда, бармены и официанты – как тайное братство со своим языком, странными шутками и жизнью.
Во всём этом, конечно, была своя романтика. Например, после ночи в шумном, тёмном и прокуренном помещении было особенно круто выходить прямо на Невский проспект, в зарождающийся рассвет и слышать шум поливальной машины. Прохожих было мало, поэтому мы с водителем обменивались долгим приветственным взглядом, ну как бы в знак солидарности. Ещё был дворник, шаркающий звук его дурацкой метлы из прутиков тоже был для меня частью привычной утренней романтики, с дворником мы даже здоровались. Вообще нас было мало: поливальщик, дворник, пара проституток, водитель седьмого автобуса, иногда тётка, открывающая будку с экскурсиями, мне кажется, она всегда была как будто с похмелья - каждый день одни и те же знакомые лица, с которыми у нас была короткая, но яркая власть над целым городом, пока остальные спали в тёплых кроватках.
Были ещё какие-то случайные пьяные компании, возвращаясь из баров, они всегда что-то кричали важное и нелепое про жизнь, пели хиты сезона, пытались познакомиться, но с ними, конечно, не возникало такого щемящего чувства утреннего единения и тайны, как с постоянными знакомцами.
Официанткой я была ужасной, да простят меня гости заведений, где я когда-то работала. Я не могла запомнить кто именно что заказывал за одним столом, приносила чай с чабрецом именно тем, кто просил без чабреца (мне просто повезло, что никто не помер от какой-нибудь дикой аллергической реакции), хотя один джентельмен меня всё же “поблагодарил” за чабрец, на который у него была специфическая реакция в виде диареи. Я проливала на людей красящие напитки, разбивала посуду, а однажды уронила рагу на стол гостю, прямо из тарелки. Я ненавидела людей, которые говорят: быстро, невнятно, тихо. С тех пор я всегда говорю с официантами очень медленно, как с детьми, и виновато переспрашиваю, успевают ли записать заказ, надеюсь, они не думают, что я держу их за идиотов.
Почти ни для кого не секрет, что в коктейли часто наливают меньше алкоголя, чтобы потом продать оставшийся мимо кассы и положить деньги в карман. Я чувствовала, что это не очень правильно, хоть и сама не участвовала, у меня и полномочий не было барменских. Так вот, чувствовала, что это неправильно, но не сдавала никого, хотя у нас в заведении практиковались беседы с менеджером, и он обещал премию за, как бы это сказать, стукачество- зачеркнуто- честность. С тех пор я иногда вспоминаю это, когда думаю о воровстве и коррупции, которые успешно разрушают страну, о том, что все как бы должны жить праведно-честно, но всё равно не жалею, что не сотрудничала с буржуазией против пролетариата, так скажем) Противоречие.
Вся эта, полная приключений и воровского (шутка) шарма жизнь, закончилась тем вечером, когда меня попросили обслужить стол “с важными людьми”. “Ты же учишься на журналиста, поговори с ними вежливо, это наши дорогие гости”. Короче говоря, у дорогих гостей на столе стояла свеча, а если свеча стоит, то её надо зажечь. Я подошла, аккуратно зажгла свечу и поправила бумажные салфетки в салфетнице, чтобы оно красиво. Конечно, одна из салфеток загорелась. Потом вспыхнула другая. Я не придумала ничего лучше, чем схватить все салфетки и швырнуть их в чай гостю. Ну, чтобы потушить пламя. Меня даже не уволили, я просто поняла, что это тот самый момент, когда пора бы остановиться.
Once in college, I worked as a waitress in a bar at night. Of course, I constantly scored for full-time study, came to the last lecture and often stupidly slept on the last desk. But the money was needed, sho do it. My life was limited: a bar, tables, drunk people, loud Mouzon, flashing lights, funny parties with colleagues for a tip, and the rest: in the morning the road to the hostel, study, the future - everything is like in a dream.
At some point, it began to seem that such a life really was: drunk people with their revelations, empty quarrels of tipsy couples, women’s tantrums, especially drunken politeness of Petersburg businessmen and officials, deducted from my salary bottles accidentally broken by me and dishes, bartenders and waiters - like a secret fraternity with their own language, strange jokes and life.
All of this, of course, had its own romance. For example, after a night in a noisy, dark and smoky room it was especially cool to go directly to Nevsky Prospekt, into the nascent dawn and hear the noise of an irrigation machine. There were few passers-by, so the driver and I exchanged a long welcoming glance, well, as if in solidarity. There was also a janitor, the shuffling sound of his stupid broomstick from twigs was also for me part of the usual morning romance, we even greeted the janitor. In general, there were few of us: a waterman, a janitor, a couple of prostitutes, a driver of a seventh bus, sometimes an aunt who opened a booth with excursions, it seems to me that she was always as if from a hangover - every day the same familiar faces with whom we had a short but bright power over the whole city while the rest slept in warm cots.
There were still some random drunken companies, returning from the bars, they always shouted something important and ridiculous about life, sang the hits of the season, tried to get to know each other, but of course they did not have such a nagging feeling of morning unity and mystery as with regular acquaintances.
I was a terrible waitress, forgive me the guests of the institutions where I once worked. I couldn’t remember exactly what I ordered at one table, I brought tea with thyme to those who requested without thyme (I was just lucky that no one died from some wild allergic reaction), although one gentleman still “thanked” me for thyme, to which he had a specific reaction in the form of diarrhea. I spilled colored drinks on people, broke dishes, and once I dropped the stew on the guest’s table, right from the plate. I hated people who say: fast, slurred, quiet. Since then, I always speak with the waiters very slowly, like with children, and ask guiltily whether they manage to write down the order, I hope they do not think that I hold them for idiots.
It’s almost no secret to anyone that less alcohol is often poured into cocktails, so that later they can sell the cash left over the cash register and put money in their pocket. I felt that this was not very correct, although I myself did not participate, I didn’t have any bartender powers either. So, I felt that it was wrong, but I didn’t let anyone down, although we had conversations with the manager in our institution, and he promised a bonus for, as it were, squealing-crossed out-honesty. Since then, I sometimes remember this when I think about the theft and corruption that successfully destroy the country, that everyone should live righteously and honestly, but still I do not regret that I did not cooperate with the bourgeoisie against the proletariat, so to speak) Contradiction.
All this, full of adventure and thieves' (joke) charm, life ended that evening when I was asked to serve the table “with important people”. “You study as a journalist, speak politely with them, these are our dear guests.” In short, dear guests had a candle on the table, and if the candle is standing, then it must be lit. I walked over, gently lit a candle, and adjusted the paper napkins in the napkin holder to make it beautiful. Of course, one of the napkins caught fire. Then another flared up. I didn’t come up with anything better than grabbing all the napkins and throwing them at the guest’s tea. Well, to put out the flame. I wasn’t even fired, I just realized that this is the very moment when it is time to stop.
At some point, it began to seem that such a life really was: drunk people with their revelations, empty quarrels of tipsy couples, women’s tantrums, especially drunken politeness of Petersburg businessmen and officials, deducted from my salary bottles accidentally broken by me and dishes, bartenders and waiters - like a secret fraternity with their own language, strange jokes and life.
All of this, of course, had its own romance. For example, after a night in a noisy, dark and smoky room it was especially cool to go directly to Nevsky Prospekt, into the nascent dawn and hear the noise of an irrigation machine. There were few passers-by, so the driver and I exchanged a long welcoming glance, well, as if in solidarity. There was also a janitor, the shuffling sound of his stupid broomstick from twigs was also for me part of the usual morning romance, we even greeted the janitor. In general, there were few of us: a waterman, a janitor, a couple of prostitutes, a driver of a seventh bus, sometimes an aunt who opened a booth with excursions, it seems to me that she was always as if from a hangover - every day the same familiar faces with whom we had a short but bright power over the whole city while the rest slept in warm cots.
There were still some random drunken companies, returning from the bars, they always shouted something important and ridiculous about life, sang the hits of the season, tried to get to know each other, but of course they did not have such a nagging feeling of morning unity and mystery as with regular acquaintances.
I was a terrible waitress, forgive me the guests of the institutions where I once worked. I couldn’t remember exactly what I ordered at one table, I brought tea with thyme to those who requested without thyme (I was just lucky that no one died from some wild allergic reaction), although one gentleman still “thanked” me for thyme, to which he had a specific reaction in the form of diarrhea. I spilled colored drinks on people, broke dishes, and once I dropped the stew on the guest’s table, right from the plate. I hated people who say: fast, slurred, quiet. Since then, I always speak with the waiters very slowly, like with children, and ask guiltily whether they manage to write down the order, I hope they do not think that I hold them for idiots.
It’s almost no secret to anyone that less alcohol is often poured into cocktails, so that later they can sell the cash left over the cash register and put money in their pocket. I felt that this was not very correct, although I myself did not participate, I didn’t have any bartender powers either. So, I felt that it was wrong, but I didn’t let anyone down, although we had conversations with the manager in our institution, and he promised a bonus for, as it were, squealing-crossed out-honesty. Since then, I sometimes remember this when I think about the theft and corruption that successfully destroy the country, that everyone should live righteously and honestly, but still I do not regret that I did not cooperate with the bourgeoisie against the proletariat, so to speak) Contradiction.
All this, full of adventure and thieves' (joke) charm, life ended that evening when I was asked to serve the table “with important people”. “You study as a journalist, speak politely with them, these are our dear guests.” In short, dear guests had a candle on the table, and if the candle is standing, then it must be lit. I walked over, gently lit a candle, and adjusted the paper napkins in the napkin holder to make it beautiful. Of course, one of the napkins caught fire. Then another flared up. I didn’t come up with anything better than grabbing all the napkins and throwing them at the guest’s tea. Well, to put out the flame. I wasn’t even fired, I just realized that this is the very moment when it is time to stop.
У записи 18 лайков,
1 репостов,
803 просмотров.
1 репостов,
803 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ксения Баранова
