Зачем опять меняемся местами,
зачем опять, все менее нужна,
плывет ко мне московскими мостами
посольских переулков тишина?
И сызнова полет автомобильный
в ночи к полупустым особнякам,
как сызмала, о город нелюбимый,
к изогнутым и каменным цветам.
И веточки невидимо трясутся,
да кружится неведомо печаль:
унылое и легкое распутство,
отчужденности слабая печать.
Затем. Затем торопишься пожить.
Затем, что это юмор неуместный,
затем, что наши головы кружит
двадцатый век, безумное спортсменство.
Но, переменным воздухом дыша,
бесславной маяты не превышая,
служи свое, опальная душа,
короткие дела не совершая.
Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
на дансинги, на Оперу, на воды;
заутреней — на колокол по мне;
безумием — на платную свободу.
Ищи, ищи неславного венка,
затем, что мы становимся любыми,
все менее заносчивы пока
и потому все более любимы.
И. Бродский
зачем опять, все менее нужна,
плывет ко мне московскими мостами
посольских переулков тишина?
И сызнова полет автомобильный
в ночи к полупустым особнякам,
как сызмала, о город нелюбимый,
к изогнутым и каменным цветам.
И веточки невидимо трясутся,
да кружится неведомо печаль:
унылое и легкое распутство,
отчужденности слабая печать.
Затем. Затем торопишься пожить.
Затем, что это юмор неуместный,
затем, что наши головы кружит
двадцатый век, безумное спортсменство.
Но, переменным воздухом дыша,
бесславной маяты не превышая,
служи свое, опальная душа,
короткие дела не совершая.
Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
на дансинги, на Оперу, на воды;
заутреней — на колокол по мне;
безумием — на платную свободу.
Ищи, ищи неславного венка,
затем, что мы становимся любыми,
все менее заносчивы пока
и потому все более любимы.
И. Бродский
Why are we swapping places again
why again, less and less needed
swims to me with Moscow bridges
embassy lanes silence?
And again, the automobile flight
at night to half-empty mansions,
Like a swindler, oh, an unloved city,
to curved and stone colors.
And the twigs are shaking invisibly
let sorrow spin unknown:
dull and easy debauchery,
aloofness weak seal.
Then. Then in a hurry to live.
Then that humor is inappropriate,
then that our heads are spinning
twentieth century, crazy sports.
But, breathing alternating air,
inglorious maya not exceeding
Serve your own, disgraced soul,
not doing short things.
Change life. Change at least from the outside
to dances, to the Opera, to the waters;
Matins - to the bell for me;
madness - on paid freedom.
Look, look for the glorious wreath
then that we become any
less arrogant yet
and therefore more and more loved.
I. Brodsky
why again, less and less needed
swims to me with Moscow bridges
embassy lanes silence?
And again, the automobile flight
at night to half-empty mansions,
Like a swindler, oh, an unloved city,
to curved and stone colors.
And the twigs are shaking invisibly
let sorrow spin unknown:
dull and easy debauchery,
aloofness weak seal.
Then. Then in a hurry to live.
Then that humor is inappropriate,
then that our heads are spinning
twentieth century, crazy sports.
But, breathing alternating air,
inglorious maya not exceeding
Serve your own, disgraced soul,
not doing short things.
Change life. Change at least from the outside
to dances, to the Opera, to the waters;
Matins - to the bell for me;
madness - on paid freedom.
Look, look for the glorious wreath
then that we become any
less arrogant yet
and therefore more and more loved.
I. Brodsky
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ульяна Маленькая
