Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так затукал в двери дома моего.
«Гость,— сказал я,— там стучится в двери дома моего,
Гость — и больше ничего».
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор,—
Безыменной здесь с тех пор.
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
«Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость-и больше ничего».
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
«Извините, сэр иль леди,— я приветствовал его,—
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал»,— дверь открыл я: никого,
Тьма — и больше ничего.
Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»
Прошептало, как укор.
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
«Это тот же стук недавний,—я сказал,— в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего,—
Ветер — больше ничего».
Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
С видом леди или лорда у порога моего,
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел — и больше ничего.
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»
Каркнул Ворон: «Nevermore».
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так затукал в двери дома моего.
«Гость,— сказал я,— там стучится в двери дома моего,
Гость — и больше ничего».
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор,—
Безыменной здесь с тех пор.
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
«Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость-и больше ничего».
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
«Извините, сэр иль леди,— я приветствовал его,—
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал»,— дверь открыл я: никого,
Тьма — и больше ничего.
Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»
Прошептало, как укор.
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
«Это тот же стук недавний,—я сказал,— в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего,—
Ветер — больше ничего».
Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
С видом леди или лорда у порога моего,
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел — и больше ничего.
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»
Каркнул Ворон: «Nevermore».
Somehow at midnight, at a gloomy hour, weary of thought,
I dozed off over the page of one tome,
And he suddenly woke up from the sound, as if someone had suddenly caught,
As if deaf so stomped on the door of my house.
“Guest,” I said, “there is knocking on the door of my house,
Guest - and nothing more. "
Ah, I remember clearly, then December was rainy,
And from every flash of red, a shadow slipped on the carpet.
I waited a day from a gloomy distance, in vain I waited for the books to be given
Relief from sadness over the lost Linor,
According to the saint that there, in Eden, the angels call Linor, -
Nameless here ever since.
Silk alarming rustle in purple curtains, curtains
Filled, filled with vague horror of me all
And, to make my heart feel better, getting up, I repeated tiredly:
“This guest is only belated at my doorstep,
Some kind of late guest at my doorstep,
Guest — and nothing more. ”
And recovering from my fright, I met the guest as a friend.
“Sorry, sir il lady,” I greeted him, “
I dozed off here from boredom, and the sounds were so quiet,
So inaudible are your knocks at the door of my house,
That I barely heard you, ”I opened the door: nobody,
Darkness - and nothing more.
Dark midnight surrounded, so I stood, immersed
In the dreams that no one had dreamed of until then;
I waited in vain so, but the darkness did not give me a sign,
The word only one of the gloom came to me: “Linor!”
I whispered it, and the echo whispered to me: “Linor!”
Whispered like a reproach.
In grief burning for loss, I slammed the door shut
And I heard a knock the same, but distinctly that.
“This is the same recent knock,” I said, “out the window behind the shutters,
The wind howls for good reason in her at my window,
This wind hit the shutters at my window, -
The wind is nothing more. ”
I just opened the shutters - the old raven came out,
Noisily adjusting the mourning of his plumage;
Without a bow, it is important, proudly, he spoke decently, firmly;
With the appearance of a lady or lord at my doorstep
Over the door to the bust of Pallas at my doorstep
He sat down - and nothing more.
And waking up from sadness, I smiled at first,
Seeing the importance of the black bird, its prim ardor,
I said: “Your appearance is arrogant, your crest is shabby black,
O sinister ancient Raven, where the darkness of Pluto has stretched,
What have you proudly called where the darkness of Pluto is wide? ”
Raven croaked: "Nevermore."
I dozed off over the page of one tome,
And he suddenly woke up from the sound, as if someone had suddenly caught,
As if deaf so stomped on the door of my house.
“Guest,” I said, “there is knocking on the door of my house,
Guest - and nothing more. "
Ah, I remember clearly, then December was rainy,
And from every flash of red, a shadow slipped on the carpet.
I waited a day from a gloomy distance, in vain I waited for the books to be given
Relief from sadness over the lost Linor,
According to the saint that there, in Eden, the angels call Linor, -
Nameless here ever since.
Silk alarming rustle in purple curtains, curtains
Filled, filled with vague horror of me all
And, to make my heart feel better, getting up, I repeated tiredly:
“This guest is only belated at my doorstep,
Some kind of late guest at my doorstep,
Guest — and nothing more. ”
And recovering from my fright, I met the guest as a friend.
“Sorry, sir il lady,” I greeted him, “
I dozed off here from boredom, and the sounds were so quiet,
So inaudible are your knocks at the door of my house,
That I barely heard you, ”I opened the door: nobody,
Darkness - and nothing more.
Dark midnight surrounded, so I stood, immersed
In the dreams that no one had dreamed of until then;
I waited in vain so, but the darkness did not give me a sign,
The word only one of the gloom came to me: “Linor!”
I whispered it, and the echo whispered to me: “Linor!”
Whispered like a reproach.
In grief burning for loss, I slammed the door shut
And I heard a knock the same, but distinctly that.
“This is the same recent knock,” I said, “out the window behind the shutters,
The wind howls for good reason in her at my window,
This wind hit the shutters at my window, -
The wind is nothing more. ”
I just opened the shutters - the old raven came out,
Noisily adjusting the mourning of his plumage;
Without a bow, it is important, proudly, he spoke decently, firmly;
With the appearance of a lady or lord at my doorstep
Over the door to the bust of Pallas at my doorstep
He sat down - and nothing more.
And waking up from sadness, I smiled at first,
Seeing the importance of the black bird, its prim ardor,
I said: “Your appearance is arrogant, your crest is shabby black,
O sinister ancient Raven, where the darkness of Pluto has stretched,
What have you proudly called where the darkness of Pluto is wide? ”
Raven croaked: "Nevermore."
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Семен Трофимов
