Редеет облаков летучая гряда, окрашенная хной и киноварью...

Редеет облаков летучая гряда,
окрашенная хной и киноварью мнимой.
Уйдём и мы с тобой неведомо куда,
запамятовав тот необъяснимый
восторг (отец паял, тускнел металл, твердел,
мир, подростковый парус, жаждал бури.
Рим третий умирал. И мимо пролетал
почтовый гусь в застиранной лазури).

Есть горние слова: Жизнь. Страсть. Сомненье. Прах.
Философ мой, ты знаешь, всё едино,
Пока плывут в гранитных берегах
разрозненные тютчевские льдины.
Незваным пламенем, то плача, то ропща,
уйдём и мы, предвечному на зависть.
Так молча теплится церковная свеча —
ни вычесть тьмы, ни света не добавить.

(Бахыт Кенжеев)
The flying ridge is thinning the clouds
stained with henna and cinnabar imaginary.
We’ll leave and you and I don’t know where,
forgetting that inexplicable
delight (father soldered, faded metal, hardened,
the world, a teenage sail, longed for a storm.
Rome the third was dying. And flew by
mail goose in washed blue).
 
There are mountain words: Life. Passion. Doubt. Dust.
My philosopher, you know, everything is one,
While sailing in granite shores
scattered Tyutchev ice floes.
With an uninvited flame, now crying, then grumbling,
let us go, the eternal envy.
So the church candle burns silently -
neither subtract darkness nor light add.

(Bakhyt Kenzheev)
У записи 4 лайков,
0 репостов,
67 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Максим Беляев

Понравилось следующим людям