При вылете из Кёнигсберга оставили внизу кладбище. Меня привлёк его вид своей отдалённой похожестью на микросхему. Прямоугольные зелёные пространства участков с чёрными прямоугольниками надгробий. И подумалось мне в этот момент, что наша тяга быть похороненным на выдаёт в нас желание быть оцифрованным, обнулить все единицы в машинном коде и стать частью некой глобальной микросхемы.
Отсюда, наверное, и страх перед Машиной выражающийся в нашей культуре и глубинное предчувствие неминуемого конца, а также рабская покорность надвигающейся смерти, которой, впрочем, не существует т.к. лишь небытие на её месте.
Но имено эти мысли настраивают меня на радостный лад, т.к. я уже давно говорю близким, что если моё тело после смерти сохранится, его надлежит сжечь, а прах развеять над одним из любимых мною мест.
Отсюда, наверное, и страх перед Машиной выражающийся в нашей культуре и глубинное предчувствие неминуемого конца, а также рабская покорность надвигающейся смерти, которой, впрочем, не существует т.к. лишь небытие на её месте.
Но имено эти мысли настраивают меня на радостный лад, т.к. я уже давно говорю близким, что если моё тело после смерти сохранится, его надлежит сжечь, а прах развеять над одним из любимых мною мест.
On departure from Konigsberg, a cemetery was left below. I was attracted to his appearance by its distant resemblance to a microcircuit. Rectangular green spaces of sites with black rectangles of tombstones. And at that moment I thought that our desire to be buried gives us the desire to be digitized, to reset all units in the machine code, and to become part of a global chip.
Hence, probably, the fear of the Machine expressed in our culture and the deep foreboding of the inevitable end, as well as the slavish humility of impending death, which, however, does not exist since nothingness in its place.
But it is precisely these thoughts that set me in a joyful mood, because I have long been telling loved ones that if my body survives after death, it must be burned, and the dust should be scattered over one of my favorite places.
Hence, probably, the fear of the Machine expressed in our culture and the deep foreboding of the inevitable end, as well as the slavish humility of impending death, which, however, does not exist since nothingness in its place.
But it is precisely these thoughts that set me in a joyful mood, because I have long been telling loved ones that if my body survives after death, it must be burned, and the dust should be scattered over one of my favorite places.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгений Лапин
