21 августа 1921 года был расстрелян Николай Гумилёв.
Рискну всё же выложить написанное год назад после экскурсии к возможному месту его гибели.
Табачный дым завивался в спираль и уходил ввысь, к самым верхушкам деревьев. Николай Степанович сидел на траве, спокойно выкуривал свою последнюю запросу и оглядывал происходящее вокруг. Приговоренные столпились рядом, шёпотом переговариваясь, чекисты проверяли оружие. Он презрительно смотрел на своих палачей. В голове роились мысли, перебивавшие друг друга, и осознание, что он прожил, в сущности, неплохую жизнь. Из задумчивости его вывел чей-то голос, прозвучавший как гром среди ясного неба:
– Где поэт Гумилёв?
Николай Степанович поднялся и вышел вперед. Прибывший чекист произнес:
– Николай Степанович, вы свободны. Пройдите в машину, там вам вернут ва…
– А они? – Гумилёв кивнул на стоящих позади него людей.
– Их приговор будет приведен в исполнение.
Николай Степанович обернулся и увидел глаза десятков человек, устремленные на него. Каждый из них хотел оказаться на его месте, каждый хотел услышать своё имя. Он докурил папиросу, бросил окурок в траву, раздавил его, по-военному выпрямился и отчеканил:
– Здесь нет поэта Гумилёва. Здесь есть офицер Гумилёв.
Развернулся на пятках, встал рядом с товарищами, устремил на своих палачей презрительный и надменный взгляд. Чекисты, казалось, не знали, как реагировать на его поступок. Они перешептывались, пока наконец к главному не вернулся дар речи. Он махнул рукой и кивнул подчинённым. Николай Степанович усмехнулся. «Как же им не терпится стереть меня с лица земли», – думал он, подходя к указанному ему месту. С его лица не сходила презрительная улыбка, глаза оставались холодными и надменными. Он видел, что его спокойствие раздражает палачей, и радовался этому. Они же не решались открыть огонь, пока кто-то из главных не заорал:
– Да стреляйте же!!! Или сами встанете рядом с ними!!!
Раздались выстрелы. «Всё равно не убьют, еще чего!» – пронеслась последняя мысль, когда тело пронзила боль. Он собрал последние силы, чтобы не податься вперёд, упал навзничь, и всё заволокла тьма.
Целую вечность спустя тьма рассеялась. Николай Степанович увидел над собой покачивающиеся верхушки деревьев и лоскуты неба. Он поднялся и огляделся. Чекисты перетаскивали к вырытой яме у реки тела убитых, среди которых он увидел и своё. На лице застыла всё та же презрительная улыбка, раскрытые глаза сохраняли надменность и спокойствие. «Кажется, я продолжаю их бесить», – подумал он с какой-то злобной радостью. Почувствовал взгляд, обернулся и встретился взглядом с остальными. Все они казались испуганными и жались друг другу.
– Что ж, дамы и господа, теперь мы с вами призраки. – улыбнулся Гумилёв. – Но не привязывайтесь к месту. Мы тени бестелесные, можем направиться куда хотим! Может, тут даже есть какой-нибудь транспорт.
В этот момент он услышал треньканье трамвая. Неожиданно для самого себя он испугался: откуда в этом лесу взяться трамваю? Но странная махина действительно неслась в их сторону, звеня и дребезжа. Недолго думая Николай Степанович вскочил на подножку и воскликнул:
– Я все разузнаю! – и, увидев, что стекло разбито, он залез внутрь.
В салоне сидел человек. Услышав шум, он обернулся. Гумилёв изумлённо посмотрел на него. В тюрьме до него доходили разговоры о смерти Блока, но не думалось, что встреча окажется столь скорой.
– Здравствуйте, Николай Степанович. Вот и встретились. Какими судьбами?
– И вам того же, Александр Александрович. А меня расстреляли. Представляете? – сказал, и почему-то стало смешно. Он расхохотался, а Блок грустно улыбнулся:
– Этого можно было ожидать… Они всё равно не дали бы вам спокойно жить. Вы слишком смелый для этой власти и слишком беспокойны для небес. Поэтому вот вам трамвай, тот самый, заблудившийся, поездите на нем, может, душа ваша успокоится…
Блок наклонил голову, прощаясь, и растворился в воздухе. Николай Степанович пожал плечами и прошелся по салону. На месте кабины вожатого была темнота. Он хотел было найти что-нибудь, чтобы разогнать эту тьму, но только он приблизился к кабине, как что-то оттолкнуло его, и он, не удержавшись на ногах, откатился назад.
– Вас понял! – воскликнул Гумилёв, поднимаясь. – Что ж, покатаемся!
Трамвай понёс Николая Степановича сквозь пространство и время. Он мог оказаться где угодно и в любой момент. Он объехала всю Африку, побывал на других континентах, с завидной регулярностью наведывался в гости к Анне – той, первой. Он знал, что после этих встреч она просыпается разбитой и печальной, но не мог не встречаться с ней. Он узнал о судьбах друзей – осуждённых, погибших и выживших. Он видел, как погибает его вторая семья, как мучается сын, унаследовавший его храбрость и силу матери, как страдает от этого Анна, но мог только являться им во снах. Ему казалось, что если бы его не расстреляли тогда, он прошёл бы все то же, через что проходил сын. И Анна, какой бы сильной женщиной она ни была, могла не выдержать этого, а теперь он приходил к ней во снах, даря надежду и силы.
Долгие годы он катался на своем трамвае, видел своих друзей и родных, видел, как в списках распространяются его стихи, как смельчаки пытаются узнать всю правду о нем. Он видел войны и, пользуясь своей бестелесностью, помогал солдатам. Видел лагеря и поддерживал знакомых и их родных, как мог. Наблюдал за работой сына и возвращением славы Анны. Видел, как в печати вновь появляются его стихи… Но сколько бы он не ездил, его душа оставалась все такой же беспокойной. Но он и не желал вечного покоя, о котором говорили Осип, появившийся здесь после своей смерти и сказавший: «Я теперь почти как ты. Без могилы, без креста», и Анна, прожившая долгую и насыщенную жизнь. Николаю Степановичу же хотелось до окончания веков носиться на своем трамвае, узнавая все новые миры, – он уже научился попадать туда. Но однажды трамвай перестал слушаться своего пассажира. Он резко остановился и развернулся. Николай Степанович, громко ругаясь, пытался вновь подчинить его своей воле, но махина мчалась куда-то, не разбирая дороги. Наконец трамвай остановился и открыл двери. Гумилёв вышел и увидел почти забытый пейзаж, среди которого возвышался давно заброшенный пороховой склад. Рядом с ним бродили тени. Они были спокойны и ожидали чего-то. От них отделилась одна тень и подошла к Николаю Степановичу. Он узнал Таганцева.
– Давненько вас не было, Николай Степанович. – улыбка озарила усталое лицо. – А у нас для вас новости.
– Здравствуйте, Владимир Николаевич. Да вот… – чуть смущенно произнес Гумилёв. Таганцев улыбнулся:
– Знаете, а ведь нас с вами реабилитировали. Признали, что не было заговора, а мы невинно убиенные. На земле нас помнят, а на небесах помиловали. Впрочем, на небесах это сделали еще раньше, им же виднее. Но мы были здесь, все эти десятилетия. Впрочем, на восьмом десятке я уже перестал их считать…
– Сколько? – изумился Гумилёв. – А я совсем потерял счет времени в этом трамвае… И что же теперь? Вечный покой?
– Каждый волен выбирать. – улыбнулся Таганцев. – Давайте пройдемся?
Они вышли на тропинку, протоптанную сотнями и тысячами ног. Вдоль неё на деревьях были развешены иконы и молитвы, виднелись цветы и свечи. Николай Степанович удивленно оглядывался, а Таганцев говорил:
– Нас расстреляли через несколько дней после вас. Честно говоря, я думал, что вы живы, пока мне не рассказали, уже здесь, как вы держались и как за вами приехал этот страшный трамвай. Но, знаете, пока вас не было, многое здесь изменилось. Убивали долго, но потом всё прекратилось. А потом и сама власть изменилась. Теперь это другая страна, здесь другие люди… – после этих слов Гумилёв пробормотал: «Бедная Россия… За неполные сто лет…». Таганцев продолжал: – Но теперь они приходят сюда не таясь. Кстати, Анна Андреевна тоже приезжала, но до склада не пошла. Сильная, смелая женщина, но не настолько, как вы.
– Она не говорила этого… - глухо произнес Гумилёв. Его охватило странное чувство. Когда-то он шёл по этой тропе к своей смерти, а теперь, спустя много лет, бестелесной тенью идет обратно. Навстречу ему шли люди. Некоторые из них несли цветы, другие молча шли тропой скорби, ничего не говоря, вслушиваясь в звуки. Он проводил их взглядом, вопросительно взглянул на Владимира Николаевича. Тот улыбнулся:
– Да, дражайший Николай Степанович. Большинство из них – ваши почитатели. Те, кто знал и любил вас, сохранили ваше имя, ваши стихи, память о вас. А вместе с этим и частичку нас.
Они подошли к дороге. У начала тропы несколько человек устанавливали деревянный крест. Николай Степанович улыбнулся – будут помнить. При любой власти, при любом строе, всегда будут те, кто знает и любит его стихи. Он повернулся и пошёл обратно к складу. Здесь уже стояли люди, и кто-то произнес: «Значит, здесь и умер поэт Гумилёв…»
– Офицер Гумилёв! – поморщился Николай Степанович. – Поэт Гумилёв не умрёт никогда! Благодаря вам же…
Он рассматривал этих людей, своего рода паломников, и ему вдруг стало спокойно и хорошо. Он улыбнулся тёплой ласковой улыбкой и сказал:
– Как там у Пушкина? И буду долго тем любезен я народу? Но на покой я всё ещё не хочу!
Затренькал трамвай. Николай Степанович рассмеялся:
– Что ж, господа, пора в путь! Если есть желающие составить мне компанию, милости прошу в карету! А сюда мы еще успеем вернуться, ведь у нас в запасе целая вечность!
Трамвай вновь понесся сквозь пространство и время. Тьма в кабине рассеялась, и место вожатого занял вечный странник, поэт и воин Николай Степанович Гумилёв, на лице которого сияла весёлая улыбка.
Рискну всё же выложить написанное год назад после экскурсии к возможному месту его гибели.
Табачный дым завивался в спираль и уходил ввысь, к самым верхушкам деревьев. Николай Степанович сидел на траве, спокойно выкуривал свою последнюю запросу и оглядывал происходящее вокруг. Приговоренные столпились рядом, шёпотом переговариваясь, чекисты проверяли оружие. Он презрительно смотрел на своих палачей. В голове роились мысли, перебивавшие друг друга, и осознание, что он прожил, в сущности, неплохую жизнь. Из задумчивости его вывел чей-то голос, прозвучавший как гром среди ясного неба:
– Где поэт Гумилёв?
Николай Степанович поднялся и вышел вперед. Прибывший чекист произнес:
– Николай Степанович, вы свободны. Пройдите в машину, там вам вернут ва…
– А они? – Гумилёв кивнул на стоящих позади него людей.
– Их приговор будет приведен в исполнение.
Николай Степанович обернулся и увидел глаза десятков человек, устремленные на него. Каждый из них хотел оказаться на его месте, каждый хотел услышать своё имя. Он докурил папиросу, бросил окурок в траву, раздавил его, по-военному выпрямился и отчеканил:
– Здесь нет поэта Гумилёва. Здесь есть офицер Гумилёв.
Развернулся на пятках, встал рядом с товарищами, устремил на своих палачей презрительный и надменный взгляд. Чекисты, казалось, не знали, как реагировать на его поступок. Они перешептывались, пока наконец к главному не вернулся дар речи. Он махнул рукой и кивнул подчинённым. Николай Степанович усмехнулся. «Как же им не терпится стереть меня с лица земли», – думал он, подходя к указанному ему месту. С его лица не сходила презрительная улыбка, глаза оставались холодными и надменными. Он видел, что его спокойствие раздражает палачей, и радовался этому. Они же не решались открыть огонь, пока кто-то из главных не заорал:
– Да стреляйте же!!! Или сами встанете рядом с ними!!!
Раздались выстрелы. «Всё равно не убьют, еще чего!» – пронеслась последняя мысль, когда тело пронзила боль. Он собрал последние силы, чтобы не податься вперёд, упал навзничь, и всё заволокла тьма.
Целую вечность спустя тьма рассеялась. Николай Степанович увидел над собой покачивающиеся верхушки деревьев и лоскуты неба. Он поднялся и огляделся. Чекисты перетаскивали к вырытой яме у реки тела убитых, среди которых он увидел и своё. На лице застыла всё та же презрительная улыбка, раскрытые глаза сохраняли надменность и спокойствие. «Кажется, я продолжаю их бесить», – подумал он с какой-то злобной радостью. Почувствовал взгляд, обернулся и встретился взглядом с остальными. Все они казались испуганными и жались друг другу.
– Что ж, дамы и господа, теперь мы с вами призраки. – улыбнулся Гумилёв. – Но не привязывайтесь к месту. Мы тени бестелесные, можем направиться куда хотим! Может, тут даже есть какой-нибудь транспорт.
В этот момент он услышал треньканье трамвая. Неожиданно для самого себя он испугался: откуда в этом лесу взяться трамваю? Но странная махина действительно неслась в их сторону, звеня и дребезжа. Недолго думая Николай Степанович вскочил на подножку и воскликнул:
– Я все разузнаю! – и, увидев, что стекло разбито, он залез внутрь.
В салоне сидел человек. Услышав шум, он обернулся. Гумилёв изумлённо посмотрел на него. В тюрьме до него доходили разговоры о смерти Блока, но не думалось, что встреча окажется столь скорой.
– Здравствуйте, Николай Степанович. Вот и встретились. Какими судьбами?
– И вам того же, Александр Александрович. А меня расстреляли. Представляете? – сказал, и почему-то стало смешно. Он расхохотался, а Блок грустно улыбнулся:
– Этого можно было ожидать… Они всё равно не дали бы вам спокойно жить. Вы слишком смелый для этой власти и слишком беспокойны для небес. Поэтому вот вам трамвай, тот самый, заблудившийся, поездите на нем, может, душа ваша успокоится…
Блок наклонил голову, прощаясь, и растворился в воздухе. Николай Степанович пожал плечами и прошелся по салону. На месте кабины вожатого была темнота. Он хотел было найти что-нибудь, чтобы разогнать эту тьму, но только он приблизился к кабине, как что-то оттолкнуло его, и он, не удержавшись на ногах, откатился назад.
– Вас понял! – воскликнул Гумилёв, поднимаясь. – Что ж, покатаемся!
Трамвай понёс Николая Степановича сквозь пространство и время. Он мог оказаться где угодно и в любой момент. Он объехала всю Африку, побывал на других континентах, с завидной регулярностью наведывался в гости к Анне – той, первой. Он знал, что после этих встреч она просыпается разбитой и печальной, но не мог не встречаться с ней. Он узнал о судьбах друзей – осуждённых, погибших и выживших. Он видел, как погибает его вторая семья, как мучается сын, унаследовавший его храбрость и силу матери, как страдает от этого Анна, но мог только являться им во снах. Ему казалось, что если бы его не расстреляли тогда, он прошёл бы все то же, через что проходил сын. И Анна, какой бы сильной женщиной она ни была, могла не выдержать этого, а теперь он приходил к ней во снах, даря надежду и силы.
Долгие годы он катался на своем трамвае, видел своих друзей и родных, видел, как в списках распространяются его стихи, как смельчаки пытаются узнать всю правду о нем. Он видел войны и, пользуясь своей бестелесностью, помогал солдатам. Видел лагеря и поддерживал знакомых и их родных, как мог. Наблюдал за работой сына и возвращением славы Анны. Видел, как в печати вновь появляются его стихи… Но сколько бы он не ездил, его душа оставалась все такой же беспокойной. Но он и не желал вечного покоя, о котором говорили Осип, появившийся здесь после своей смерти и сказавший: «Я теперь почти как ты. Без могилы, без креста», и Анна, прожившая долгую и насыщенную жизнь. Николаю Степановичу же хотелось до окончания веков носиться на своем трамвае, узнавая все новые миры, – он уже научился попадать туда. Но однажды трамвай перестал слушаться своего пассажира. Он резко остановился и развернулся. Николай Степанович, громко ругаясь, пытался вновь подчинить его своей воле, но махина мчалась куда-то, не разбирая дороги. Наконец трамвай остановился и открыл двери. Гумилёв вышел и увидел почти забытый пейзаж, среди которого возвышался давно заброшенный пороховой склад. Рядом с ним бродили тени. Они были спокойны и ожидали чего-то. От них отделилась одна тень и подошла к Николаю Степановичу. Он узнал Таганцева.
– Давненько вас не было, Николай Степанович. – улыбка озарила усталое лицо. – А у нас для вас новости.
– Здравствуйте, Владимир Николаевич. Да вот… – чуть смущенно произнес Гумилёв. Таганцев улыбнулся:
– Знаете, а ведь нас с вами реабилитировали. Признали, что не было заговора, а мы невинно убиенные. На земле нас помнят, а на небесах помиловали. Впрочем, на небесах это сделали еще раньше, им же виднее. Но мы были здесь, все эти десятилетия. Впрочем, на восьмом десятке я уже перестал их считать…
– Сколько? – изумился Гумилёв. – А я совсем потерял счет времени в этом трамвае… И что же теперь? Вечный покой?
– Каждый волен выбирать. – улыбнулся Таганцев. – Давайте пройдемся?
Они вышли на тропинку, протоптанную сотнями и тысячами ног. Вдоль неё на деревьях были развешены иконы и молитвы, виднелись цветы и свечи. Николай Степанович удивленно оглядывался, а Таганцев говорил:
– Нас расстреляли через несколько дней после вас. Честно говоря, я думал, что вы живы, пока мне не рассказали, уже здесь, как вы держались и как за вами приехал этот страшный трамвай. Но, знаете, пока вас не было, многое здесь изменилось. Убивали долго, но потом всё прекратилось. А потом и сама власть изменилась. Теперь это другая страна, здесь другие люди… – после этих слов Гумилёв пробормотал: «Бедная Россия… За неполные сто лет…». Таганцев продолжал: – Но теперь они приходят сюда не таясь. Кстати, Анна Андреевна тоже приезжала, но до склада не пошла. Сильная, смелая женщина, но не настолько, как вы.
– Она не говорила этого… - глухо произнес Гумилёв. Его охватило странное чувство. Когда-то он шёл по этой тропе к своей смерти, а теперь, спустя много лет, бестелесной тенью идет обратно. Навстречу ему шли люди. Некоторые из них несли цветы, другие молча шли тропой скорби, ничего не говоря, вслушиваясь в звуки. Он проводил их взглядом, вопросительно взглянул на Владимира Николаевича. Тот улыбнулся:
– Да, дражайший Николай Степанович. Большинство из них – ваши почитатели. Те, кто знал и любил вас, сохранили ваше имя, ваши стихи, память о вас. А вместе с этим и частичку нас.
Они подошли к дороге. У начала тропы несколько человек устанавливали деревянный крест. Николай Степанович улыбнулся – будут помнить. При любой власти, при любом строе, всегда будут те, кто знает и любит его стихи. Он повернулся и пошёл обратно к складу. Здесь уже стояли люди, и кто-то произнес: «Значит, здесь и умер поэт Гумилёв…»
– Офицер Гумилёв! – поморщился Николай Степанович. – Поэт Гумилёв не умрёт никогда! Благодаря вам же…
Он рассматривал этих людей, своего рода паломников, и ему вдруг стало спокойно и хорошо. Он улыбнулся тёплой ласковой улыбкой и сказал:
– Как там у Пушкина? И буду долго тем любезен я народу? Но на покой я всё ещё не хочу!
Затренькал трамвай. Николай Степанович рассмеялся:
– Что ж, господа, пора в путь! Если есть желающие составить мне компанию, милости прошу в карету! А сюда мы еще успеем вернуться, ведь у нас в запасе целая вечность!
Трамвай вновь понесся сквозь пространство и время. Тьма в кабине рассеялась, и место вожатого занял вечный странник, поэт и воин Николай Степанович Гумилёв, на лице которого сияла весёлая улыбка.
On August 21, 1921, Nikolai Gumilev was shot.
I would venture to lay out what was written a year ago after an excursion to the possible place of his death.
Tobacco smoke curled into a spiral and went up to the very tops of the trees. Nikolai Stepanovich was sitting on the grass, quietly smoking his last request and looking around at what was happening around. The convicts crowded around, whispering in a whisper, the security officers checked the weapons. He contemptuously looked at his executioners. Thoughts that interrupted each other, and the realization that he had lived a good life, swarmed through his head. From his reverie, a voice sounded like a bolt from the blue:
- Where is the poet Gumilev?
Nikolai Stepanovich rose and stepped forward. The arrived security officer said:
- Nikolai Stepanovich, you are free. Get in the car, they'll give you back ...
- And they? - Gumilev nodded at the people behind him.
- Their sentence will be carried out.
Nikolai Stepanovich turned around and saw the eyes of dozens of people staring at him. Each of them wanted to be in his place, each wanted to hear his name. He smoked a cigarette, threw a cigarette butt into the grass, crushed it, straightened up in a military way, and said:
- There is no poet Gumilev. Here is officer Gumilev.
He turned on his heels, stood beside his comrades, fixed on his executioners a scornful and haughty look. The security officers did not seem to know how to react to his deed. They were whispering, until at last the speechlessness returned to the main point. He waved his hand and nodded to his subordinates. Nikolai Stepanovich grinned. "How can they not wait to erase me from the face of the earth," he thought, coming to the place indicated to him. A scornful smile never left his face, his eyes remained cold and arrogant. He saw that his calm irritated the executioners, and was happy about it. They did not dare to open fire until one of the main ones shouted:
- Yes, shoot the same !!! Or you will stand next to them !!!
Shots rang out. “They won't be killed anyway, what else!” - the last thought flashed when the body pierced the pain. He gathered his last strength not to move forward, fell backwards, and all the darkness fell.
For eternity, the darkness dissipated. Nikolai Stepanovich saw above the swaying tops of trees and patches of sky. He got up and looked around. The Chekists dragged the bodies of the dead to the dug pit by the river, among which he saw his own. The same contemptuous smile froze on her face, open eyes kept arrogant and calm. “I seem to be continuing to enrage them,” he thought with some wicked joy. He felt his eyes, turned around and met his eyes with the others. They all seemed frightened and huddled together.
- Well, ladies and gentlemen, now we are ghosts. - smiled Gumilev. - But do not get attached to the place. We are incorporeal shadows, we can go wherever we want! Maybe there is even some transport.
At that moment he heard the tram of the tram. Suddenly for himself he was frightened: where did the tram come from in this forest? But the strange colossus really rushed in their direction, ringing and rattling. Without thinking twice, Nikolay Stepanovich jumped on the bandwagon and exclaimed:
- I'll find out everything! - and, seeing that the glass was broken, he climbed inside.
There was a man in the cabin. Hearing the noise, he turned around. Gumilev looked at him in amazement. In prison, he was heard about the death of Blok, but it was not thought that the meeting would be so soon.
- Hello, Nikolay Stepanovich. That met. What are the fates?
- And to you, Alexander Alexandrovich. And they shot me. Imagine? - said, and for some reason it became ridiculous. He burst out laughing, and Block sadly smiled:
“This could have been expected ... They would still not let you live in peace.” You are too brave for this power and too restless for heaven. Therefore, here's a tram for you, the one who is lost, ride it, maybe your soul will calm down ...
Block tilted his head, saying goodbye, and disappeared into the air. Nikolai Stepanovich shrugged and walked through the cabin. At the site of the driver's cabin was dark. He wanted to find something to dispel this darkness, but as soon as he approached the cabin, something pushed him away, and he could not keep his feet and rolled back.
- I understand you! - exclaimed Gumilyov, rising. - Well, let's go!
The tram carried Nikolay Stepanovich through space and time. He could be anywhere and at any time. He traveled all over Africa, traveled to other continents, with enviable regularity, visited Anne, the first. He knew that after these meetings she wakes up broken and sad, but he could not meet with her. He learned about the fate of his friends - convicts, dead and survivors. He saw his second family die, his son, who inherited his courage and the strength of his mother, suffer, as Anna suffers from it, but could only appear to him in dreams. It seemed to him that if he had not been shot then, he would have gone through the same things that his son was going through. And Anna, no matter how strong a woman she was, could not stand it, and now he came to her in dreams, giving hope
I would venture to lay out what was written a year ago after an excursion to the possible place of his death.
Tobacco smoke curled into a spiral and went up to the very tops of the trees. Nikolai Stepanovich was sitting on the grass, quietly smoking his last request and looking around at what was happening around. The convicts crowded around, whispering in a whisper, the security officers checked the weapons. He contemptuously looked at his executioners. Thoughts that interrupted each other, and the realization that he had lived a good life, swarmed through his head. From his reverie, a voice sounded like a bolt from the blue:
- Where is the poet Gumilev?
Nikolai Stepanovich rose and stepped forward. The arrived security officer said:
- Nikolai Stepanovich, you are free. Get in the car, they'll give you back ...
- And they? - Gumilev nodded at the people behind him.
- Their sentence will be carried out.
Nikolai Stepanovich turned around and saw the eyes of dozens of people staring at him. Each of them wanted to be in his place, each wanted to hear his name. He smoked a cigarette, threw a cigarette butt into the grass, crushed it, straightened up in a military way, and said:
- There is no poet Gumilev. Here is officer Gumilev.
He turned on his heels, stood beside his comrades, fixed on his executioners a scornful and haughty look. The security officers did not seem to know how to react to his deed. They were whispering, until at last the speechlessness returned to the main point. He waved his hand and nodded to his subordinates. Nikolai Stepanovich grinned. "How can they not wait to erase me from the face of the earth," he thought, coming to the place indicated to him. A scornful smile never left his face, his eyes remained cold and arrogant. He saw that his calm irritated the executioners, and was happy about it. They did not dare to open fire until one of the main ones shouted:
- Yes, shoot the same !!! Or you will stand next to them !!!
Shots rang out. “They won't be killed anyway, what else!” - the last thought flashed when the body pierced the pain. He gathered his last strength not to move forward, fell backwards, and all the darkness fell.
For eternity, the darkness dissipated. Nikolai Stepanovich saw above the swaying tops of trees and patches of sky. He got up and looked around. The Chekists dragged the bodies of the dead to the dug pit by the river, among which he saw his own. The same contemptuous smile froze on her face, open eyes kept arrogant and calm. “I seem to be continuing to enrage them,” he thought with some wicked joy. He felt his eyes, turned around and met his eyes with the others. They all seemed frightened and huddled together.
- Well, ladies and gentlemen, now we are ghosts. - smiled Gumilev. - But do not get attached to the place. We are incorporeal shadows, we can go wherever we want! Maybe there is even some transport.
At that moment he heard the tram of the tram. Suddenly for himself he was frightened: where did the tram come from in this forest? But the strange colossus really rushed in their direction, ringing and rattling. Without thinking twice, Nikolay Stepanovich jumped on the bandwagon and exclaimed:
- I'll find out everything! - and, seeing that the glass was broken, he climbed inside.
There was a man in the cabin. Hearing the noise, he turned around. Gumilev looked at him in amazement. In prison, he was heard about the death of Blok, but it was not thought that the meeting would be so soon.
- Hello, Nikolay Stepanovich. That met. What are the fates?
- And to you, Alexander Alexandrovich. And they shot me. Imagine? - said, and for some reason it became ridiculous. He burst out laughing, and Block sadly smiled:
“This could have been expected ... They would still not let you live in peace.” You are too brave for this power and too restless for heaven. Therefore, here's a tram for you, the one who is lost, ride it, maybe your soul will calm down ...
Block tilted his head, saying goodbye, and disappeared into the air. Nikolai Stepanovich shrugged and walked through the cabin. At the site of the driver's cabin was dark. He wanted to find something to dispel this darkness, but as soon as he approached the cabin, something pushed him away, and he could not keep his feet and rolled back.
- I understand you! - exclaimed Gumilyov, rising. - Well, let's go!
The tram carried Nikolay Stepanovich through space and time. He could be anywhere and at any time. He traveled all over Africa, traveled to other continents, with enviable regularity, visited Anne, the first. He knew that after these meetings she wakes up broken and sad, but he could not meet with her. He learned about the fate of his friends - convicts, dead and survivors. He saw his second family die, his son, who inherited his courage and the strength of his mother, suffer, as Anna suffers from it, but could only appear to him in dreams. It seemed to him that if he had not been shot then, he would have gone through the same things that his son was going through. And Anna, no matter how strong a woman she was, could not stand it, and now he came to her in dreams, giving hope
У записи 2 лайков,
0 репостов,
150 просмотров.
0 репостов,
150 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ната Кривилева
