Шум за сценой
С самого начала учебы в студии мы стали принимать участие
в массовых сценах, проще говоря, изображать толпу. Изображать толпу - дело нехитрое, толпа она и есть толпа, в оперном театре, говорят, ее образ курсанты пожарного училища создают. Да кто по себе не знает, когда скопом -всё всегда проще. Даже играть на сцене. Если же ставится задача выразить
душевное состояние народа, опытные "массовики"подсказывают одну и ту же фразу: о чем говорить, когда не о чем говорить.
Стоит произнести ее несколько раз вполголоса и вразнобой, получится возмущенный ропот, подними на пол тона выше -вот тебе и народное волнение.
Виталька, старший брат, издевался над моими первыми шагамина ниве театрального искусства, утверждая, что я играю "в массовке роль чемодана"и "шум за сценой".
Насчет "чемодана"-это ,конечно, злой сарказм, а вот "шум за сценой",действительно, играл. И играл хорошо! На одном из спектаклей мы били в огромные барабаны и трясли металлическими листами, создавая "далекие раскаты грома". И так, с небольшими перерывами, три часа. Уставали
страшно. Чтобы раскаты действительно были "далекими",мы устраивались со всеми приладами в мужском туалете, перед антрактом волокли свое хозяйство за кулисы, после- обратно в туалет. Однажды, громыхнув, так испугали мужика, выскочившего из зала по нужде, что тот ее чуть не справил не доходя до места.
А на зачетном этюде плакал младенцем, притаившись в шкафу, за что и получил аплодисменты. Может быть, первые адресные аплодисменты в своей жизни.
Ситуация заключалась вот в чем: Парень и девушка (брат с сестрой- молодоженами мы стеснялись представляться) находят в подъезде сверток с ребенком и, не зная как им быть, приносят домой. Только они появились с этим искусно завернутым кульком, я, спрятавшись заранее, еще до того, как все собрались в аудитории, и подглядывая за происходящим через щелочку, стал повизгивать, жалобно постанывать, заходиться в истерике -словом, издавать все звуки, какие может произвести младенец в таком бедственном положении. Получилось так достоверно, что экзаменаторы решили, будто чокнутые студийцы
стибрили где-то кроху и приволокли в театр ради своего "гениального" замысла. Когда после окончания сценки я вылез из своего укрытия то, вместе со вздохом облегчения, раздались овации.
В.Н. Кузенков, главный режиссер театра и руководитель нашего курса, поставил спектакль по пьесе А.Арбузова "Иркутская история".В нем он поручил мне немногословную роль мальчика Антона. Со своей работой я справился, меня даже похвалили на худсовете.
Игра на сцене оказалась очень увлекательным занятием – на тебя смотрят сотни пар глаз, твоим словам внимает увлеченная публика...Пусть слова и не совсем твои, драматург тоже имеет к ним некоторое отношение, но кто в эту секунду о нем думает?! К тому же, жизнь на подмостках не ограничивалась авторскими и постановочными задачами, существовали еще совсем особые партнерские отношения. Когда спектакль идет в двадцатый или тридцатый раз и премьерное напряжение маленько спадает, актеры начинают незаметно для публики развлекаться. Любимая забава - неожиданно рассмешить товарища. За что в принципе можно схлопотать неприятности, но соблазн уж больно велик. Мне первый выговор прилетел именно за это. Я расколол партнеров, пустив с небрежным видом сквозь зубы длинную струйку воды, которая с глухим звуком опустилась в пустое ведро, расположившееся на краю сцены. Артисты от неожиданности прыснули. Публика тоже.
Наверное, все пацаны на свете в детстве учатся плеваться.
Сначала примитивно: набрав в рот слюны или более тягучей консистенции, просто сплевываешь, потом начинаешь метать сгусток на дальность, на меткость... Лично я научился цвиркать сквозь передние зубы метров на шесть- наберу в рот воды и цежу ее длинной струйкой пока вода не кончится. Из соседнего двора ребята приходили смотреть. В связи с этим поведаю вам один незабываемый случай.
Лето. Каникулы. Дело было хоть и не вечером, но особо важных дел все равно было мало. Я учил своего друга Женьку Зыкова козырному плевательному приему. У него пока еще струйка либо по подбородку скатывалась, либо в нос ударяла. Нам было лет по двенадцать. Неподалеку на лавочке лежал-загорал другой Женька, Гоголицын, года на три-четыре нас постарше. Глядел он на нас, глядел и то ли мы ему надоели со своими экспериментами, то ли позавидовал моему мастерству, но стал он поплевывать в нашу сторону, причем, старается, гад, попасть. И
ничего ему не сделаешь -здоровый, как конь да и дерется так, что мужики стороной обходят.
Вот он лежит, лежит, потом оторвет от скамеечки голову, пошлет в нас ракету и смотрит -попал или нет?, и снова лежит, только хрюкает да желваками работает- снаряд собирает. А мы, знай отскакивай. Наконец, Женька решил припугнуть Гогочку: дескать, ты не очень-то, мы тоже могем. Втянул в себя побольше соплей, благо этого добра у него всегда в достатке
было, и пульнул, что есть сил. Сил оказалось до фига и больше. Торпеда набрала траекторию.
В это время, ничего не подозревающий Гога, в очередной раз оторвал от лавки башку и открыл рот для атаки... И в то же мгновение Женькина сопля заехала ему в самую глотку. Нашему ужасу не было предела. Если бы Гогочка не по давился, эта история могла бы остаться не рассказанной. Мы понеслись. Быстрее трепетных ланей, вырвавшихся из телеги. Конь же, отхаркиваясь, потерял секунды, оказавшимися для нас спасительными. Никогда, не до, не после, я не бегал с такой скоростью. Но с той скоростью, которой мчался мой друг Женька Зыков, вообще никто никогда не бегал. За проявленную снайперскую меткость он удостоился во дворе клички "Ворошиловский стрелок",которая затем стала более точной по сути-"Ворошиловский плевок",потом сократилась до «Ворошилов", "Шило",и в конце концов трансформировалась в окончательной форму:"Плевако".
А сценическую импровизацию, допущенную мной на сцене, режиссер, отругав, велел закрепить. С тех пор я смешил зрителей на законных основаниях.
А.Узденский
С самого начала учебы в студии мы стали принимать участие
в массовых сценах, проще говоря, изображать толпу. Изображать толпу - дело нехитрое, толпа она и есть толпа, в оперном театре, говорят, ее образ курсанты пожарного училища создают. Да кто по себе не знает, когда скопом -всё всегда проще. Даже играть на сцене. Если же ставится задача выразить
душевное состояние народа, опытные "массовики"подсказывают одну и ту же фразу: о чем говорить, когда не о чем говорить.
Стоит произнести ее несколько раз вполголоса и вразнобой, получится возмущенный ропот, подними на пол тона выше -вот тебе и народное волнение.
Виталька, старший брат, издевался над моими первыми шагамина ниве театрального искусства, утверждая, что я играю "в массовке роль чемодана"и "шум за сценой".
Насчет "чемодана"-это ,конечно, злой сарказм, а вот "шум за сценой",действительно, играл. И играл хорошо! На одном из спектаклей мы били в огромные барабаны и трясли металлическими листами, создавая "далекие раскаты грома". И так, с небольшими перерывами, три часа. Уставали
страшно. Чтобы раскаты действительно были "далекими",мы устраивались со всеми приладами в мужском туалете, перед антрактом волокли свое хозяйство за кулисы, после- обратно в туалет. Однажды, громыхнув, так испугали мужика, выскочившего из зала по нужде, что тот ее чуть не справил не доходя до места.
А на зачетном этюде плакал младенцем, притаившись в шкафу, за что и получил аплодисменты. Может быть, первые адресные аплодисменты в своей жизни.
Ситуация заключалась вот в чем: Парень и девушка (брат с сестрой- молодоженами мы стеснялись представляться) находят в подъезде сверток с ребенком и, не зная как им быть, приносят домой. Только они появились с этим искусно завернутым кульком, я, спрятавшись заранее, еще до того, как все собрались в аудитории, и подглядывая за происходящим через щелочку, стал повизгивать, жалобно постанывать, заходиться в истерике -словом, издавать все звуки, какие может произвести младенец в таком бедственном положении. Получилось так достоверно, что экзаменаторы решили, будто чокнутые студийцы
стибрили где-то кроху и приволокли в театр ради своего "гениального" замысла. Когда после окончания сценки я вылез из своего укрытия то, вместе со вздохом облегчения, раздались овации.
В.Н. Кузенков, главный режиссер театра и руководитель нашего курса, поставил спектакль по пьесе А.Арбузова "Иркутская история".В нем он поручил мне немногословную роль мальчика Антона. Со своей работой я справился, меня даже похвалили на худсовете.
Игра на сцене оказалась очень увлекательным занятием – на тебя смотрят сотни пар глаз, твоим словам внимает увлеченная публика...Пусть слова и не совсем твои, драматург тоже имеет к ним некоторое отношение, но кто в эту секунду о нем думает?! К тому же, жизнь на подмостках не ограничивалась авторскими и постановочными задачами, существовали еще совсем особые партнерские отношения. Когда спектакль идет в двадцатый или тридцатый раз и премьерное напряжение маленько спадает, актеры начинают незаметно для публики развлекаться. Любимая забава - неожиданно рассмешить товарища. За что в принципе можно схлопотать неприятности, но соблазн уж больно велик. Мне первый выговор прилетел именно за это. Я расколол партнеров, пустив с небрежным видом сквозь зубы длинную струйку воды, которая с глухим звуком опустилась в пустое ведро, расположившееся на краю сцены. Артисты от неожиданности прыснули. Публика тоже.
Наверное, все пацаны на свете в детстве учатся плеваться.
Сначала примитивно: набрав в рот слюны или более тягучей консистенции, просто сплевываешь, потом начинаешь метать сгусток на дальность, на меткость... Лично я научился цвиркать сквозь передние зубы метров на шесть- наберу в рот воды и цежу ее длинной струйкой пока вода не кончится. Из соседнего двора ребята приходили смотреть. В связи с этим поведаю вам один незабываемый случай.
Лето. Каникулы. Дело было хоть и не вечером, но особо важных дел все равно было мало. Я учил своего друга Женьку Зыкова козырному плевательному приему. У него пока еще струйка либо по подбородку скатывалась, либо в нос ударяла. Нам было лет по двенадцать. Неподалеку на лавочке лежал-загорал другой Женька, Гоголицын, года на три-четыре нас постарше. Глядел он на нас, глядел и то ли мы ему надоели со своими экспериментами, то ли позавидовал моему мастерству, но стал он поплевывать в нашу сторону, причем, старается, гад, попасть. И
ничего ему не сделаешь -здоровый, как конь да и дерется так, что мужики стороной обходят.
Вот он лежит, лежит, потом оторвет от скамеечки голову, пошлет в нас ракету и смотрит -попал или нет?, и снова лежит, только хрюкает да желваками работает- снаряд собирает. А мы, знай отскакивай. Наконец, Женька решил припугнуть Гогочку: дескать, ты не очень-то, мы тоже могем. Втянул в себя побольше соплей, благо этого добра у него всегда в достатке
было, и пульнул, что есть сил. Сил оказалось до фига и больше. Торпеда набрала траекторию.
В это время, ничего не подозревающий Гога, в очередной раз оторвал от лавки башку и открыл рот для атаки... И в то же мгновение Женькина сопля заехала ему в самую глотку. Нашему ужасу не было предела. Если бы Гогочка не по давился, эта история могла бы остаться не рассказанной. Мы понеслись. Быстрее трепетных ланей, вырвавшихся из телеги. Конь же, отхаркиваясь, потерял секунды, оказавшимися для нас спасительными. Никогда, не до, не после, я не бегал с такой скоростью. Но с той скоростью, которой мчался мой друг Женька Зыков, вообще никто никогда не бегал. За проявленную снайперскую меткость он удостоился во дворе клички "Ворошиловский стрелок",которая затем стала более точной по сути-"Ворошиловский плевок",потом сократилась до «Ворошилов", "Шило",и в конце концов трансформировалась в окончательной форму:"Плевако".
А сценическую импровизацию, допущенную мной на сцене, режиссер, отругав, велел закрепить. С тех пор я смешил зрителей на законных основаниях.
А.Узденский
Noise behind the scenes
From the very beginning of study in the studio, we began to take part
in mass scenes, simply speaking, to depict the crowd. To depict the crowd is a simple matter, the crowd is the crowd, in the opera house, they say, the cadets of the fire school create its image. But who himself does not know when in a crowd, everything is always easier. Even play on stage. If the task is to express
the mental state of the people, experienced "mass-media" suggest the same phrase: what to talk about, when nothing to talk about.
It is necessary to say it several times in a low voice and apart, you get an indignant murmur, raise the tone half a tone above you and the popular unrest.
Vitalka, the elder brother, scoffed at my first shadmina in the field of theatrical art, asserting that I play "in the crowd role of a suitcase" and "noise behind the scenes."
About the “suitcase” is, of course, evil sarcasm, but “noise behind the scenes” really played. And he played well! At one of the performances, we beat huge drums and shook metal sheets, creating "distant peals of thunder." And so, with short breaks, three hours. Tired
fearfully. So that the peals were really “distant”, we arranged with all the prides in the men's room, dragged our farm backstage before the intermission, after- back to the toilet. One day, rumbling, so frightened the man, who jumped out of the hall because of need, that he almost did it without reaching the place.
And on the test sketch, he cried as a baby, lurking in the closet, for which he received applause. Maybe the first address applause in his life.
The situation was as follows: The boy and the girl (we were embarrassed to introduce ourselves to the boy and the sister and the newlyweds) find a parcel with the child in the doorway and, not knowing what to be, bring home. Only they appeared with this artfully wrapped bag, I, hiding in advance, even before everyone gathered in the audience, and spying on what was happening through the crack, began to yelp, plaintively moan, go into hysterics and word, make all the sounds that can produce the baby is in such a plight. It turned out so authentically that the examiners decided that the crazy studioists
they nibbled a crumb somewhere and dragged it to the theater for the sake of their “ingenious” design. When, after finishing the drama, I got out of my shelter, then, along with a sigh of relief, I received a standing ovation.
V.N. Kuzenkov, the main director of the theater and the head of our course, staged the play “Irkutsk Story” by A. Arbuzov’s play. I managed to do my job, I was even praised at the artistic council.
Playing on the stage turned out to be a very exciting activity - hundreds of pairs of eyes look at you, a keen audience listens to your words ... Let the words are not entirely yours, the playwright also has something to do with them, but who thinks of him at that moment ?! In addition, life on the stage was not limited to author and production tasks, there were still very special partnerships. When the performance is held for the twentieth or thirtieth time and the premiere tension subsides a little, the actors begin to entertain unnoticed by the public. Favorite fun - suddenly laugh a friend. For which, in principle, you can shabbyat trouble, but the temptation is painfully great. I flew the first reprimand precisely for this. I split the partners, letting out with a careless look through their teeth a long stream of water, which with a dull sound sank into an empty bucket located on the edge of the stage. The artists sprinkled in surprise. The public too.
Probably all the boys in the world learn to spit in childhood.
At first, it’s primitive: having spilled saliva or a more viscous consistency in your mouth, you just spit out, then you start to throw a clot at a distance, at accuracy ... I personally learned to swirl water through my front teeth for six meters - I’ve got water in my mouth and a long stream of water will end. From the neighboring yard the guys came to watch. In this regard, I will tell you one unforgettable event.
Summer. Vacation. The matter was, though not in the evening, but all the same there were few particularly important matters. I taught my friend Zhenka Zykov to a trump up spit reception. He still had a trickle either on the chin or in the nose. We were about twelve years old. Not far away, another Zhenya and Gogolitsyn was lying on a bench, sunbathing, three or four years older. He looked at us, looked and either we were bored with his experiments, or he was envied by my skill, but he began to spit in our direction, and, bastard, tries to get into. AND
you can’t do anything to him - healthy, like a horse and he fights so that men bypass the side.
Here he lies, lies, then tears the head off the bench, sends a rocket at us and looks at it - or not?, And lies again, only grunts and works with jaws, the projectile collects. And we know bounce. Finally, Zhenya decided to intimidate Gogochka: they say that you are not very, we can too. Pulled in
From the very beginning of study in the studio, we began to take part
in mass scenes, simply speaking, to depict the crowd. To depict the crowd is a simple matter, the crowd is the crowd, in the opera house, they say, the cadets of the fire school create its image. But who himself does not know when in a crowd, everything is always easier. Even play on stage. If the task is to express
the mental state of the people, experienced "mass-media" suggest the same phrase: what to talk about, when nothing to talk about.
It is necessary to say it several times in a low voice and apart, you get an indignant murmur, raise the tone half a tone above you and the popular unrest.
Vitalka, the elder brother, scoffed at my first shadmina in the field of theatrical art, asserting that I play "in the crowd role of a suitcase" and "noise behind the scenes."
About the “suitcase” is, of course, evil sarcasm, but “noise behind the scenes” really played. And he played well! At one of the performances, we beat huge drums and shook metal sheets, creating "distant peals of thunder." And so, with short breaks, three hours. Tired
fearfully. So that the peals were really “distant”, we arranged with all the prides in the men's room, dragged our farm backstage before the intermission, after- back to the toilet. One day, rumbling, so frightened the man, who jumped out of the hall because of need, that he almost did it without reaching the place.
And on the test sketch, he cried as a baby, lurking in the closet, for which he received applause. Maybe the first address applause in his life.
The situation was as follows: The boy and the girl (we were embarrassed to introduce ourselves to the boy and the sister and the newlyweds) find a parcel with the child in the doorway and, not knowing what to be, bring home. Only they appeared with this artfully wrapped bag, I, hiding in advance, even before everyone gathered in the audience, and spying on what was happening through the crack, began to yelp, plaintively moan, go into hysterics and word, make all the sounds that can produce the baby is in such a plight. It turned out so authentically that the examiners decided that the crazy studioists
they nibbled a crumb somewhere and dragged it to the theater for the sake of their “ingenious” design. When, after finishing the drama, I got out of my shelter, then, along with a sigh of relief, I received a standing ovation.
V.N. Kuzenkov, the main director of the theater and the head of our course, staged the play “Irkutsk Story” by A. Arbuzov’s play. I managed to do my job, I was even praised at the artistic council.
Playing on the stage turned out to be a very exciting activity - hundreds of pairs of eyes look at you, a keen audience listens to your words ... Let the words are not entirely yours, the playwright also has something to do with them, but who thinks of him at that moment ?! In addition, life on the stage was not limited to author and production tasks, there were still very special partnerships. When the performance is held for the twentieth or thirtieth time and the premiere tension subsides a little, the actors begin to entertain unnoticed by the public. Favorite fun - suddenly laugh a friend. For which, in principle, you can shabbyat trouble, but the temptation is painfully great. I flew the first reprimand precisely for this. I split the partners, letting out with a careless look through their teeth a long stream of water, which with a dull sound sank into an empty bucket located on the edge of the stage. The artists sprinkled in surprise. The public too.
Probably all the boys in the world learn to spit in childhood.
At first, it’s primitive: having spilled saliva or a more viscous consistency in your mouth, you just spit out, then you start to throw a clot at a distance, at accuracy ... I personally learned to swirl water through my front teeth for six meters - I’ve got water in my mouth and a long stream of water will end. From the neighboring yard the guys came to watch. In this regard, I will tell you one unforgettable event.
Summer. Vacation. The matter was, though not in the evening, but all the same there were few particularly important matters. I taught my friend Zhenka Zykov to a trump up spit reception. He still had a trickle either on the chin or in the nose. We were about twelve years old. Not far away, another Zhenya and Gogolitsyn was lying on a bench, sunbathing, three or four years older. He looked at us, looked and either we were bored with his experiments, or he was envied by my skill, but he began to spit in our direction, and, bastard, tries to get into. AND
you can’t do anything to him - healthy, like a horse and he fights so that men bypass the side.
Here he lies, lies, then tears the head off the bench, sends a rocket at us and looks at it - or not?, And lies again, only grunts and works with jaws, the projectile collects. And we know bounce. Finally, Zhenya decided to intimidate Gogochka: they say that you are not very, we can too. Pulled in
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Сергей Сурпатов
