Когда я училась в школе, у меня была учительница по русскому языку и литературе. Её звали Любовь Степановна. Это была высокая, худая и, я бы даже сказала, костлявая женщина лет 40, с короткой практичной стрижкой, маленькими глазами и крупными зубами. Она почти всегда носила прямую коричневую юбку ниже колена, из-под которой торчали две тощие ноги в туфлях-лодочках, и цветастую блузку. По случаю каких-нибудь школьных праздников она надевала одно и то же нарядное платье — бело-голубое, в мелкий горошек, с крупным бантом у шеи.
Довольно скоро после того, как Любовь Степановна стала нашей учительницей, мне стало понятно, что она довольно прохладно относится к литературе и русскому языку. Как и к детям. Но этот факт меня совсем не отталкивал, а, наоборот, только привлекал.
Вы уже, наверное, заметили, что моим излюбленным до какого-то времени сценарием взаимоотношений было найти наиболее эмоционально холодного и как можно более недоступного человека из всего многообразия людей и очень к нему привязаться. И страдать от неразделённых чувств, всеми силами стараясь завоевать его/её расположение. Любовь Степановна стала для меня одним из таких людей.
Сама же я была довольно несчастной девочкой — учителя меня особо не любили, а одноклассники травили. Я донашивала вещи за старшей сестрой, очень этого стеснялась и старалась не привлекать к себе много внимания. Сердце же очень хотело к кому-нибудь привязаться, и я решила, что это будет Любовь Степановна. Не знаю, почему. Может, потому что она была нашей классной руководительницей, а может, из-за русского и литературы — единственного предмета, который я любила.
Любовь Степановна же совершенно не отвечала мне взаимностью. Она вообще старалась не замечать меня и очень раздражалась, когда приходилось иметь со мной дело.
Однажды я пожаловалась ей, что одноклассники под предводительством Саши Рогожкина (ныне опустившийся алкоголик, а, может, уже и сдох) бросили мой портфель в унитаз (тогда в школьных туалетах использовались такие унитазы-дырки на невысоком постаменте, пять штук в ряду, без загородок). А меня оплевали всей компанией. Я так и пришла к ней в учительскую с оплёванным лицом и растрёпанными волосами. Заплаканная. Мне было стыдно идти домой в таком виде, и я боялась, что за школой дети все ещё ждут меня. Я пришла к ней, потому что не знала, что делать.
Любовь Степановна ахнула, увидев меня. Она схватила меня за руку и повела обратно в тот же туалет, отчитывая на ходу: “А ну-ка сейчас же умойся! Что ты такое натворила? Наверное, что-то серьёзное, просто так никто не станет плевать в девочку! Ты их не дразнила? Давай умывайся сейчас же и беги домой. И подумай о своём поведении”.
После этого эпизода в наши отношения добавилось еще кое-что — она стала как будто стыдиться меня. И старалась замечать ещё меньше. Её раздражение тоже усилилось и проявлялось в виде несправедливых придирок и ужасных красных троек. И хотя русский язык и литература давались мне действительно очень хорошо, ошибки всё равно находились: то помарок слишком много, то исправлений начиркано, то почерк не слишком прилежный.
Тогда ещё в школах за сочинения ставили двойные оценки через косую черту. Первой оценивалась грамотность, а второй — авторская мысль, новизна, оригинальность и хуй его знает, что ещё. Я всегда получала 4/3. Чаще всего ставить тройку за грамотность Любовь Степановна не решалась, потому что я действительно хорошо занималась, а вот за авторскую мысль — милое дело! Ну, а что тут поделать, если моя авторская мысль Любовь Степановну никак не устраивала.
Но несмотря на такое несправедливое отношение, я продолжала любить Любовь Степановну. К её урокам я готовилась ещё тщательнее, всегда мыла доску в классе и мочила тряпку. И бегала за мелом в учительскую.
И вот однажды из Рособрнадзора пришла директива — открыть в школе поэтический кружок. Директор школы поручила это Любовь Степановне.
В это время я училась в шестом классе и была задроченнейшим ребёнком в мире. Я, наверное, пыталась как-то сублимировать свои замороженные чувства и в момент особого отчаяния написала пару плохоньких стихов.
И вот на классном собрании Любовь Степановна торжественно объявила, что после уроков пройдёт первое заседание поэтического кружка, и все желающие могут записываться. Но, вопреки её ожиданиям, никто записываться не стал, и я решила, что сейчас самое время спасать любимую учительницу.
В общем, как вы уже догадались, после уроков я попёрлась на поэтический кружок в кабинет русского языка и литературы, в котором меня ждала грустная Любовь Степановна и рыжая старшеклассница Марина.
Затея поэтического кружка оказалась жутко непопулярной среди учеников, а потому Любовь Степановна вцепилась в нас с Мариной невероятно. Имеющиеся у меня плохонькие стихи ей не очень понравились, и она сказала, что надо хорошенько поработать и написать что-то выдающееся, что можно отправить на городской школьный конкурс.
Я очень пыталась написать новые стихи — получше прежних. Ходила в библиотеку, читала поэзию Некрасова по совету Любовь Степановны и записывала удачные рифмы. Но ничего хорошего не получалось, всё выходило таким же плохоньким. Взгляд Любовь Степановны понемногу затухал, она грустила всё сильнее. Наконец она сдалась и разочарованно заявила, что поэта из меня не выйдет.
Тем вечером я решила, что пора предпринять что-то новое и более смелое. Я во всём призналась маме и попросила у неё помощи в написании стиха. До сих пор не понимаю, почему мама не предложила мне отправить Любовь Степановну на хуй.
Вместо этого она позвонила своему товарищу — дяде Юре Выборову. Он был (и всё ещё, слава Богу, есть) интересным человеком: практиковал буддизм, любил Кастанеду, экспериментировал с астральными путешествиями и, что самое важное, он писал стихи. И, выслушав мамины переживания, великодушно предложил одно из своих стихотворений для демонстрации его Любовь Степановне в качестве моего.
Это, конечно, поразительно. Поразительно, что никто ничего не сказал, потому что такое стихотворение не может написать 10-летний ребёнок, и это должно быть очевидно даже такой чёрствой женщине, как Любовь Степановна. Ниже я его опубликую, и вы это поймёте сами. Но я думаю, что всем очень нравилась идея наличия в школе поэтически одарённого ребёнка, и поэтому решили на заострять внимания на очевидном факте плагиата.
Но вернёмся к поэтическому кружку. На следующем собрании, которое проходило уже без старшеклассницы Марины, я с выражением прочитала дядь Юрино стихотворение, выдав его за своё. Любовь Степановна замерла в экстазе, слушая меня. В конце зааплодировала. И сказала, что ошибалась во мне, и я определённо очень талантлива. И она сделает из меня новую звезду.
Это было прямо мёдом для моего разбитого сердца. И мы с энтузиазмом принялись готовиться к городскому школьному конкурсу стихотворчества.
Сам конкурс проходил в соседней школе, куда я отправилась в качестве конкурсантки от моей родной школы №27. Участников было много, больше 30, вокруг каждого конкурсанта толпились учителя и родители, подбадривая, помогая переодеться в красивые платья и костюмчики.
Я была одна.
Мне сказали, что мой номер 4, и мне нужно выйти к микрофону, когда позовут, назвать свой номер, имя и школу, а затем прочитать стихотворение, поклониться и уйти со сцены.
И вот меня вызвали. Я вышла на сцену и увидела полный зал людей — родители пришли посмотреть на своих нарядных детей. А тут я — в сапожках с потёртыми носками, вязанной кофте на пуговицах и школьной коричневой форме.
Чувствовала я себя ужасно: неловко, неуместно, страшно. Но всё же подошла к микрофону и тихо назвала своё имя. Он зафонил, и я испугалась ещё сильнее. Учительница, которая занималась организацией, вышла ко мне на сцену и очень ласково сказала — Леночка, скажи своё имя погромче.
Я набрала воздуха в тогда ещё нетронутые лёгкие, и сказала своё имя. Люди в зале захлопали. Это придало мне смелости, и я стала читать стихотворение.
Лето, лето. Мошки пляшут
Над зацвёлою водой,
Пролегла дорога наша
К чёрной бездне за звездой.
Свист малиновки сердечной,
Плёнкой выстлались дымки,
Плачут болью скоротечной
Над весною кулили.
И над чем беднягам плакать?
Лето всходит на холмы!
Скорпионы, львы и раки
Тянут небо от зимы.
Зрелость входит в яркоцветье,
Соловьиной дрожью бьёт,
Над озёрною поветью
Вьётся уток хоровод.
Пусть под тиною и ряской
Укрывается вода,
Но манит заветной сказкой
В поле дальняя звезда.
Люди в зале аплодировали, учительница ещё раз назвала моё имя в микрофон. Я поклонилась и ушла со сцены.
А потом было награждение. Я заняла первое место. Мне подарили хрустальную вазу, очень похожую на ту, которую моей маме выделили на работе по распределению. Любовь Степановну на работе тоже похвалили. Сказали, что после такого успеха поэтический кружок надо развивать. И в следующем году от школы нужно больше конкурсантов, а со мной обязательно надо продолжать заниматься — “такая одаренная девочка!”.
Любовь Степановна, отпуская меня на летние каникулы, дала задание написать два новых стихотворения.
Тем летом я возненавидела стихи. Особенно я возненавидела их писать. Все каникулы я пыталась что-то выдавить, но попытки проваливались одна за другой: вдохновение не шло, слова казались застрявшими в горле косточками, а рифмы — жужжащими мухами, которые никак не хотели ловиться. Ближе к сентябрю я отчаялась и позвонила отцу.
А надо сказать, что на дворе стояли девяностые. Ну вы понимаете, что это значит, да? Мой отец занимался бизнесом того переходного периода, и, конечно же, имел дело с бандитами. Чем конкретно занимались эти бандиты, я так и не узнала, но думаю, что это был какой то рэкет, связанный с недвижимостью, а отец писал для них программное обеспечение.
Главным у них был человек по кличке Гёша — это был невысокий и щуплый мужичок лет 30 с золотым зубом и шрамом на переносице. Я часто видела его у отца дома: зимой он носил модную норковую шапку и песочную дублёнку, а летом — кожаную куртку и свитер в полос
Довольно скоро после того, как Любовь Степановна стала нашей учительницей, мне стало понятно, что она довольно прохладно относится к литературе и русскому языку. Как и к детям. Но этот факт меня совсем не отталкивал, а, наоборот, только привлекал.
Вы уже, наверное, заметили, что моим излюбленным до какого-то времени сценарием взаимоотношений было найти наиболее эмоционально холодного и как можно более недоступного человека из всего многообразия людей и очень к нему привязаться. И страдать от неразделённых чувств, всеми силами стараясь завоевать его/её расположение. Любовь Степановна стала для меня одним из таких людей.
Сама же я была довольно несчастной девочкой — учителя меня особо не любили, а одноклассники травили. Я донашивала вещи за старшей сестрой, очень этого стеснялась и старалась не привлекать к себе много внимания. Сердце же очень хотело к кому-нибудь привязаться, и я решила, что это будет Любовь Степановна. Не знаю, почему. Может, потому что она была нашей классной руководительницей, а может, из-за русского и литературы — единственного предмета, который я любила.
Любовь Степановна же совершенно не отвечала мне взаимностью. Она вообще старалась не замечать меня и очень раздражалась, когда приходилось иметь со мной дело.
Однажды я пожаловалась ей, что одноклассники под предводительством Саши Рогожкина (ныне опустившийся алкоголик, а, может, уже и сдох) бросили мой портфель в унитаз (тогда в школьных туалетах использовались такие унитазы-дырки на невысоком постаменте, пять штук в ряду, без загородок). А меня оплевали всей компанией. Я так и пришла к ней в учительскую с оплёванным лицом и растрёпанными волосами. Заплаканная. Мне было стыдно идти домой в таком виде, и я боялась, что за школой дети все ещё ждут меня. Я пришла к ней, потому что не знала, что делать.
Любовь Степановна ахнула, увидев меня. Она схватила меня за руку и повела обратно в тот же туалет, отчитывая на ходу: “А ну-ка сейчас же умойся! Что ты такое натворила? Наверное, что-то серьёзное, просто так никто не станет плевать в девочку! Ты их не дразнила? Давай умывайся сейчас же и беги домой. И подумай о своём поведении”.
После этого эпизода в наши отношения добавилось еще кое-что — она стала как будто стыдиться меня. И старалась замечать ещё меньше. Её раздражение тоже усилилось и проявлялось в виде несправедливых придирок и ужасных красных троек. И хотя русский язык и литература давались мне действительно очень хорошо, ошибки всё равно находились: то помарок слишком много, то исправлений начиркано, то почерк не слишком прилежный.
Тогда ещё в школах за сочинения ставили двойные оценки через косую черту. Первой оценивалась грамотность, а второй — авторская мысль, новизна, оригинальность и хуй его знает, что ещё. Я всегда получала 4/3. Чаще всего ставить тройку за грамотность Любовь Степановна не решалась, потому что я действительно хорошо занималась, а вот за авторскую мысль — милое дело! Ну, а что тут поделать, если моя авторская мысль Любовь Степановну никак не устраивала.
Но несмотря на такое несправедливое отношение, я продолжала любить Любовь Степановну. К её урокам я готовилась ещё тщательнее, всегда мыла доску в классе и мочила тряпку. И бегала за мелом в учительскую.
И вот однажды из Рособрнадзора пришла директива — открыть в школе поэтический кружок. Директор школы поручила это Любовь Степановне.
В это время я училась в шестом классе и была задроченнейшим ребёнком в мире. Я, наверное, пыталась как-то сублимировать свои замороженные чувства и в момент особого отчаяния написала пару плохоньких стихов.
И вот на классном собрании Любовь Степановна торжественно объявила, что после уроков пройдёт первое заседание поэтического кружка, и все желающие могут записываться. Но, вопреки её ожиданиям, никто записываться не стал, и я решила, что сейчас самое время спасать любимую учительницу.
В общем, как вы уже догадались, после уроков я попёрлась на поэтический кружок в кабинет русского языка и литературы, в котором меня ждала грустная Любовь Степановна и рыжая старшеклассница Марина.
Затея поэтического кружка оказалась жутко непопулярной среди учеников, а потому Любовь Степановна вцепилась в нас с Мариной невероятно. Имеющиеся у меня плохонькие стихи ей не очень понравились, и она сказала, что надо хорошенько поработать и написать что-то выдающееся, что можно отправить на городской школьный конкурс.
Я очень пыталась написать новые стихи — получше прежних. Ходила в библиотеку, читала поэзию Некрасова по совету Любовь Степановны и записывала удачные рифмы. Но ничего хорошего не получалось, всё выходило таким же плохоньким. Взгляд Любовь Степановны понемногу затухал, она грустила всё сильнее. Наконец она сдалась и разочарованно заявила, что поэта из меня не выйдет.
Тем вечером я решила, что пора предпринять что-то новое и более смелое. Я во всём призналась маме и попросила у неё помощи в написании стиха. До сих пор не понимаю, почему мама не предложила мне отправить Любовь Степановну на хуй.
Вместо этого она позвонила своему товарищу — дяде Юре Выборову. Он был (и всё ещё, слава Богу, есть) интересным человеком: практиковал буддизм, любил Кастанеду, экспериментировал с астральными путешествиями и, что самое важное, он писал стихи. И, выслушав мамины переживания, великодушно предложил одно из своих стихотворений для демонстрации его Любовь Степановне в качестве моего.
Это, конечно, поразительно. Поразительно, что никто ничего не сказал, потому что такое стихотворение не может написать 10-летний ребёнок, и это должно быть очевидно даже такой чёрствой женщине, как Любовь Степановна. Ниже я его опубликую, и вы это поймёте сами. Но я думаю, что всем очень нравилась идея наличия в школе поэтически одарённого ребёнка, и поэтому решили на заострять внимания на очевидном факте плагиата.
Но вернёмся к поэтическому кружку. На следующем собрании, которое проходило уже без старшеклассницы Марины, я с выражением прочитала дядь Юрино стихотворение, выдав его за своё. Любовь Степановна замерла в экстазе, слушая меня. В конце зааплодировала. И сказала, что ошибалась во мне, и я определённо очень талантлива. И она сделает из меня новую звезду.
Это было прямо мёдом для моего разбитого сердца. И мы с энтузиазмом принялись готовиться к городскому школьному конкурсу стихотворчества.
Сам конкурс проходил в соседней школе, куда я отправилась в качестве конкурсантки от моей родной школы №27. Участников было много, больше 30, вокруг каждого конкурсанта толпились учителя и родители, подбадривая, помогая переодеться в красивые платья и костюмчики.
Я была одна.
Мне сказали, что мой номер 4, и мне нужно выйти к микрофону, когда позовут, назвать свой номер, имя и школу, а затем прочитать стихотворение, поклониться и уйти со сцены.
И вот меня вызвали. Я вышла на сцену и увидела полный зал людей — родители пришли посмотреть на своих нарядных детей. А тут я — в сапожках с потёртыми носками, вязанной кофте на пуговицах и школьной коричневой форме.
Чувствовала я себя ужасно: неловко, неуместно, страшно. Но всё же подошла к микрофону и тихо назвала своё имя. Он зафонил, и я испугалась ещё сильнее. Учительница, которая занималась организацией, вышла ко мне на сцену и очень ласково сказала — Леночка, скажи своё имя погромче.
Я набрала воздуха в тогда ещё нетронутые лёгкие, и сказала своё имя. Люди в зале захлопали. Это придало мне смелости, и я стала читать стихотворение.
Лето, лето. Мошки пляшут
Над зацвёлою водой,
Пролегла дорога наша
К чёрной бездне за звездой.
Свист малиновки сердечной,
Плёнкой выстлались дымки,
Плачут болью скоротечной
Над весною кулили.
И над чем беднягам плакать?
Лето всходит на холмы!
Скорпионы, львы и раки
Тянут небо от зимы.
Зрелость входит в яркоцветье,
Соловьиной дрожью бьёт,
Над озёрною поветью
Вьётся уток хоровод.
Пусть под тиною и ряской
Укрывается вода,
Но манит заветной сказкой
В поле дальняя звезда.
Люди в зале аплодировали, учительница ещё раз назвала моё имя в микрофон. Я поклонилась и ушла со сцены.
А потом было награждение. Я заняла первое место. Мне подарили хрустальную вазу, очень похожую на ту, которую моей маме выделили на работе по распределению. Любовь Степановну на работе тоже похвалили. Сказали, что после такого успеха поэтический кружок надо развивать. И в следующем году от школы нужно больше конкурсантов, а со мной обязательно надо продолжать заниматься — “такая одаренная девочка!”.
Любовь Степановна, отпуская меня на летние каникулы, дала задание написать два новых стихотворения.
Тем летом я возненавидела стихи. Особенно я возненавидела их писать. Все каникулы я пыталась что-то выдавить, но попытки проваливались одна за другой: вдохновение не шло, слова казались застрявшими в горле косточками, а рифмы — жужжащими мухами, которые никак не хотели ловиться. Ближе к сентябрю я отчаялась и позвонила отцу.
А надо сказать, что на дворе стояли девяностые. Ну вы понимаете, что это значит, да? Мой отец занимался бизнесом того переходного периода, и, конечно же, имел дело с бандитами. Чем конкретно занимались эти бандиты, я так и не узнала, но думаю, что это был какой то рэкет, связанный с недвижимостью, а отец писал для них программное обеспечение.
Главным у них был человек по кличке Гёша — это был невысокий и щуплый мужичок лет 30 с золотым зубом и шрамом на переносице. Я часто видела его у отца дома: зимой он носил модную норковую шапку и песочную дублёнку, а летом — кожаную куртку и свитер в полос
When I was in school, I had a teacher of Russian language and literature. Her name was Lyubov Stepanovna. She was tall, thin and, I would even say, a bony woman of about 40, with a short practical haircut, small eyes and large teeth. She almost always wore a straight, brown skirt below the knee, from under which two skinny legs in pumps protruded, and a flowered blouse. On the occasion of some school holidays, she wore the same elegant dress - blue and white, with small polka dots, with a large bow at the neck.
Pretty soon after Lyubov Stepanovna became our teacher, it became clear to me that she was rather cool about literature and the Russian language. As with children. But this fact did not repulse me at all, but, on the contrary, only attracted me.
You have probably already noticed that until some time my favorite scenario of relationships was to find the most emotionally cold and as inaccessible person as possible from all the variety of people and become very attached to him. And suffer from unrequited feelings, trying by all means to win his / her favor. Lyubov Stepanovna became one of those people for me.
I myself was a rather unhappy girl - the teachers did not particularly like me, and my classmates hounded me. I was wearing things for my older sister, I was very shy about it and tried not to attract much attention to myself. My heart really wanted to be attached to someone, and I decided that it would be Lyubov Stepanovna. I do not know why. Maybe because she was our class teacher, or maybe because of Russian and literature - the only subject that I loved.
Lyubov Stepanovna did not reciprocate at all. She generally tried not to notice me and was very annoyed when she had to deal with me.
Once I complained to her that classmates led by Sasha Rogozhkin (now a degraded alcoholic, or maybe already dead) threw my portfolio into the toilet (then in school toilets such hole-type toilets were used on a low pedestal, five pieces in a row, without fences ). And the whole company spat on me. So I came to her in the teacher's room with a spat on my face and disheveled hair. Tear-stained. I was ashamed to go home like this, and I was afraid that behind school the children were still waiting for me. I came to her because I didn't know what to do.
Lyubov Stepanovna gasped when she saw me. She grabbed my hand and led me back to the same toilet, scolding as she walked: “Well, wash yourself now! What have you done? Probably something serious, just like that, no one will spit on the girl! Didn't you tease them? Let's wash up now and run home. And think about your behavior. "
After this episode, something else was added to our relationship - she seemed to be ashamed of me. And I tried to notice even less. Her annoyance also intensified and manifested itself in the form of unfair nagging and terrible red threes. And although I was really very good at the Russian language and literature, there were still mistakes: either there were too many blots, then the corrections were scribbled, or the handwriting was not very diligent.
Back then, in schools, essays were given double marks through a slash. Literacy was the first to be assessed, and the second was the author's thought, novelty, originality, and the dick knows what else. I always got 4/3. Most often, Lyubov Stepanovna did not dare to put a three for literacy, because I really did well, but for the author's idea - a nice thing! Well, what can I do if my author's idea did not suit Lyubov Stepanovna.
But despite this unfair attitude, I continued to love Lyubov Stepanovna. I prepared even more carefully for her lessons, always washing the blackboard in class and wetting a rag. And she ran after chalk to the teacher's room.
And then one day a directive came from Rosobrnadzor - to open a poetry circle at school. The director of the school instructed Lyubov Stepanovna to do this.
At that time, I was in the sixth grade and was the deadliest child in the world. I probably tried to somehow sublimate my frozen feelings, and in a moment of particular despair I wrote a couple of inferior poems.
And at the class meeting, Lyubov Stepanovna solemnly announced that after the lessons the first meeting of the poetry circle will be held, and everyone can sign up. But, contrary to her expectations, no one signed up, and I decided that now is the time to save my beloved teacher.
In general, as you may have guessed, after the lessons I flooded to the poetry circle in the study of the Russian language and literature, in which the sad Lyubov Stepanovna and the red-haired high school student Marina were waiting for me.
The idea of a poetry circle turned out to be terribly unpopular among the students, and therefore Lyubov Stepanovna clung to Marina and me incredibly. She didn't really like the inferior poetry I had, and she said that she needed to work hard and write something outstanding that could be sent to the city school competition.
I tried very hard to write new poems - better than the previous ones. Went to the library
Pretty soon after Lyubov Stepanovna became our teacher, it became clear to me that she was rather cool about literature and the Russian language. As with children. But this fact did not repulse me at all, but, on the contrary, only attracted me.
You have probably already noticed that until some time my favorite scenario of relationships was to find the most emotionally cold and as inaccessible person as possible from all the variety of people and become very attached to him. And suffer from unrequited feelings, trying by all means to win his / her favor. Lyubov Stepanovna became one of those people for me.
I myself was a rather unhappy girl - the teachers did not particularly like me, and my classmates hounded me. I was wearing things for my older sister, I was very shy about it and tried not to attract much attention to myself. My heart really wanted to be attached to someone, and I decided that it would be Lyubov Stepanovna. I do not know why. Maybe because she was our class teacher, or maybe because of Russian and literature - the only subject that I loved.
Lyubov Stepanovna did not reciprocate at all. She generally tried not to notice me and was very annoyed when she had to deal with me.
Once I complained to her that classmates led by Sasha Rogozhkin (now a degraded alcoholic, or maybe already dead) threw my portfolio into the toilet (then in school toilets such hole-type toilets were used on a low pedestal, five pieces in a row, without fences ). And the whole company spat on me. So I came to her in the teacher's room with a spat on my face and disheveled hair. Tear-stained. I was ashamed to go home like this, and I was afraid that behind school the children were still waiting for me. I came to her because I didn't know what to do.
Lyubov Stepanovna gasped when she saw me. She grabbed my hand and led me back to the same toilet, scolding as she walked: “Well, wash yourself now! What have you done? Probably something serious, just like that, no one will spit on the girl! Didn't you tease them? Let's wash up now and run home. And think about your behavior. "
After this episode, something else was added to our relationship - she seemed to be ashamed of me. And I tried to notice even less. Her annoyance also intensified and manifested itself in the form of unfair nagging and terrible red threes. And although I was really very good at the Russian language and literature, there were still mistakes: either there were too many blots, then the corrections were scribbled, or the handwriting was not very diligent.
Back then, in schools, essays were given double marks through a slash. Literacy was the first to be assessed, and the second was the author's thought, novelty, originality, and the dick knows what else. I always got 4/3. Most often, Lyubov Stepanovna did not dare to put a three for literacy, because I really did well, but for the author's idea - a nice thing! Well, what can I do if my author's idea did not suit Lyubov Stepanovna.
But despite this unfair attitude, I continued to love Lyubov Stepanovna. I prepared even more carefully for her lessons, always washing the blackboard in class and wetting a rag. And she ran after chalk to the teacher's room.
And then one day a directive came from Rosobrnadzor - to open a poetry circle at school. The director of the school instructed Lyubov Stepanovna to do this.
At that time, I was in the sixth grade and was the deadliest child in the world. I probably tried to somehow sublimate my frozen feelings, and in a moment of particular despair I wrote a couple of inferior poems.
And at the class meeting, Lyubov Stepanovna solemnly announced that after the lessons the first meeting of the poetry circle will be held, and everyone can sign up. But, contrary to her expectations, no one signed up, and I decided that now is the time to save my beloved teacher.
In general, as you may have guessed, after the lessons I flooded to the poetry circle in the study of the Russian language and literature, in which the sad Lyubov Stepanovna and the red-haired high school student Marina were waiting for me.
The idea of a poetry circle turned out to be terribly unpopular among the students, and therefore Lyubov Stepanovna clung to Marina and me incredibly. She didn't really like the inferior poetry I had, and she said that she needed to work hard and write something outstanding that could be sent to the city school competition.
I tried very hard to write new poems - better than the previous ones. Went to the library
У записи 17 лайков,
0 репостов,
609 просмотров.
0 репостов,
609 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Лена Савенко
