"Никогда не отчаивайся. Все имеет свой конец, даже нейрохирургическая операция." © неизвестный врач
Мерно, год за годом текла жизнь. Работа, учеба, свадьба. Рождение дочери, потом сын и вновь жена подарила дочь.
Проблемы, заботы, то кашель, то ангина. Потом беготня нового порядка – сад, школа, оплатить институт, устроить на работу, отыграть свадьбу.
Дальше, только хуже, в финансовом плане, но жизнь давала радости – родился внук, потом второй. Вот уже на семейные праздники в доме собирается огромная, гомонящая толпа детишек.
Те, что постарше, сидят, посмеиваясь, те, что помладше – носятся по дому и двору.
Николай Петрович откинулся в кресле и посмотрел в окно. Его дети, его внуки и уже один правнук, жарили мясо на углях, играли со старым псом Полканом.
- Что ты тут один? – В комнату вошла его жена, Лариса. – Коль, ты чего это?
Николай посмотрел на жену и пристукнул по своему колену рукой:
- Иди ко мне.
Так они и сидели, обнявшись, наблюдая за своими детишками, украдкой от друг друга утирая слезы.
Не было понятно, что это за слезы. Радость за прожитую не зря жизнь? Или оплакивали они свою молодость, отданную детям и работе?
Кто знает. А пожилые супруги никогда не ответят на этот вопрос постороннему.
- Петрович, может, еще год другой порулишь заводом, а мы тебе зама поставим молодого парня, пусть у тебя поучится? – Басил в трубку министр из областного правительства. – Не хочется абы кого на твое место ставить.
- Валентиныч, - директор устало опустился в кресло. – Знаешь, Паша. Я же всю жизнь на этом заводе, на этой земле. Без отпуска и продыху. На море хочу хоть на старости лет взглянуть.
- Как знаешь, Коля, - смягчился министр. – Но приемника толкового поставь.
- Так Мишка-то Косыгин и встанет. Двадцать с гаком лет в моих замах ходит.
- Ну, добре, Коля, добре.
Коллектив провожал своего директора – Николая Петровича на заслуженный отдых.
Звенели бокалы под сводами заводской столовой. Тосты исключительно были заздравные и многая лета.
На богато, для поселка, убранных столах было все и запотевшие бутылки водки, и мясо, и икра, правда, красная, но все же.
За столами сидели вперемешку и рабочие с женами и руководители – так хотел юбиляр, который знал всех и, которого, знали все – прямой, с крестьянской хитрецой мужик.
- Ребята, - юбиляр поднялся, держа в руках стопку, - ребятишки тише.
Зал умолк, сотни глаз устремились на плотную фигуру директора.
- Я свое отработал, братцы, пора на покой. А вам дам одно напутствие – не будьте горделивы, ленивы и не бойтесь экспериментировать – в нашем деле без этого никуда!
Спустя неделю после «проводов» в доме бывшего директора раздался ночной звонок.
Срывающимся голосом звонивший доложил, что в цеху химобработки, по недосмотру, рванул бак с химикатами, почти вся ночная смена погибла, заживо сварившись в кислотах.
- Пожарным, в скорую позвонили? – Строгим, директорским голосом спросил Николай Петрович
- Нет. – Признался звонивший.
- Так какого хрена? Звоните! Потом сразу на станцию нейтрализации, берите их команду за шкирку и вперед людей главное спасайте, а оборудование – хрен с ним! Ясно?!
- Да! – Рявкнула в ответ решительно трубка.
Руки дрожали, ноги отказывались попадать в штанины брюк. Плясала в руках колбочка нитроглицерина.
- Коленька, что там? – Встревожено спросила жена.
- Авария, что ж еще!
Громко хлопнула дверь, взревел двигатель машины.
А через полчаса Николай Петрович лежал уже в палате реанимации с диагнозом инсульт.
Лариса гладила его по редким уже волосам и тянула к его рту ложку с кашей:
- Коленька ротик открой. Кашка, как ты любишь, рисовая.
Коленька упрямо мотал по-детски головой, мыча что-то не членораздельное.
Мертвый глаз его неподвижно и зло буравил пространство взглядом, правый, еще живой, вращался словно сумасшедший, меча молнии.
- Коленька, кашка. Скушай. – Лариса закусывала губы до крови, кормя беспомощного мужа с ложки.
Николай Петрович рычал, метался на подушке, словно обезумев.
Спустя месяц, в палате бывшего директора завода, среди ночи, вдруг раздался рев:
- Лариса!! Море!!!
Крик плавно стих до хрипа. По коридорам понеслись заспанные медсестры, врачи. Крик повторился вновь:
- Лара! Море!!
Он хрипел, напрягаясь, вырывая слабыми руками у жены веревку, что приготовил для себя.
Из дома убрали все ножи, вилки, ножницы – пропало все, чем Петрович мог уничтожить себя.
И настал второй инсульт. От напряжения, от работы мысли, от жажды уничтожить свое жалкое существование.
Теперь большую часть времени Николай Петрович сидел в кресле и смотрел в окно, на двор, на холмик, под которым дети схоронили Полкана, умершего в отсутствии хозяина.
Петрович то улыбался блаженно, то время от времени плакал горючими слезами.
- Он на море очень хотел попасть. Что б как в фильмах – огромный утес, шторм и только он и море. – Шептала в трубку телефона Лариса.
- Сделаем, мать. – Старший зять был мужиком конкретным и руководил фирмой автоперевозок.
В назначенный день, к крыльцу дома подкатил микроавтобус. Николая Петровича заманили в автобус конфетами и покатили.
Петрович спал, потом проснувшись, внимательно следил сначала за пейзажем степи, потом за ландшафтом гор.
Машина замерла.
- Коленька, выходи. – Прошептала Лариса, на ухо мужу, подталкивая его к распахнутой дверце.
В первый момент, после тонированного темного салона минивэна, даже пасмурное небо ослепило его.
Через секунду, когда зрение вернулось, он задохнулся от простора.
От края до края вдаль убегало море, неспешно катившее валы.
Ковыляя, подволакивая отказавшую ногу, он подошел к обрыву и распахнул объятья.
В порушенных ячейках его памяти вспыхнул свет.
- Лара это море! Мать моя, какая красота!
Лариса прижала сжатые кулаки к своему подбородку, зять, нервно куря, прошептал:
- Заговорил.
Николай Петрович посмотрел на жену и зятя.
- Что плачете, дурные? – Он сам уже был готов прослезиться. – Море же. Красиво.
Он повернулся вновь к морю и повторил:
- Красота!
В этот момент свет померк в его памяти и сознании. Навсегда.
© БеSпалева
Мерно, год за годом текла жизнь. Работа, учеба, свадьба. Рождение дочери, потом сын и вновь жена подарила дочь.
Проблемы, заботы, то кашель, то ангина. Потом беготня нового порядка – сад, школа, оплатить институт, устроить на работу, отыграть свадьбу.
Дальше, только хуже, в финансовом плане, но жизнь давала радости – родился внук, потом второй. Вот уже на семейные праздники в доме собирается огромная, гомонящая толпа детишек.
Те, что постарше, сидят, посмеиваясь, те, что помладше – носятся по дому и двору.
Николай Петрович откинулся в кресле и посмотрел в окно. Его дети, его внуки и уже один правнук, жарили мясо на углях, играли со старым псом Полканом.
- Что ты тут один? – В комнату вошла его жена, Лариса. – Коль, ты чего это?
Николай посмотрел на жену и пристукнул по своему колену рукой:
- Иди ко мне.
Так они и сидели, обнявшись, наблюдая за своими детишками, украдкой от друг друга утирая слезы.
Не было понятно, что это за слезы. Радость за прожитую не зря жизнь? Или оплакивали они свою молодость, отданную детям и работе?
Кто знает. А пожилые супруги никогда не ответят на этот вопрос постороннему.
- Петрович, может, еще год другой порулишь заводом, а мы тебе зама поставим молодого парня, пусть у тебя поучится? – Басил в трубку министр из областного правительства. – Не хочется абы кого на твое место ставить.
- Валентиныч, - директор устало опустился в кресло. – Знаешь, Паша. Я же всю жизнь на этом заводе, на этой земле. Без отпуска и продыху. На море хочу хоть на старости лет взглянуть.
- Как знаешь, Коля, - смягчился министр. – Но приемника толкового поставь.
- Так Мишка-то Косыгин и встанет. Двадцать с гаком лет в моих замах ходит.
- Ну, добре, Коля, добре.
Коллектив провожал своего директора – Николая Петровича на заслуженный отдых.
Звенели бокалы под сводами заводской столовой. Тосты исключительно были заздравные и многая лета.
На богато, для поселка, убранных столах было все и запотевшие бутылки водки, и мясо, и икра, правда, красная, но все же.
За столами сидели вперемешку и рабочие с женами и руководители – так хотел юбиляр, который знал всех и, которого, знали все – прямой, с крестьянской хитрецой мужик.
- Ребята, - юбиляр поднялся, держа в руках стопку, - ребятишки тише.
Зал умолк, сотни глаз устремились на плотную фигуру директора.
- Я свое отработал, братцы, пора на покой. А вам дам одно напутствие – не будьте горделивы, ленивы и не бойтесь экспериментировать – в нашем деле без этого никуда!
Спустя неделю после «проводов» в доме бывшего директора раздался ночной звонок.
Срывающимся голосом звонивший доложил, что в цеху химобработки, по недосмотру, рванул бак с химикатами, почти вся ночная смена погибла, заживо сварившись в кислотах.
- Пожарным, в скорую позвонили? – Строгим, директорским голосом спросил Николай Петрович
- Нет. – Признался звонивший.
- Так какого хрена? Звоните! Потом сразу на станцию нейтрализации, берите их команду за шкирку и вперед людей главное спасайте, а оборудование – хрен с ним! Ясно?!
- Да! – Рявкнула в ответ решительно трубка.
Руки дрожали, ноги отказывались попадать в штанины брюк. Плясала в руках колбочка нитроглицерина.
- Коленька, что там? – Встревожено спросила жена.
- Авария, что ж еще!
Громко хлопнула дверь, взревел двигатель машины.
А через полчаса Николай Петрович лежал уже в палате реанимации с диагнозом инсульт.
Лариса гладила его по редким уже волосам и тянула к его рту ложку с кашей:
- Коленька ротик открой. Кашка, как ты любишь, рисовая.
Коленька упрямо мотал по-детски головой, мыча что-то не членораздельное.
Мертвый глаз его неподвижно и зло буравил пространство взглядом, правый, еще живой, вращался словно сумасшедший, меча молнии.
- Коленька, кашка. Скушай. – Лариса закусывала губы до крови, кормя беспомощного мужа с ложки.
Николай Петрович рычал, метался на подушке, словно обезумев.
Спустя месяц, в палате бывшего директора завода, среди ночи, вдруг раздался рев:
- Лариса!! Море!!!
Крик плавно стих до хрипа. По коридорам понеслись заспанные медсестры, врачи. Крик повторился вновь:
- Лара! Море!!
Он хрипел, напрягаясь, вырывая слабыми руками у жены веревку, что приготовил для себя.
Из дома убрали все ножи, вилки, ножницы – пропало все, чем Петрович мог уничтожить себя.
И настал второй инсульт. От напряжения, от работы мысли, от жажды уничтожить свое жалкое существование.
Теперь большую часть времени Николай Петрович сидел в кресле и смотрел в окно, на двор, на холмик, под которым дети схоронили Полкана, умершего в отсутствии хозяина.
Петрович то улыбался блаженно, то время от времени плакал горючими слезами.
- Он на море очень хотел попасть. Что б как в фильмах – огромный утес, шторм и только он и море. – Шептала в трубку телефона Лариса.
- Сделаем, мать. – Старший зять был мужиком конкретным и руководил фирмой автоперевозок.
В назначенный день, к крыльцу дома подкатил микроавтобус. Николая Петровича заманили в автобус конфетами и покатили.
Петрович спал, потом проснувшись, внимательно следил сначала за пейзажем степи, потом за ландшафтом гор.
Машина замерла.
- Коленька, выходи. – Прошептала Лариса, на ухо мужу, подталкивая его к распахнутой дверце.
В первый момент, после тонированного темного салона минивэна, даже пасмурное небо ослепило его.
Через секунду, когда зрение вернулось, он задохнулся от простора.
От края до края вдаль убегало море, неспешно катившее валы.
Ковыляя, подволакивая отказавшую ногу, он подошел к обрыву и распахнул объятья.
В порушенных ячейках его памяти вспыхнул свет.
- Лара это море! Мать моя, какая красота!
Лариса прижала сжатые кулаки к своему подбородку, зять, нервно куря, прошептал:
- Заговорил.
Николай Петрович посмотрел на жену и зятя.
- Что плачете, дурные? – Он сам уже был готов прослезиться. – Море же. Красиво.
Он повернулся вновь к морю и повторил:
- Красота!
В этот момент свет померк в его памяти и сознании. Навсегда.
© БеSпалева
"Never be discouraged. Everything has its end, even neurosurgery." © unknown doctor
Measured, year after year, life flowed. Work, study, wedding. The birth of a daughter, then a son and again a wife gave a daughter.
Problems, worries, then a cough, then a sore throat. Then the running of the new order - a kindergarten, a school, pay for an institute, get a job, play a wedding.
Further, only worse, financially, but life gave joy - a grandson was born, then a second. For family holidays, a huge, humming crowd of children gathers in the house.
Those that are older sit laughing, those that are younger - rush around the house and yard.
Nikolai Petrovich leaned back in his chair and looked out the window. His children, his grandchildren and already one great-grandson, grilled meat over coals, played with the old dog Polkan.
- What are you alone here? - His wife, Larissa, entered the room. - Kohl, what are you doing?
Nikolai looked at his wife and tapped his knee with his hand:
- Come to me.
So they sat, embracing, watching their kids, furtively wiping away tears from each other.
It was not clear what these tears were. Joy for a life well spent? Or did they mourn their youth, given to children and work?
Who knows. And elderly spouses will never answer this question to an outsider.
- Petrovich, maybe you will run the plant for another year, and we will put a young guy for you, let him learn from you? - The minister from the regional government was basking into the phone. - I don’t want to put anyone in your place.
- Valentinich, - the director wearily sank into a chair. - You know, Pasha. All my life I have been in this factory, on this land. Without vacation and I’ll get some rest. I want to look at the sea at least in old age.
- As you know, Kolya, - the minister softened. - But put an intelligent receiver.
- So Mishka Kosygin will get up. He has been walking for twenty years in my swing.
- Well, good, Kolya, good.
The team saw off its director, Nikolai Petrovich, to a well-deserved rest.
Glasses clinked under the arches of the factory canteen. The toasts were exceptionally healthy and for many years.
On the richly cleaned tables for the village were everything and misted bottles of vodka, and meat, and caviar, it is true, red, but still.
At the tables were sitting interspersed with workers with their wives and leaders - so wanted the hero of the day, who knew everyone and whom everyone knew - a straightforward, sly peasant peasant.
- Guys, - the hero of the day got up, holding a pile in his hands, - the kids are quieter.
The hall fell silent, hundreds of eyes were fixed on the dense figure of the director.
- I've worked my way, brothers, it's time to rest. And I will give you one parting word - do not be proud, lazy and do not be afraid to experiment - there is nowhere in our business without it!
A week after the "send-off" in the house of the former director the night bell rang.
In a broken voice, the caller reported that in the chemical processing shop, through an oversight, a tank of chemicals had been torn apart, almost the entire night shift had died, having been cooked alive in acids.
- Did you call the firemen in the ambulance? - Nikolai Petrovich asked in a strict, director's voice
- Not. - The caller confessed.
- So what the fuck? Call us! Then immediately to the neutralization station, take their team by the scruff of the scruff and save the people in front, and the equipment - to hell with it! Clear?!
- Yes! - Barked in response resolutely tube.
Hands trembled, legs refused to fall into the trouser legs. A nitroglycerin cone was dancing in my hands.
- Kolya, what's there? - Alarmed wife asked.
- Accident, what else!
The door slammed loudly, the car engine roared.
And half an hour later, Nikolai Petrovich was already in the intensive care unit with a diagnosis of stroke.
Larissa stroked his already thin hair and pulled a spoonful of porridge to his mouth:
- Open your little knee. Porridge, as you like, rice.
Kolya stubbornly shook his head like a child, mumbling something incomprehensible.
His dead eye, motionless and evil, stared at the space with a gaze, his right, still alive, revolved like a madman, a lightning sword.
- Kolya, porridge. Eat. - Larissa bit her lips to blood, feeding her helpless husband from a spoon.
Nikolai Petrovich growled, tossed about on his pillow, as if maddened.
A month later, in the ward of the former director of the plant, in the middle of the night, suddenly there was a roar:
- Larissa !! Sea!!!
The scream gradually died down to a wheeze. Sleepy nurses and doctors rushed along the corridors. The cry was repeated again:
- Lara! Sea!!
He wheezed, straining, pulling out the rope he had prepared for himself with his weak hands.
All knives, forks, scissors were removed from the house - everything that Petrovich could use to destroy himself was gone.
And the second stroke came. From stress, from the work of thought, from the thirst to destroy your miserable existence.
Now, most of the time Nikolai Petrovich sat in an armchair and looked out the window, at the courtyard, at the mound under which the children buried Polkan, who had died in the absence of the owner.
Petrovich now smiled blissfully, now from time to time wept bitter tears.
- He really wanted to get to the sea. What would be like in the movies - a huge cliff, a storm and only it and the sea. - Larisa whispered into the phone.
- Let's do it, mother. - The elder son-in-law was a concrete man and headed a trucking company.
On the appointed day, a minibus drove up to the porch of the house. Nikolai Petrovich was lured into the bus with sweets and driven.
Petrovich
Measured, year after year, life flowed. Work, study, wedding. The birth of a daughter, then a son and again a wife gave a daughter.
Problems, worries, then a cough, then a sore throat. Then the running of the new order - a kindergarten, a school, pay for an institute, get a job, play a wedding.
Further, only worse, financially, but life gave joy - a grandson was born, then a second. For family holidays, a huge, humming crowd of children gathers in the house.
Those that are older sit laughing, those that are younger - rush around the house and yard.
Nikolai Petrovich leaned back in his chair and looked out the window. His children, his grandchildren and already one great-grandson, grilled meat over coals, played with the old dog Polkan.
- What are you alone here? - His wife, Larissa, entered the room. - Kohl, what are you doing?
Nikolai looked at his wife and tapped his knee with his hand:
- Come to me.
So they sat, embracing, watching their kids, furtively wiping away tears from each other.
It was not clear what these tears were. Joy for a life well spent? Or did they mourn their youth, given to children and work?
Who knows. And elderly spouses will never answer this question to an outsider.
- Petrovich, maybe you will run the plant for another year, and we will put a young guy for you, let him learn from you? - The minister from the regional government was basking into the phone. - I don’t want to put anyone in your place.
- Valentinich, - the director wearily sank into a chair. - You know, Pasha. All my life I have been in this factory, on this land. Without vacation and I’ll get some rest. I want to look at the sea at least in old age.
- As you know, Kolya, - the minister softened. - But put an intelligent receiver.
- So Mishka Kosygin will get up. He has been walking for twenty years in my swing.
- Well, good, Kolya, good.
The team saw off its director, Nikolai Petrovich, to a well-deserved rest.
Glasses clinked under the arches of the factory canteen. The toasts were exceptionally healthy and for many years.
On the richly cleaned tables for the village were everything and misted bottles of vodka, and meat, and caviar, it is true, red, but still.
At the tables were sitting interspersed with workers with their wives and leaders - so wanted the hero of the day, who knew everyone and whom everyone knew - a straightforward, sly peasant peasant.
- Guys, - the hero of the day got up, holding a pile in his hands, - the kids are quieter.
The hall fell silent, hundreds of eyes were fixed on the dense figure of the director.
- I've worked my way, brothers, it's time to rest. And I will give you one parting word - do not be proud, lazy and do not be afraid to experiment - there is nowhere in our business without it!
A week after the "send-off" in the house of the former director the night bell rang.
In a broken voice, the caller reported that in the chemical processing shop, through an oversight, a tank of chemicals had been torn apart, almost the entire night shift had died, having been cooked alive in acids.
- Did you call the firemen in the ambulance? - Nikolai Petrovich asked in a strict, director's voice
- Not. - The caller confessed.
- So what the fuck? Call us! Then immediately to the neutralization station, take their team by the scruff of the scruff and save the people in front, and the equipment - to hell with it! Clear?!
- Yes! - Barked in response resolutely tube.
Hands trembled, legs refused to fall into the trouser legs. A nitroglycerin cone was dancing in my hands.
- Kolya, what's there? - Alarmed wife asked.
- Accident, what else!
The door slammed loudly, the car engine roared.
And half an hour later, Nikolai Petrovich was already in the intensive care unit with a diagnosis of stroke.
Larissa stroked his already thin hair and pulled a spoonful of porridge to his mouth:
- Open your little knee. Porridge, as you like, rice.
Kolya stubbornly shook his head like a child, mumbling something incomprehensible.
His dead eye, motionless and evil, stared at the space with a gaze, his right, still alive, revolved like a madman, a lightning sword.
- Kolya, porridge. Eat. - Larissa bit her lips to blood, feeding her helpless husband from a spoon.
Nikolai Petrovich growled, tossed about on his pillow, as if maddened.
A month later, in the ward of the former director of the plant, in the middle of the night, suddenly there was a roar:
- Larissa !! Sea!!!
The scream gradually died down to a wheeze. Sleepy nurses and doctors rushed along the corridors. The cry was repeated again:
- Lara! Sea!!
He wheezed, straining, pulling out the rope he had prepared for himself with his weak hands.
All knives, forks, scissors were removed from the house - everything that Petrovich could use to destroy himself was gone.
And the second stroke came. From stress, from the work of thought, from the thirst to destroy your miserable existence.
Now, most of the time Nikolai Petrovich sat in an armchair and looked out the window, at the courtyard, at the mound under which the children buried Polkan, who had died in the absence of the owner.
Petrovich now smiled blissfully, now from time to time wept bitter tears.
- He really wanted to get to the sea. What would be like in the movies - a huge cliff, a storm and only it and the sea. - Larisa whispered into the phone.
- Let's do it, mother. - The elder son-in-law was a concrete man and headed a trucking company.
On the appointed day, a minibus drove up to the porch of the house. Nikolai Petrovich was lured into the bus with sweets and driven.
Petrovich
У записи 4 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Наташа Bunny
