Последние 2 недели мая я прожила в ПНИ. В нашей стране ПНИ — это домашний адрес для полутора сотен тысяч пожилых людей и людей с инвалидностью. В моем случае — это красное кирпичное здание в 8 этажей с зарешеченными окнами, охраной и красноречивой табличкой «психоневрологический интернат» на входе. Здесь постоянно живет более 1000 человек. Нет, я не ошиблась. Более. Тысячи. Человек.
В Петербурге ПНИ называют, как школы, больницы и полицейские участки, с использованием порядковых числительных. Это значит, что есть ПНИ №1, №2 и далее немаленький список. Это значит, что ПНИ — типовая структура и воспроизводит типовую модель решения социальной проблемы в нашем государстве. Проблема эта в том, что не все мы здоровы, самостоятельны в своих решениях и имеем ресурс в виде друзей и близких, готовых разделить с нами нашу судьбу.
Сейчас эта проблема обострена известными обстоятельствами: стационарные социальные учреждения повсеместно закрываются на карантин, персонал и проживающие люди заболевают ковидом, не хватает рук, чтобы ухаживать и быть рядом с теми, кто здесь живет. Я взяла отпуск на работе и пришла в ПНИ волонтером, откликнувшись на пост Кати Таранченко. Катя работает в «Перспективах», которые до пандемии регулярно приходили в интернат для поддержки самых слабых молодых людей с тяжелой инвалидностью. С введением тотального карантина двери ПНИ для посещений закрылись, но прийти на 2 недели с проживанием оказалось возможным.
Мы жили в небольшом отделении вместе с оставшимся персоналом и двадцатью молодыми людьми, большинство из которых не говорит, не ест и не передвигается самостоятельно. Нас было двое. Мне повезло, что вторым волонтером стала удивительная Стася Дерюгина. Мы часто сходились во взглядах и провели немало вечерних часов в попытке осмыслить то, что мы увидели.
Мы увидели в ПНИ много человечного — это и бережная забота санитарок, и легкий юмор, и попытка понять того, кто вместо слов выражает себя криком или резкими движениями. В ПНИ достойные бытовые условия, здесь хороший уход и питание, неравнодушные педагоги. И вообще здесь много персонала: на 1000 проживающих работают порядка 800 сотрудников. Но как будто нет ни одного, чьей задачей было бы сделать так, чтобы это место стало для каждого человека домом. Ни больницей, ни изолятором, ни пожизненным санаторием, ни психиатрической лечебницей. А домом.
Мы занимались в ПНИ самыми обычными вещами: ежедневная гигиена, кормление, прогулки, какие-то простые вещи. Со стороны может показаться, что мы были чем-то средним между санитаркой и воспитателем. Но отчаянно не хотелось быть ни теми ни другими. Не из чувства противоречия системе и, надеюсь, не из снобизма. А из попытки найти другое содержание. Были моменты, когда мы его как будто находили. Иногда для этого нужно было взять на себя смелость. В нашем отделении есть девушка, которая почти все время, за исключением непродолжительных прогулок в инвалидной коляске, проводит в кровати, лежа на спине. Она не может поворачиваться сама. Руки с узкими запястьями вскидываются вверх, голова запрокидывается, на лице жизнерадостная улыбка. В один из дней мы переложили ее на пол на маты. И оказалось, что человек, который по умолчанию всегда лежит, может и хочет ползти.
Иногда было достаточно не ставить себе высоких планок, а просто включить телевизор и попробовать найти то, что может быть интересно всем и соответствует возрасту людей, которые здесь живут. Почему-то в ПНИ очень много детского контента — мультфильмы, песни на праздниках, немногочисленные книги. Но все, кто здесь живет, совершеннолетние. Необходимость постоянного ухода и ментальные нарушения очень легко превращают человека с инвалидностью в вечного ребенка для окружающих. Эта стратегия коммуникации проста, удобна и минимизирует риски. Ведь если начать строить с человеком равные отношения, есть большая вероятность встретиться с самим собой. В общем, телеканал «Карусель» на 2 недели уступил место «Матч ТВ», а мы с парнями всерьез следили за футбольным счетом в игре Россия-Испания.
Жить в ПНИ можно как будто благополучно. Моя кровать здесь стоит у окна. Из окна видно высокое дерево, кусок красной кирпичной стены, окна в решетках напротив и начинающее светлеть по ночам петербургское небо. Я знаю, что, если присмотреться, можно увидеть звезды. Даже если я не вижу звезд, я их предчувствую, и это делает меня сильнее. Но это не универсально. Если ты попал в ПНИ из детского дома, а в детский дом — из дома ребенка, а в дом ребенка потому, что от тебя отказались в роддоме (таким предсказуемым маршрутом может похвастаться наша социальная система), то скорее всего ты ни разу в жизни не ложился спать вне режима учреждения. И не видел, как зажигаются звезды. Разве что твоя кровать не стоит у окна, ты не заперт в своем теле без возможности смотреть туда, куда хочется, и твои глаза видят достаточно далеко. Но когда ты приходишь в ПНИ, то быстро понимаешь, что это слишком много счастливых совпадений для одной человеческой жизни.
В Петербурге ПНИ называют, как школы, больницы и полицейские участки, с использованием порядковых числительных. Это значит, что есть ПНИ №1, №2 и далее немаленький список. Это значит, что ПНИ — типовая структура и воспроизводит типовую модель решения социальной проблемы в нашем государстве. Проблема эта в том, что не все мы здоровы, самостоятельны в своих решениях и имеем ресурс в виде друзей и близких, готовых разделить с нами нашу судьбу.
Сейчас эта проблема обострена известными обстоятельствами: стационарные социальные учреждения повсеместно закрываются на карантин, персонал и проживающие люди заболевают ковидом, не хватает рук, чтобы ухаживать и быть рядом с теми, кто здесь живет. Я взяла отпуск на работе и пришла в ПНИ волонтером, откликнувшись на пост Кати Таранченко. Катя работает в «Перспективах», которые до пандемии регулярно приходили в интернат для поддержки самых слабых молодых людей с тяжелой инвалидностью. С введением тотального карантина двери ПНИ для посещений закрылись, но прийти на 2 недели с проживанием оказалось возможным.
Мы жили в небольшом отделении вместе с оставшимся персоналом и двадцатью молодыми людьми, большинство из которых не говорит, не ест и не передвигается самостоятельно. Нас было двое. Мне повезло, что вторым волонтером стала удивительная Стася Дерюгина. Мы часто сходились во взглядах и провели немало вечерних часов в попытке осмыслить то, что мы увидели.
Мы увидели в ПНИ много человечного — это и бережная забота санитарок, и легкий юмор, и попытка понять того, кто вместо слов выражает себя криком или резкими движениями. В ПНИ достойные бытовые условия, здесь хороший уход и питание, неравнодушные педагоги. И вообще здесь много персонала: на 1000 проживающих работают порядка 800 сотрудников. Но как будто нет ни одного, чьей задачей было бы сделать так, чтобы это место стало для каждого человека домом. Ни больницей, ни изолятором, ни пожизненным санаторием, ни психиатрической лечебницей. А домом.
Мы занимались в ПНИ самыми обычными вещами: ежедневная гигиена, кормление, прогулки, какие-то простые вещи. Со стороны может показаться, что мы были чем-то средним между санитаркой и воспитателем. Но отчаянно не хотелось быть ни теми ни другими. Не из чувства противоречия системе и, надеюсь, не из снобизма. А из попытки найти другое содержание. Были моменты, когда мы его как будто находили. Иногда для этого нужно было взять на себя смелость. В нашем отделении есть девушка, которая почти все время, за исключением непродолжительных прогулок в инвалидной коляске, проводит в кровати, лежа на спине. Она не может поворачиваться сама. Руки с узкими запястьями вскидываются вверх, голова запрокидывается, на лице жизнерадостная улыбка. В один из дней мы переложили ее на пол на маты. И оказалось, что человек, который по умолчанию всегда лежит, может и хочет ползти.
Иногда было достаточно не ставить себе высоких планок, а просто включить телевизор и попробовать найти то, что может быть интересно всем и соответствует возрасту людей, которые здесь живут. Почему-то в ПНИ очень много детского контента — мультфильмы, песни на праздниках, немногочисленные книги. Но все, кто здесь живет, совершеннолетние. Необходимость постоянного ухода и ментальные нарушения очень легко превращают человека с инвалидностью в вечного ребенка для окружающих. Эта стратегия коммуникации проста, удобна и минимизирует риски. Ведь если начать строить с человеком равные отношения, есть большая вероятность встретиться с самим собой. В общем, телеканал «Карусель» на 2 недели уступил место «Матч ТВ», а мы с парнями всерьез следили за футбольным счетом в игре Россия-Испания.
Жить в ПНИ можно как будто благополучно. Моя кровать здесь стоит у окна. Из окна видно высокое дерево, кусок красной кирпичной стены, окна в решетках напротив и начинающее светлеть по ночам петербургское небо. Я знаю, что, если присмотреться, можно увидеть звезды. Даже если я не вижу звезд, я их предчувствую, и это делает меня сильнее. Но это не универсально. Если ты попал в ПНИ из детского дома, а в детский дом — из дома ребенка, а в дом ребенка потому, что от тебя отказались в роддоме (таким предсказуемым маршрутом может похвастаться наша социальная система), то скорее всего ты ни разу в жизни не ложился спать вне режима учреждения. И не видел, как зажигаются звезды. Разве что твоя кровать не стоит у окна, ты не заперт в своем теле без возможности смотреть туда, куда хочется, и твои глаза видят достаточно далеко. Но когда ты приходишь в ПНИ, то быстро понимаешь, что это слишком много счастливых совпадений для одной человеческой жизни.
The last 2 weeks of May I lived at PNI. In our country, PNI is the home address for one and a half thousand elderly people and people with disabilities. In my case, it is a red brick building of 8 floors with barred windows, security guards and an eloquent sign "psycho-neurological boarding school" at the entrance. More than 1000 people live here permanently. No, I was not mistaken. More. Thousands. Person.
In St. Petersburg, PNI is called, as schools, hospitals and police stations, using ordinal numbers. This means that there is PNI No. 1, No. 2 and then a rather big list. This means that PNI is a typical structure and reproduces a typical model of solving a social problem in our state. This problem is that not all of us are healthy, independent in our decisions and have a resource in the form of friends and relatives who are ready to share our fate with us.
Now this problem is aggravated by well-known circumstances: stationary social institutions are quarantined everywhere, staff and people living here become ill with covid, there are not enough hands to look after and be close to those who live here. I took a vacation from work and came to PNI as a volunteer, responding to the post of Katya Taranchenko. Katya works for Perspectives, which, before the pandemic, regularly came to the boarding school to support the weakest young people with severe disabilities. With the introduction of total quarantine, the doors of the PNI closed for visits, but it turned out to be possible to come for 2 weeks with accommodation.
We lived in a small unit with the remaining staff and twenty young people, most of whom do not speak, eat, or move on their own. There were two of us. I was lucky that the amazing Stasya Deryugina became the second volunteer. We often converged and spent many evening hours trying to make sense of what we saw.
We saw a lot of humanity in PNI - this is the careful care of nurses, and light humor, and an attempt to understand the one who, instead of words, expresses himself with shouts or sudden movements. The PNI has decent living conditions, good care and nutrition, caring teachers. In general, there is a lot of staff here: about 800 employees work for 1000 residents. But as if there is no one whose task it would be to make this place become a home for every person. Not a hospital, not an isolation ward, not a lifelong sanatorium, not a psychiatric hospital. And home.
We did the most common things at PNI: daily hygiene, feeding, walking, some simple things. From the outside, it may seem that we were something in between a nurse and a teacher. But I desperately wanted to be neither one nor the other. Not out of a sense of contradiction to the system and, I hope, not out of snobbery. And from trying to find other content. There were moments when we seemed to find him. Sometimes it took the courage to do it. In our department there is a girl who spends almost all the time, with the exception of short walks in a wheelchair, in bed, lying on her back. She cannot turn herself. Hands with narrow wrists throw up, the head tilts back, a cheerful smile on his face. One day we put her on the floor on mats. And it turned out that a person who is always lying by default can and wants to crawl.
Sometimes it was enough not to set high standards for yourself, but just turn on the TV and try to find something that might be interesting to everyone and correspond to the age of the people who live here. For some reason, PNI has a lot of children's content - cartoons, songs at the holidays, a few books. But everyone who lives here is of age. The need for constant care and mental disorders very easily turn a person with a disability into an eternal child for others. This communication strategy is simple, convenient, and minimizes risks. After all, if you start to build an equal relationship with a person, there is a high probability of meeting yourself. In general, the Karusel TV channel gave way to Match TV for 2 weeks, and the guys and I were seriously watching the football score in the Russia-Spain game.
One can live in PNI as if safely. My bed is by the window here. From the window you can see a tall tree, a piece of a red brick wall, windows with bars opposite and the St. Petersburg sky starting to brighten at night. I know that if you look closely, you can see the stars. Even if I do not see the stars, I have a presentiment of them, and this makes me stronger. But this is not universal. If you ended up in a PNI from an orphanage, and to an orphanage from an orphanage, and to an orphanage because you were abandoned in a maternity hospital (our social system can boast of such a predictable route), then most likely you have never in your life went to bed outside the regime of the institution. And did not see the stars light up. Unless your bed is by the window, you are not locked in your body without the ability to look where you want, and your eyes see far enough. But when you come to PNI, you quickly realize that these are too many happy coincidences for one human life.
In St. Petersburg, PNI is called, as schools, hospitals and police stations, using ordinal numbers. This means that there is PNI No. 1, No. 2 and then a rather big list. This means that PNI is a typical structure and reproduces a typical model of solving a social problem in our state. This problem is that not all of us are healthy, independent in our decisions and have a resource in the form of friends and relatives who are ready to share our fate with us.
Now this problem is aggravated by well-known circumstances: stationary social institutions are quarantined everywhere, staff and people living here become ill with covid, there are not enough hands to look after and be close to those who live here. I took a vacation from work and came to PNI as a volunteer, responding to the post of Katya Taranchenko. Katya works for Perspectives, which, before the pandemic, regularly came to the boarding school to support the weakest young people with severe disabilities. With the introduction of total quarantine, the doors of the PNI closed for visits, but it turned out to be possible to come for 2 weeks with accommodation.
We lived in a small unit with the remaining staff and twenty young people, most of whom do not speak, eat, or move on their own. There were two of us. I was lucky that the amazing Stasya Deryugina became the second volunteer. We often converged and spent many evening hours trying to make sense of what we saw.
We saw a lot of humanity in PNI - this is the careful care of nurses, and light humor, and an attempt to understand the one who, instead of words, expresses himself with shouts or sudden movements. The PNI has decent living conditions, good care and nutrition, caring teachers. In general, there is a lot of staff here: about 800 employees work for 1000 residents. But as if there is no one whose task it would be to make this place become a home for every person. Not a hospital, not an isolation ward, not a lifelong sanatorium, not a psychiatric hospital. And home.
We did the most common things at PNI: daily hygiene, feeding, walking, some simple things. From the outside, it may seem that we were something in between a nurse and a teacher. But I desperately wanted to be neither one nor the other. Not out of a sense of contradiction to the system and, I hope, not out of snobbery. And from trying to find other content. There were moments when we seemed to find him. Sometimes it took the courage to do it. In our department there is a girl who spends almost all the time, with the exception of short walks in a wheelchair, in bed, lying on her back. She cannot turn herself. Hands with narrow wrists throw up, the head tilts back, a cheerful smile on his face. One day we put her on the floor on mats. And it turned out that a person who is always lying by default can and wants to crawl.
Sometimes it was enough not to set high standards for yourself, but just turn on the TV and try to find something that might be interesting to everyone and correspond to the age of the people who live here. For some reason, PNI has a lot of children's content - cartoons, songs at the holidays, a few books. But everyone who lives here is of age. The need for constant care and mental disorders very easily turn a person with a disability into an eternal child for others. This communication strategy is simple, convenient, and minimizes risks. After all, if you start to build an equal relationship with a person, there is a high probability of meeting yourself. In general, the Karusel TV channel gave way to Match TV for 2 weeks, and the guys and I were seriously watching the football score in the Russia-Spain game.
One can live in PNI as if safely. My bed is by the window here. From the window you can see a tall tree, a piece of a red brick wall, windows with bars opposite and the St. Petersburg sky starting to brighten at night. I know that if you look closely, you can see the stars. Even if I do not see the stars, I have a presentiment of them, and this makes me stronger. But this is not universal. If you ended up in a PNI from an orphanage, and to an orphanage from an orphanage, and to an orphanage because you were abandoned in a maternity hospital (our social system can boast of such a predictable route), then most likely you have never in your life went to bed outside the regime of the institution. And did not see the stars light up. Unless your bed is by the window, you are not locked in your body without the ability to look where you want, and your eyes see far enough. But when you come to PNI, you quickly realize that these are too many happy coincidences for one human life.
У записи 245 лайков,
27 репостов,
5124 просмотров.
27 репостов,
5124 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Виктория Сарычева
