Победа, победа... Два людоеда подрались тысячу лет назад. И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад, теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход, потом обратно. "... и славы ратной достигли, как грится, не посрамили! Да здравствует этот... бля... во всем мире... солоночку передайте! А вы, в платочках, тишей рыдайте. В стороночке и не группой. А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных. Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле, тигру вражьему руками башню бы отрывали... ик! хули вы передали? это перечница..."
А копеечница - это бабка, ждущая, когда выпьют. Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила, на стенке фото братской могилой четыре штуки, были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле...
"Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку, с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли, я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.
А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу, а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год, шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.
А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник, да в танкистах не ездят долго, не "волга", до госпиталя дожил, на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург, в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.
А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний, я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек, ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами, не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь, мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе, и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь, любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас, Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян..."
А копеечница - это бабка, ждущая, когда выпьют. Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила, на стенке фото братской могилой четыре штуки, были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле...
"Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку, с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли, я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.
А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу, а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год, шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.
А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник, да в танкистах не ездят долго, не "волга", до госпиталя дожил, на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург, в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.
А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний, я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек, ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами, не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь, мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе, и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь, любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас, Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян..."
Victory, victory ... Two cannibals fought a thousand years ago. And your two great-grandfathers, my two grandfathers, losing their hands, from hell to hell, losing their feet, along the Smolensk road stomped on the old one to the sunrise, then back again. "... and the glory of the warrior was achieved, as it is, they did not put to shame! Long live this ... shit ... all over the world ... tell me the salt! And you, in handkerchiefs, cry, keep quiet. In a party and not in a group. But you busty go and give birth. And try large ones so that you can go straight to the guard, so that leopard, in the sense of a tiger, would tear off the tower to the enemy ... ik! fuck you? this is a pepper-pot ... "
And a pretty penny is a grandmother, waiting to be drunk. I had long ago screamed a marsh I drank, otklakal, had buried the restless ones, on the wall of the photo of the mass grave there would be four grandchildren, they would ask, grandmother, who are these four ...
“This is Ivan. He was drunk, he walked up to the fight, sat for a fight, lived with his second marriage with Galya, raised them to the handful, I read the letter from Galya, he wrote, but he didn’t send him, he had a red hole, nine grams.
And this is Fedor. Fedya my. I remember, I carry a couple of buckets home, and he’s a little, give, mamma, I will help, and I’m very tall with my leg, it's hard, but still I’m not gu-gu, in forty-three, under the new year, crazy projectile, a trench near, they say, went for water from a canister, there was silence, and suddenly a shot.
And this is Andrew. I wanted to see all the seas and seagulls, but the boss sent the tankers, but they don’t go to the tank crews for a long time, not the Volga, he lived to see the hospital, the surgeon Brandenburg folded his arms straight at the end, and I was just talking about my father got the same, howling.
And this is Stepan. My first and last. The grandfather will say, I’m a grandfather, I’m talking to my grandmother, ishu on the senile road, the sons will have a bag and daughters full of kulechek, you have to hide your handkerchief, we are alive and intact for now, four wiry peasants, Dad and sons, do not run With us, do not make a banner laugh, do not cry, my love, do not cry, we will return everything, there will be a black rook walking on a plowed lane, and four caps will hang, we will return everything, on night dew, cry, my love, cry, and look at us, here we are all in full face, Ivan, Fedor, Andrei, Stepan, pour for us who is not drunk ... "
And a pretty penny is a grandmother, waiting to be drunk. I had long ago screamed a marsh I drank, otklakal, had buried the restless ones, on the wall of the photo of the mass grave there would be four grandchildren, they would ask, grandmother, who are these four ...
“This is Ivan. He was drunk, he walked up to the fight, sat for a fight, lived with his second marriage with Galya, raised them to the handful, I read the letter from Galya, he wrote, but he didn’t send him, he had a red hole, nine grams.
And this is Fedor. Fedya my. I remember, I carry a couple of buckets home, and he’s a little, give, mamma, I will help, and I’m very tall with my leg, it's hard, but still I’m not gu-gu, in forty-three, under the new year, crazy projectile, a trench near, they say, went for water from a canister, there was silence, and suddenly a shot.
And this is Andrew. I wanted to see all the seas and seagulls, but the boss sent the tankers, but they don’t go to the tank crews for a long time, not the Volga, he lived to see the hospital, the surgeon Brandenburg folded his arms straight at the end, and I was just talking about my father got the same, howling.
And this is Stepan. My first and last. The grandfather will say, I’m a grandfather, I’m talking to my grandmother, ishu on the senile road, the sons will have a bag and daughters full of kulechek, you have to hide your handkerchief, we are alive and intact for now, four wiry peasants, Dad and sons, do not run With us, do not make a banner laugh, do not cry, my love, do not cry, we will return everything, there will be a black rook walking on a plowed lane, and four caps will hang, we will return everything, on night dew, cry, my love, cry, and look at us, here we are all in full face, Ivan, Fedor, Andrei, Stepan, pour for us who is not drunk ... "
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Михаил Марченко
