-Bravo! - не удержался Самсон Медок. - Bravissimo. Это действительно впечатляет.
Не только Иоганн Гутенберг, но и Шоттель с Унгерном разинули рты, явно не ожидая услышать такое от двухметрового верзилы с физиономией дебила.
-Внешность обманчива, - пожал плечами Шарлей. - Не вы первые.
-И, думаю, не вы последние, - добавил Рейневан.
-Ещё раз простите, - развёл руками великан. - Но не смог сдержаться, став свидетелем изобретения, которое изменит лицо эпохи.
-Ах, - расцвёл Гутенберг, как и всякий артист, польщённый похвалой, пусть и изречённой скребущим головой потолок гигантом с лицом олигофрена. - Так оно и будет! И никак иначе! Только представьте, господа, научные труды в десятках, а там, возможно, как бы ни смешно это ни звучало, в сотнях экземплярах! Без изнурительного, долгого и чреватого ошибками переписывания! Отпечатанная и доступная каждому мудрость всего человечества! Да! А если вы, господа, поддержите моё изобретение материально, то, ручаюсь, именно ваш город, великая Свидница, прославится на все времена как место, где вспыхнуло пламя просвещения! Как место, откуда по всему миру распространится светоч знания!
-Воистину, - сказал после долгого молчания Самсон Медок своим мягким, спокойным голосом. - Я прямо вижу это очами души своей. Массовое изготовление бумаг, густо покрытых литерами. Каждая бумага в сотнях, а когда-нибудь, как бы ни смешно это звучало, в тысячах экземплярах. Всё многократно размножено и легко доступно. Ложь, бредни, шельмовство, пасквили, доносы, чёрная пропаганда и убеждающая толпу демагогия. Любая подлость - облагорожена. Любая подлость - официальна. Любая ложь - правда. Любое скотство - достоинство. Любой зачуханный экстремизм - революция. Любой дешёвый лозунг - мудрость, а любая дешёвка - ценность. Любая глупость доступна, а любая дурость - увенчана короной. Ибо всё это отпечатано, изображено на бумаге, а, стало быть - имеет силу, стало быть - обязывает. Начать это будет легко, господин Гутенберг, как и поставить на поток. А остановить?
-Сомневаюсь, чтобы в этом была необходимость, - покачал головой Шарлей. - Я гораздо больший реалист, чем ты, Самсон, и такой популярности изобретению господина Гутенберга не пророчу. И даже если бы оно действительно пошло бы в указанном тобою направлении, то это легко будет остановить. Простым, как дышло, методом. Будет создан перечень запрещённых книг. Индекс.
Гутенберг, только что сиявший, как солнце, погас. Помрачнел так сильно, что Рейневану стало его жаль.
-Значит, вы не видите у моего изобретения будущего, - гробовым голосом проговорил Иоганн минуту спустя. - С истинно инквизиторским рвением усмотрев в нём тёмные стороны. И совсем как инквизиторы недооценив светлые. Светозарные. Самые яркие. Ведь таким образом можно будет широко тиражировать Слово Божие. Что вы на это ответите?
-Ответим, - ехидно ухмыльнулся Шарлей, - как инквизиторы. Как папа римский. Как соборные отцы. Неужели вы, господин Гутенберг, не знаете, что по этому поводу сказали отцы церкви? Святое слово должно быть привилегией духовных лиц, ибо лишь они способны его понять. Прочь от него, светские кочерыжки.
-Издеваетесь?
Рейневан думал точно так же, да и Шарлей продолжил, не скрывая ни насмешливого тона, ни ехидной ухмылки.
-Людям светским, даже тем, кто обладает начатками разума, вполне достаточно лекций, проповедей, воскресных Евангелий, повествований и моралей. А те, кто совсем убог духом, пусть довольствуется познанием Писания по мираклям, рождественским постановкам, страстным службам и крестным ходам, распевая молитвы и пялясь на иконы да статуйки. А вы хотите распечатать и дать этой тёмной толпе Писание? Да ещё переведённое на народный язык? Чтобы каждый мог его читать и по-своему интерпретировать? Вы хотите, чтобы дело дошло до этого?
-Мне в этом нет нужды, - спокойно сказал Иоганн Гутенберг. - Ибо это уже случилось. В соседней Чехии. И что бы ни случилось дальше, ничто уже не изменит ни этого факта, ни его последствий. Хотите вы того или нет, но мы стоим перед лицом реформ.
Повисла долгая тишина, которую прервал Шарлей.
-Наплевать на реформы, догмы и доктрины, - сказал он. - Я утверждаю, что одно мне нравится, что одна мысль радует меня сверх меры. Если ты, ваша милость, с помощью своего изобретения напечатаешь книг, то вдруг люди да начнут обучаться чтению, зная, что есть тексты, которые следует читать? Ведь не только спрос рождает предложение, да и, в конце концов, "в начале было слово". Разумеется, главным условием должно быть, чтобы слово, то есть книга, стоила не дешевле колоды игральных карт или бутылки водки, ибо тогда пред нами встаёт проблема выбора. Подводя итоги, знаете, что я скажу, господин Гутенберг? Отмечая его недостатки, я, как следует подумав, всё же пришёл к выводу, что ваше изобретение воистину эпохально.
-Ты просто с языка у меня сорвал, Шарлей, - сказал Самсон Медок.
-Значит, желаете проспонсировать? - просиял Иоганн Гутенберг?
-Нет, - отрезал Шарлей. - Не желаю. Эпохальность эпохальностью, но я, господин Гутенберг, занимаюсь своими интересами.
Не только Иоганн Гутенберг, но и Шоттель с Унгерном разинули рты, явно не ожидая услышать такое от двухметрового верзилы с физиономией дебила.
-Внешность обманчива, - пожал плечами Шарлей. - Не вы первые.
-И, думаю, не вы последние, - добавил Рейневан.
-Ещё раз простите, - развёл руками великан. - Но не смог сдержаться, став свидетелем изобретения, которое изменит лицо эпохи.
-Ах, - расцвёл Гутенберг, как и всякий артист, польщённый похвалой, пусть и изречённой скребущим головой потолок гигантом с лицом олигофрена. - Так оно и будет! И никак иначе! Только представьте, господа, научные труды в десятках, а там, возможно, как бы ни смешно это ни звучало, в сотнях экземплярах! Без изнурительного, долгого и чреватого ошибками переписывания! Отпечатанная и доступная каждому мудрость всего человечества! Да! А если вы, господа, поддержите моё изобретение материально, то, ручаюсь, именно ваш город, великая Свидница, прославится на все времена как место, где вспыхнуло пламя просвещения! Как место, откуда по всему миру распространится светоч знания!
-Воистину, - сказал после долгого молчания Самсон Медок своим мягким, спокойным голосом. - Я прямо вижу это очами души своей. Массовое изготовление бумаг, густо покрытых литерами. Каждая бумага в сотнях, а когда-нибудь, как бы ни смешно это звучало, в тысячах экземплярах. Всё многократно размножено и легко доступно. Ложь, бредни, шельмовство, пасквили, доносы, чёрная пропаганда и убеждающая толпу демагогия. Любая подлость - облагорожена. Любая подлость - официальна. Любая ложь - правда. Любое скотство - достоинство. Любой зачуханный экстремизм - революция. Любой дешёвый лозунг - мудрость, а любая дешёвка - ценность. Любая глупость доступна, а любая дурость - увенчана короной. Ибо всё это отпечатано, изображено на бумаге, а, стало быть - имеет силу, стало быть - обязывает. Начать это будет легко, господин Гутенберг, как и поставить на поток. А остановить?
-Сомневаюсь, чтобы в этом была необходимость, - покачал головой Шарлей. - Я гораздо больший реалист, чем ты, Самсон, и такой популярности изобретению господина Гутенберга не пророчу. И даже если бы оно действительно пошло бы в указанном тобою направлении, то это легко будет остановить. Простым, как дышло, методом. Будет создан перечень запрещённых книг. Индекс.
Гутенберг, только что сиявший, как солнце, погас. Помрачнел так сильно, что Рейневану стало его жаль.
-Значит, вы не видите у моего изобретения будущего, - гробовым голосом проговорил Иоганн минуту спустя. - С истинно инквизиторским рвением усмотрев в нём тёмные стороны. И совсем как инквизиторы недооценив светлые. Светозарные. Самые яркие. Ведь таким образом можно будет широко тиражировать Слово Божие. Что вы на это ответите?
-Ответим, - ехидно ухмыльнулся Шарлей, - как инквизиторы. Как папа римский. Как соборные отцы. Неужели вы, господин Гутенберг, не знаете, что по этому поводу сказали отцы церкви? Святое слово должно быть привилегией духовных лиц, ибо лишь они способны его понять. Прочь от него, светские кочерыжки.
-Издеваетесь?
Рейневан думал точно так же, да и Шарлей продолжил, не скрывая ни насмешливого тона, ни ехидной ухмылки.
-Людям светским, даже тем, кто обладает начатками разума, вполне достаточно лекций, проповедей, воскресных Евангелий, повествований и моралей. А те, кто совсем убог духом, пусть довольствуется познанием Писания по мираклям, рождественским постановкам, страстным службам и крестным ходам, распевая молитвы и пялясь на иконы да статуйки. А вы хотите распечатать и дать этой тёмной толпе Писание? Да ещё переведённое на народный язык? Чтобы каждый мог его читать и по-своему интерпретировать? Вы хотите, чтобы дело дошло до этого?
-Мне в этом нет нужды, - спокойно сказал Иоганн Гутенберг. - Ибо это уже случилось. В соседней Чехии. И что бы ни случилось дальше, ничто уже не изменит ни этого факта, ни его последствий. Хотите вы того или нет, но мы стоим перед лицом реформ.
Повисла долгая тишина, которую прервал Шарлей.
-Наплевать на реформы, догмы и доктрины, - сказал он. - Я утверждаю, что одно мне нравится, что одна мысль радует меня сверх меры. Если ты, ваша милость, с помощью своего изобретения напечатаешь книг, то вдруг люди да начнут обучаться чтению, зная, что есть тексты, которые следует читать? Ведь не только спрос рождает предложение, да и, в конце концов, "в начале было слово". Разумеется, главным условием должно быть, чтобы слово, то есть книга, стоила не дешевле колоды игральных карт или бутылки водки, ибо тогда пред нами встаёт проблема выбора. Подводя итоги, знаете, что я скажу, господин Гутенберг? Отмечая его недостатки, я, как следует подумав, всё же пришёл к выводу, что ваше изобретение воистину эпохально.
-Ты просто с языка у меня сорвал, Шарлей, - сказал Самсон Медок.
-Значит, желаете проспонсировать? - просиял Иоганн Гутенберг?
-Нет, - отрезал Шарлей. - Не желаю. Эпохальность эпохальностью, но я, господин Гутенберг, занимаюсь своими интересами.
-Bravo! - Samson Medoc could not resist. - Bravissimo. This is really impressive.
Not only Johann Gutenberg, but also Schottel and Ungern opened their mouths, clearly not expecting to hear this from a two-meter brute with a moron's face.
“Appearances are deceiving,” Charles shrugged. - You're not the first.
“And I think you’re not the last,” Reinevan added.
-Once again, I'm sorry, - the giant threw up his hands. - But I could not restrain myself, having witnessed an invention that will change the face of the era.
“Ah,” Gutenberg blossomed, like any artist, flattered by the praise, albeit uttered by a giant with an oligophrenic face scratching his head at the ceiling. - So it will be! And nothing else! Just imagine, gentlemen, dozens of scientific works, and there, perhaps, no matter how ridiculous it may sound, in hundreds of copies! No tedious, lengthy and error-prone rewriting! The wisdom of all mankind, printed and accessible to everyone! Yes! And if you, gentlemen, support my invention financially, then, I guarantee, it is your city, the great Swidnica, that will become famous for all time as a place where the flame of enlightenment flared up! As a place from where the light of knowledge will spread throughout the world!
“Truly,” said Samson Medoc after a long silence in his soft, calm voice. - I can see it directly with the eyes of my soul. Mass production of papers, densely covered with letters. Each paper is in hundreds, and someday, no matter how ridiculous it may sound, in thousands. Everything is multiplied and easily accessible. Lies, nonsense, defamation, libel, denunciations, black propaganda and demagoguery convincing the crowd. Any meanness is ennobled. Any meanness is official. Any lie is true. Any bestiality is a virtue. Any dry extremism is a revolution. Any cheap slogan is wisdom, and any cheap is value. Any stupidity is available, and any stupidity is crowned with a crown. For all this is printed, depicted on paper, and, therefore, it has the force, therefore, it obliges. It will be easy to start, Mr. Gutenberg, as well as to put it on stream. And stop?
“I doubt it was necessary,” Charlie shook his head. - I am a much greater realist than you, Samson, and I do not predict such popularity for Mr. Gutenberg's invention. And even if it really went in the direction you indicated, it would be easy to stop it. As simple as a drawbar method. A list of prohibited books will be created. Index.
Gutenberg, who had just shone like the sun, went out. He darkened so much that Reinevan felt sorry for him.
-So, you do not see the future of my invention, - Johann said in a grave voice a minute later. - With true inquisitorial zeal, seeing in him the dark side. And just like the inquisitors underestimating the light ones. Radiant. The brightest. Indeed, in this way it will be possible to widely disseminate the Word of God. What is your answer to this?
-We'll answer, - Charley grinned maliciously, - like inquisitors. Like the Pope. Like cathedral fathers. Don't you, Mr. Gutenberg, know what the church fathers said about this? The holy word should be the privilege of clergy, for only they are able to understand it. Get away from him, secular stumps.
- Are you kidding me?
Reinevan thought the same, and Charley continued, not hiding either a mocking tone or a malicious grin.
-For secular people, even those who have the rudiments of reason, lectures, sermons, Sunday Gospels, stories and morals are enough. And those who are completely wretched in spirit, let them be content with the knowledge of Scripture by miracles, Christmas performances, passionate services and processions of the cross, singing prayers and staring at icons and statues. Do you want to print and give the Scripture to this dark crowd? Moreover, translated into the national language? So that everyone can read it and interpret it in their own way? Do you want it to come to this?
“I don’t need it,” Johannes Gutenberg said calmly. - For it has already happened. In the neighboring Czech Republic. And no matter what happens next, nothing will change either this fact or its consequences. Whether you like it or not, we are facing reform.
There was a long silence, which was interrupted by Charlie.
“I don't give a damn about reforms, dogmas and doctrines,” he said. - I affirm that one thing I like, that one thought pleases me beyond measure. If you, your grace, print books with the help of your invention, then what if people begin to learn to read, knowing that there are texts that should be read? After all, not only demand creates supply, and, in the end, "in the beginning was the word." Of course, the main condition should be that a word, that is, a book, should be no cheaper than a deck of playing cards or a bottle of vodka, because then we are faced with the problem of choice. Summing up, you know what I say, Mr. Gutenberg? Noting its shortcomings, I, after thinking hard, nevertheless came to the conclusion that your invention is truly epoch-making.
“You just ripped off my tongue, Charley,” said Samson Medoc.
- So you want to sponsor? - Johannes Gutenberg beamed?
“No,” snapped Charley. - I don’t want to. Epoch-making epoch-making, but I, Mr. Gutenberg, take care of my interests
Not only Johann Gutenberg, but also Schottel and Ungern opened their mouths, clearly not expecting to hear this from a two-meter brute with a moron's face.
“Appearances are deceiving,” Charles shrugged. - You're not the first.
“And I think you’re not the last,” Reinevan added.
-Once again, I'm sorry, - the giant threw up his hands. - But I could not restrain myself, having witnessed an invention that will change the face of the era.
“Ah,” Gutenberg blossomed, like any artist, flattered by the praise, albeit uttered by a giant with an oligophrenic face scratching his head at the ceiling. - So it will be! And nothing else! Just imagine, gentlemen, dozens of scientific works, and there, perhaps, no matter how ridiculous it may sound, in hundreds of copies! No tedious, lengthy and error-prone rewriting! The wisdom of all mankind, printed and accessible to everyone! Yes! And if you, gentlemen, support my invention financially, then, I guarantee, it is your city, the great Swidnica, that will become famous for all time as a place where the flame of enlightenment flared up! As a place from where the light of knowledge will spread throughout the world!
“Truly,” said Samson Medoc after a long silence in his soft, calm voice. - I can see it directly with the eyes of my soul. Mass production of papers, densely covered with letters. Each paper is in hundreds, and someday, no matter how ridiculous it may sound, in thousands. Everything is multiplied and easily accessible. Lies, nonsense, defamation, libel, denunciations, black propaganda and demagoguery convincing the crowd. Any meanness is ennobled. Any meanness is official. Any lie is true. Any bestiality is a virtue. Any dry extremism is a revolution. Any cheap slogan is wisdom, and any cheap is value. Any stupidity is available, and any stupidity is crowned with a crown. For all this is printed, depicted on paper, and, therefore, it has the force, therefore, it obliges. It will be easy to start, Mr. Gutenberg, as well as to put it on stream. And stop?
“I doubt it was necessary,” Charlie shook his head. - I am a much greater realist than you, Samson, and I do not predict such popularity for Mr. Gutenberg's invention. And even if it really went in the direction you indicated, it would be easy to stop it. As simple as a drawbar method. A list of prohibited books will be created. Index.
Gutenberg, who had just shone like the sun, went out. He darkened so much that Reinevan felt sorry for him.
-So, you do not see the future of my invention, - Johann said in a grave voice a minute later. - With true inquisitorial zeal, seeing in him the dark side. And just like the inquisitors underestimating the light ones. Radiant. The brightest. Indeed, in this way it will be possible to widely disseminate the Word of God. What is your answer to this?
-We'll answer, - Charley grinned maliciously, - like inquisitors. Like the Pope. Like cathedral fathers. Don't you, Mr. Gutenberg, know what the church fathers said about this? The holy word should be the privilege of clergy, for only they are able to understand it. Get away from him, secular stumps.
- Are you kidding me?
Reinevan thought the same, and Charley continued, not hiding either a mocking tone or a malicious grin.
-For secular people, even those who have the rudiments of reason, lectures, sermons, Sunday Gospels, stories and morals are enough. And those who are completely wretched in spirit, let them be content with the knowledge of Scripture by miracles, Christmas performances, passionate services and processions of the cross, singing prayers and staring at icons and statues. Do you want to print and give the Scripture to this dark crowd? Moreover, translated into the national language? So that everyone can read it and interpret it in their own way? Do you want it to come to this?
“I don’t need it,” Johannes Gutenberg said calmly. - For it has already happened. In the neighboring Czech Republic. And no matter what happens next, nothing will change either this fact or its consequences. Whether you like it or not, we are facing reform.
There was a long silence, which was interrupted by Charlie.
“I don't give a damn about reforms, dogmas and doctrines,” he said. - I affirm that one thing I like, that one thought pleases me beyond measure. If you, your grace, print books with the help of your invention, then what if people begin to learn to read, knowing that there are texts that should be read? After all, not only demand creates supply, and, in the end, "in the beginning was the word." Of course, the main condition should be that a word, that is, a book, should be no cheaper than a deck of playing cards or a bottle of vodka, because then we are faced with the problem of choice. Summing up, you know what I say, Mr. Gutenberg? Noting its shortcomings, I, after thinking hard, nevertheless came to the conclusion that your invention is truly epoch-making.
“You just ripped off my tongue, Charley,” said Samson Medoc.
- So you want to sponsor? - Johannes Gutenberg beamed?
“No,” snapped Charley. - I don’t want to. Epoch-making epoch-making, but I, Mr. Gutenberg, take care of my interests
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Дмитрий Рябинин
