"Бытовой атомизм — явление не идеологическое, оно не связано с политической системой: это продукт урбанизации, который невозможно было предотвратить. При быстрой смене образа жизни большинства населения в послевоенное время, когда люди из деревни переезжали в город, некая инерция старых навыков общения сохранялось примерно одно поколение.
Градостроительство на эту потребность отвечало — строились дома с дворами. Рожденные в 1969-72-м годах, например мои дети, еще были частью дворового коллектива. Дети могли гулять во дворе сами, даже самые маленькие, без родителей, потому что родители работали. В то время было не принято закрывать дверь. Дети могли в любое время прийти домой. Такая была обстановка.
Это отблеск тех отношений между локальными группами людей, которые сложились в деревне, в деревенской общине. Тогда и в какой-нибудь подмосковной деревне запросто оставляли без присмотра детей четырех-шести лет. Родители знали, что ребята друг о друге позаботятся. Никто не опасался, что ребенок где-то упадет или застрянет, потому что он не был один.
Недалеко от дома, во дворе под деревом стоял какой-то столик, там постоянно собирались люди, играли в домино, беседовали. На скамейках сидели старушки и разговаривали со всеми прохожими — они были важными агентами коммуникации. Но это все было по инерции. Уже в 1980-е годы такое общение иссякало. Не то чтобы его кто-то подавлял: этому способствовал образ жизни. Однако при этом возникали другие виды коммуникации в рамках той же общинной цивилизационной матрицы. Они поддерживались всеми институтами, которые собирали детей и взрослых в разные коллективы. Это, например, пионерлагеря, совместные осенние выезды студентов за грибами или в колхозы, общие походы в кино, обсуждения книг, которые читали все.
Перестройка нанесла удар по этим коммуникациям. Общие потрясения того периода, как говорят психологи и социологи, нанесли всему населению страны тяжелую культурную травму. Причем не только бедным — они, конечно, сильнее пострадали, потому что у них была еще и социальная катастрофа, — но и богатые не остались в стороне. Резкое изменение всей системы связей между людьми проходило при жестком давлении СМИ, политиков и всяких духовных авторитетов, которые своими страстными и в то же время страшными речами людей действительно травмировали.
И на какое-то время в стране воцарился бытовой атомизм. Уровень отчуждения людей, который наблюдается сейчас, измерить трудно, но в сравнении 1970-ми годами, и даже началом 1980-х, разница большая. Кажется, произошёл глубинный разрыв связей, но если трактовать его в теории культурной травмы, это временная наша болезнь. Так бывает, когда человека контузило, но если структуры нервной системы не разрушены, то они восстанавливаются. Ощущение, что каждый является частью народа, каждый болеет за общее, стало на какое-то время абстрактным. Меньше связей прямых и личных, теплых, но тревога и забота обо всех сохранилась. И наше отчуждение в бытовых проявлениях, которое, надо сказать, сейчас сильнее чем на Западе, еще пройдёт, потому что главные духовные структуры, на мой взгляд, все-таки не повреждены".
"Мы не можем сразу изменить социальную обстановку, но можно её смягчать путем давления на государство, на сильных мира сего. Для этого люди должны иметь друг к другу доверие, чтобы можно было договориться. Потому что когда эти ниточки рвут, оказывается, что люди не могут собраться ни в политическую, ни в патриотическую, ни в какую-то даже общественную силу. Ведь общественные процессы определяются действием общности, а не отдельных рассыпанных людей. Такое общество разорвано, разрыхлено, оно бессильно. Противодействовать этому можно. Нужно, чтобы основная масса народа все больше и больше осознавала значение этих связей: не фундаментальных, не социальных, не политических, а вот таких тоненьких ниточек, просто бытовых. Нужна бытовая солидарность".
http://sg-karamurza.livejournal.com/135939.htm
Градостроительство на эту потребность отвечало — строились дома с дворами. Рожденные в 1969-72-м годах, например мои дети, еще были частью дворового коллектива. Дети могли гулять во дворе сами, даже самые маленькие, без родителей, потому что родители работали. В то время было не принято закрывать дверь. Дети могли в любое время прийти домой. Такая была обстановка.
Это отблеск тех отношений между локальными группами людей, которые сложились в деревне, в деревенской общине. Тогда и в какой-нибудь подмосковной деревне запросто оставляли без присмотра детей четырех-шести лет. Родители знали, что ребята друг о друге позаботятся. Никто не опасался, что ребенок где-то упадет или застрянет, потому что он не был один.
Недалеко от дома, во дворе под деревом стоял какой-то столик, там постоянно собирались люди, играли в домино, беседовали. На скамейках сидели старушки и разговаривали со всеми прохожими — они были важными агентами коммуникации. Но это все было по инерции. Уже в 1980-е годы такое общение иссякало. Не то чтобы его кто-то подавлял: этому способствовал образ жизни. Однако при этом возникали другие виды коммуникации в рамках той же общинной цивилизационной матрицы. Они поддерживались всеми институтами, которые собирали детей и взрослых в разные коллективы. Это, например, пионерлагеря, совместные осенние выезды студентов за грибами или в колхозы, общие походы в кино, обсуждения книг, которые читали все.
Перестройка нанесла удар по этим коммуникациям. Общие потрясения того периода, как говорят психологи и социологи, нанесли всему населению страны тяжелую культурную травму. Причем не только бедным — они, конечно, сильнее пострадали, потому что у них была еще и социальная катастрофа, — но и богатые не остались в стороне. Резкое изменение всей системы связей между людьми проходило при жестком давлении СМИ, политиков и всяких духовных авторитетов, которые своими страстными и в то же время страшными речами людей действительно травмировали.
И на какое-то время в стране воцарился бытовой атомизм. Уровень отчуждения людей, который наблюдается сейчас, измерить трудно, но в сравнении 1970-ми годами, и даже началом 1980-х, разница большая. Кажется, произошёл глубинный разрыв связей, но если трактовать его в теории культурной травмы, это временная наша болезнь. Так бывает, когда человека контузило, но если структуры нервной системы не разрушены, то они восстанавливаются. Ощущение, что каждый является частью народа, каждый болеет за общее, стало на какое-то время абстрактным. Меньше связей прямых и личных, теплых, но тревога и забота обо всех сохранилась. И наше отчуждение в бытовых проявлениях, которое, надо сказать, сейчас сильнее чем на Западе, еще пройдёт, потому что главные духовные структуры, на мой взгляд, все-таки не повреждены".
"Мы не можем сразу изменить социальную обстановку, но можно её смягчать путем давления на государство, на сильных мира сего. Для этого люди должны иметь друг к другу доверие, чтобы можно было договориться. Потому что когда эти ниточки рвут, оказывается, что люди не могут собраться ни в политическую, ни в патриотическую, ни в какую-то даже общественную силу. Ведь общественные процессы определяются действием общности, а не отдельных рассыпанных людей. Такое общество разорвано, разрыхлено, оно бессильно. Противодействовать этому можно. Нужно, чтобы основная масса народа все больше и больше осознавала значение этих связей: не фундаментальных, не социальных, не политических, а вот таких тоненьких ниточек, просто бытовых. Нужна бытовая солидарность".
http://sg-karamurza.livejournal.com/135939.htm
"Household atomism is not an ideological phenomenon, it is not related to the political system: it is a product of urbanization that could not be prevented. With the rapid change in the lifestyle of the majority of the population in the post-war period, when people moved from the countryside to the city, a certain inertia of the old communication skills remained approximately one generation.
Urban planning responded to this need - houses with courtyards were built. Those born in 1969-72, for example, my children, were still part of the yard collective. Children could walk in the yard themselves, even the smallest, without parents, because the parents were working. At that time it was not customary to close the door. Children could come home at any time. Such was the situation.
This is a reflection of those relations between local groups of people that have developed in the village, in the village community. Then in some village near Moscow, children of four to six years old were easily left unattended. The parents knew that the guys would take care of each other. No one was afraid that the child would fall somewhere or get stuck, because he was not alone.
Not far from the house, in the courtyard under a tree, there was a table, where people constantly gathered, played dominoes, and talked. Old women sat on the benches and talked to all the passers-by - they were important communication agents. But it was all by inertia. Already in the 1980s, such communication dried up. Not that anyone was suppressing him: lifestyle contributed to it. However, at the same time, other types of communication arose within the framework of the same communal civilizational matrix. They were supported by all the institutions that gathered children and adults into different groups. These are, for example, pioneer camps, joint autumn trips of students to pick mushrooms or to collective farms, general trips to the cinema, discussions of books that everyone has read.
Perestroika dealt a blow to these communications. The general upheavals of that period, as psychologists and sociologists say, inflicted a severe cultural trauma on the entire population of the country. And not only the poor - they, of course, suffered more, because they also had a social catastrophe - but the rich did not stand aside. A sharp change in the entire system of connections between people took place under severe pressure from the media, politicians and all kinds of spiritual authorities, who really traumatized people with their passionate and at the same time terrible speeches.
And for some time, household atomism reigned in the country. It is difficult to measure the level of alienation of people that is observed now, but in comparison with the 1970s, and even the early 1980s, the difference is large. There seems to be a deep severance of ties, but if we interpret it in the theory of cultural trauma, this is our temporary illness. This happens when a person is concussed, but if the structures of the nervous system are not destroyed, then they are restored. The feeling that everyone is part of the people, everyone is rooting for the common, became abstract for some time. There are fewer direct and personal ties, warm, but anxiety and concern for everyone remained. And our alienation in everyday manifestations, which, I must say, is now stronger than in the West, will still pass, because the main spiritual structures, in my opinion, are still not damaged. "
“We cannot immediately change the social situation, but we can soften it by putting pressure on the state, on the powerful. For this, people must have trust in each other so that they can agree. Because when these threads break, it turns out that people are not can gather neither in a political, nor in a patriotic, or even in some kind of social force. After all, social processes are determined by the action of the community, and not separate scattered people. Such a society is torn apart, loosened, it is powerless. It is possible to resist this. people more and more realized the importance of these ties: not fundamental, not social, not political, but such thin threads, just everyday ones. We need everyday solidarity. "
http://sg-karamurza.livejournal.com/135939.htm
Urban planning responded to this need - houses with courtyards were built. Those born in 1969-72, for example, my children, were still part of the yard collective. Children could walk in the yard themselves, even the smallest, without parents, because the parents were working. At that time it was not customary to close the door. Children could come home at any time. Such was the situation.
This is a reflection of those relations between local groups of people that have developed in the village, in the village community. Then in some village near Moscow, children of four to six years old were easily left unattended. The parents knew that the guys would take care of each other. No one was afraid that the child would fall somewhere or get stuck, because he was not alone.
Not far from the house, in the courtyard under a tree, there was a table, where people constantly gathered, played dominoes, and talked. Old women sat on the benches and talked to all the passers-by - they were important communication agents. But it was all by inertia. Already in the 1980s, such communication dried up. Not that anyone was suppressing him: lifestyle contributed to it. However, at the same time, other types of communication arose within the framework of the same communal civilizational matrix. They were supported by all the institutions that gathered children and adults into different groups. These are, for example, pioneer camps, joint autumn trips of students to pick mushrooms or to collective farms, general trips to the cinema, discussions of books that everyone has read.
Perestroika dealt a blow to these communications. The general upheavals of that period, as psychologists and sociologists say, inflicted a severe cultural trauma on the entire population of the country. And not only the poor - they, of course, suffered more, because they also had a social catastrophe - but the rich did not stand aside. A sharp change in the entire system of connections between people took place under severe pressure from the media, politicians and all kinds of spiritual authorities, who really traumatized people with their passionate and at the same time terrible speeches.
And for some time, household atomism reigned in the country. It is difficult to measure the level of alienation of people that is observed now, but in comparison with the 1970s, and even the early 1980s, the difference is large. There seems to be a deep severance of ties, but if we interpret it in the theory of cultural trauma, this is our temporary illness. This happens when a person is concussed, but if the structures of the nervous system are not destroyed, then they are restored. The feeling that everyone is part of the people, everyone is rooting for the common, became abstract for some time. There are fewer direct and personal ties, warm, but anxiety and concern for everyone remained. And our alienation in everyday manifestations, which, I must say, is now stronger than in the West, will still pass, because the main spiritual structures, in my opinion, are still not damaged. "
“We cannot immediately change the social situation, but we can soften it by putting pressure on the state, on the powerful. For this, people must have trust in each other so that they can agree. Because when these threads break, it turns out that people are not can gather neither in a political, nor in a patriotic, or even in some kind of social force. After all, social processes are determined by the action of the community, and not separate scattered people. Such a society is torn apart, loosened, it is powerless. It is possible to resist this. people more and more realized the importance of these ties: not fundamental, not social, not political, but such thin threads, just everyday ones. We need everyday solidarity. "
http://sg-karamurza.livejournal.com/135939.htm
У записи 6 лайков,
2 репостов.
2 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Мария Скрягина
