Мой любимый отрывок из книги Набокова "Другие берега". Если вы тоже любите Бунина, вам понравится:
Книги Бунина я любил в отрочестве, а позже предпочитал его удивительные струящиеся стихи той парчовой прозе, которой он был знаменит. Когда я с ним познакомился в эмиграции, он только что получил Нобелевскую премию. Его болезненно занимали текучесть времени, старость, смерть, - и он с удовольствием отметил, что держится прямее меня, хотя на тридцать лет старше. Помнится, он пригласил меня в какой - то - вероятно дорогой и хороший-ресторан для душевной беседы. К сожалению, я не терплю ресторанов, водочки, закусочек, музычки - и задушевных бесед. Бунин был озадачен моим равнодушием к рябчику и раздражен моим отказом распахнуть душу. К концу обеда нам уже было невыносимо скучно друг с другом. "Вы умрете в страшных мучениях и совершенном одиночестве",-сказал он мне, когда мы направились к вешалкам. Худенькая девушка в черном, найдя наши тяжелые пальто, пала, с ними в объятьях, на низкий прилавок. Я хотел помочь стройному старику надеть пальто, но он остановил меня движением ладони. Продолжая учтиво бороться-он теперь старался помочь мне, - мы медленно выплыли в бледную пасмурность зимнего дня. Мой спутник собрался было застегнуть воротник, как вдруг его лицо перекосилось выражением недоумения и досады. Общими усилиями мы вытащили мой длинный шерстяной шарф, который девица засунула в рукав его пальто. Шарф выходил очень постепенно, это было какое-то разматывание мумии, и мы тихо вращались друг вокруг друга. Закончив эту египетскую операцию, мы молча продолжали путь до угла, где простились. В дальнейшем мы встречались на людях довольно часто, и почему-то завелся между нами какой-то удручающе-шутливый тон,-и в общем до искусства мы с ним никогда и не договорились, а теперь поздно, и герой выходит в очередной сад, и полыхают зарницы, а потом он едет на станцию, и звезды грозно и дивно горят на гробовом бархате, и чем-то горьковатым пахнет с полей, и в бесконечно отзывчивом отдалении нашей молодости опевают ночь петухи.
Книги Бунина я любил в отрочестве, а позже предпочитал его удивительные струящиеся стихи той парчовой прозе, которой он был знаменит. Когда я с ним познакомился в эмиграции, он только что получил Нобелевскую премию. Его болезненно занимали текучесть времени, старость, смерть, - и он с удовольствием отметил, что держится прямее меня, хотя на тридцать лет старше. Помнится, он пригласил меня в какой - то - вероятно дорогой и хороший-ресторан для душевной беседы. К сожалению, я не терплю ресторанов, водочки, закусочек, музычки - и задушевных бесед. Бунин был озадачен моим равнодушием к рябчику и раздражен моим отказом распахнуть душу. К концу обеда нам уже было невыносимо скучно друг с другом. "Вы умрете в страшных мучениях и совершенном одиночестве",-сказал он мне, когда мы направились к вешалкам. Худенькая девушка в черном, найдя наши тяжелые пальто, пала, с ними в объятьях, на низкий прилавок. Я хотел помочь стройному старику надеть пальто, но он остановил меня движением ладони. Продолжая учтиво бороться-он теперь старался помочь мне, - мы медленно выплыли в бледную пасмурность зимнего дня. Мой спутник собрался было застегнуть воротник, как вдруг его лицо перекосилось выражением недоумения и досады. Общими усилиями мы вытащили мой длинный шерстяной шарф, который девица засунула в рукав его пальто. Шарф выходил очень постепенно, это было какое-то разматывание мумии, и мы тихо вращались друг вокруг друга. Закончив эту египетскую операцию, мы молча продолжали путь до угла, где простились. В дальнейшем мы встречались на людях довольно часто, и почему-то завелся между нами какой-то удручающе-шутливый тон,-и в общем до искусства мы с ним никогда и не договорились, а теперь поздно, и герой выходит в очередной сад, и полыхают зарницы, а потом он едет на станцию, и звезды грозно и дивно горят на гробовом бархате, и чем-то горьковатым пахнет с полей, и в бесконечно отзывчивом отдалении нашей молодости опевают ночь петухи.
My favorite passage from Nabokov's book "Other Shores". If you love Bunin too, you will love:
I loved Bunin's books as a teenager, and later I preferred his amazing flowing verses to the brocade prose for which he was famous. When I met him in exile, he had just received the Nobel Prize. He was painfully occupied with the fluidity of time, old age, death, and he noted with pleasure that he was holding himself straighter than me, although he was thirty years older. I remember he invited me to some - probably expensive and good - restaurant for a sincere conversation. Unfortunately, I hate restaurants, vodka, snacks, music - and heart-to-heart conversations. Bunin was puzzled by my indifference to hazel grouse and irritated by my refusal to open his soul. By the end of lunch, we were already unbearably bored with each other. “You will die in terrible agony and complete loneliness,” he told me as we headed towards the hangers. A thin girl in black, finding our heavy coats, fell, with them in her arms, on a low counter. I wanted to help the slender old man put on his coat, but he stopped me with a movement of his hand. Continuing to fight courteously — he was now trying to help me — we slowly floated out into the pale gloom of a winter day. My companion was about to button his collar when suddenly his face twisted into an expression of bewilderment and annoyance. Together we pulled out my long woolen scarf, which the girl tucked into the sleeve of his coat. The scarf came out very gradually, it was some kind of unwinding of the mummy, and we quietly revolved around each other. Having finished this Egyptian operation, we silently continued our way to the corner where we parted. In the future, we met in public quite often, and for some reason some depressingly humorous tone developed between us, and in general we never came to an agreement with him before art, and now it's too late, and the hero goes out into another garden, and lightning flashes, and then he goes to the station, and the stars burn menacingly and wondrously on the coffin velvet, and smells of something bitter from the fields, and in the infinitely sympathetic distance of our youth the roosters crow the night.
I loved Bunin's books as a teenager, and later I preferred his amazing flowing verses to the brocade prose for which he was famous. When I met him in exile, he had just received the Nobel Prize. He was painfully occupied with the fluidity of time, old age, death, and he noted with pleasure that he was holding himself straighter than me, although he was thirty years older. I remember he invited me to some - probably expensive and good - restaurant for a sincere conversation. Unfortunately, I hate restaurants, vodka, snacks, music - and heart-to-heart conversations. Bunin was puzzled by my indifference to hazel grouse and irritated by my refusal to open his soul. By the end of lunch, we were already unbearably bored with each other. “You will die in terrible agony and complete loneliness,” he told me as we headed towards the hangers. A thin girl in black, finding our heavy coats, fell, with them in her arms, on a low counter. I wanted to help the slender old man put on his coat, but he stopped me with a movement of his hand. Continuing to fight courteously — he was now trying to help me — we slowly floated out into the pale gloom of a winter day. My companion was about to button his collar when suddenly his face twisted into an expression of bewilderment and annoyance. Together we pulled out my long woolen scarf, which the girl tucked into the sleeve of his coat. The scarf came out very gradually, it was some kind of unwinding of the mummy, and we quietly revolved around each other. Having finished this Egyptian operation, we silently continued our way to the corner where we parted. In the future, we met in public quite often, and for some reason some depressingly humorous tone developed between us, and in general we never came to an agreement with him before art, and now it's too late, and the hero goes out into another garden, and lightning flashes, and then he goes to the station, and the stars burn menacingly and wondrously on the coffin velvet, and smells of something bitter from the fields, and in the infinitely sympathetic distance of our youth the roosters crow the night.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Катя Свистунова
