Мой папа по ночам плакал.
Практически каждую ночь, в те времена когда я жил с родителями, часа вдва-три ночи я отчетливо слышал тихий отцовский мужской плач. И сколько я себяпомню, я помню и эти всхлипы. Для меня это было нормально. Это былообыденностью. Еще был нежный голос мамы. Мама успокаивала папу. Ее голос дляменя был как колдовство, только он мог меня успокоить быстро и сразу. Голосмоей матери. Сейчас я уже довольно взрослый человек, родители давно меняпокинули. Я живу один, работаю один, отдыхаю один. Но в особо тяжелые моментымоей жизни, я вспоминаю мамин голос, и он, словно, одеяло. Словно теплое одеялонакрывал меня. Мамин голос, словно теплое одеяло накрывало меня и мнестановилось легко. Легко и тепло. И спокойно. Музыка материнской заботы – ееголос. Это что-то подсознательное. Что-то впитанное мною еще когда я был вживоте моей мамы. Моей мамы, с ее голосом. Голосом, который мог меня успокоитьи дать силы. Мне, но не моему отцу.
Мне было 7 лет, я только пошел вшколу, я ночью стоял у родительской двери. Я слушал, как папа плакал, а мамаего успокаивала. Потом мама вышла из комнаты. Я испугался, что она начнет меняругать за то что я не сплю. Но она лишь улыбнулась мне, протянула свою руку. Явзял ее руку, и она повела меня в мою кровать, где накрыла одеялом и гладиламою голову, пока я не уснул. И пока я не уснул, я слышал отцовский плач. Это моепервое воспоминание. Я помню этот момент точно и полностью. И, пожалуй, этосамое ценное что у меня есть в моей необычной и разной жизни. Я много чегопережил, много чего чувствовал. Много чего помню, но это воспоминание самоеглавное. Ведь в нем есть мамин голос, наша маленькая квартирка и мой папа.Папа, который плакал в соседней комнате.
Днем папа был разным: хорошим, плохим, злым. Веселым, мой папа иногдаболел, иногда читал, иногда приходил пьяным, что доставляло маме немало хлопот,а мне это нравилось, потому что папа был добрым, веселым и щедрым. Мама его неругала, она просто молчала и игнорировала его. А он всегда велел мне одеватьсяи мы шли с ним покупать мне очередную игрушку. Я любил когда папа был пьяным. Ябыл ребенком, и не понимал, что алкоголь станет причиной его ухода от меня. Дляменя он был веселым, добрым и щедрым.
А по ночам он плакал.
Я родился, когда папе было 42 года. Мама была младше его на 7 лет. Я былпервым и единственным ребенком в нашей семье. Мама все детство говорила, чтомое рождение было чудом, и чтобы я в своих молитвах благодарил Боженьку за то,что дал мне жизнь.
Мне было примерно 10 лет, мы былина нашей даче. Сейчас я понимаю. Что это был просто кусок земли с грядками идеревьями, увенчанный домом. Совсем маленьким домиком с двумя комнатками ималеньким чердачком. Все лето мы с мамой проводили там. Вокруг были тысячитаких же участочков с такими же маленькими домиками. Почему то в моей странебыло принято именовать эти островки сельского хозяйства - загородным жильем.Большинство домиков было обитаемо все лето. В основном здесь жили бабушки свнуками, но у меня не было не бабушек, не дедушек, и я жил с мамой. Все лето мыжили в этом домике. Днем мама проводила на грядках: что-то сеяла, собирала,обрабатывала. Я же бегал с соседскими ребятами на пруд, в лес, на футбольнуюплощадку. Вообще то это был заброшенный участок со сгоревшим домом. Говорили,что в дом ударила молния, и он сгорел, унеся в своем пламени всю семью, котораяприехала на выходные. Нам было все равно. Я со своими дружками гонял мячик.Вечером же мы ходили к деревенскому клубу. Дорога к клубу была 5 километровчерез лес и по шоссе. Мы ходили туда смотреть на то как взрослые ребятатанцуют.
На детской площадке напротив клуба я первый раз попробовал курит, там же явпервые попробовал водку. Там же я впервые получил удар в лицо, когда к нам сдружками подошли местные деревенские пацаны – наши ровесники, и спросили,откуда мы. Ответ – из города был неправильным, и долго оставлял след вокругмоего глаза. Но даже это никогда не могло нас остановить от походов к клубу,когда там дискотека. Все мои друзья восхищались красивыми и сильными ребятамиво фланелевых рубашках, которые то танцевали, то дрались, то пили водку прямона крыльце клуба. Один я восхищался взрослыми девочками, и особенно самойкрасивой – ее звали Настя, и она встречалась с Борзым – короткостриженымпарнем. У Борзого был красный мотоцикл Минск, Минском восхищались больше всего.После дискотеки, Настя уезжала с Борзым в сторону реки. А мы восхищенно дышалиугарным газом, плодом старого мотоцикла и некачественного бензина. Настя былапервой девушкой, с которой я захотел быть. И имя это впоследствии стало роковымдля моего сердца.
На выходые к нам приезжал папа. Онпривозил всякие нужные инструменты для огорода, а мне привозил всегда банкуспрайта, чем я был безумно рад, ибо в местном магазине продавался толькоколокольчик. А колокольчик был слишком сладким и мало в нем было пузыриков. Яуже тогда ценил качественные напитки.
Папа всегда приезжал вечером впятницу. И однажды, в субботу, когда папа еще спал, а мама готовила мне завтракв виде самого вкусного для меня – гречневой каши с молоком и сахаром, я сидел,пил чай. Вдруг, я набрался сил и спросил маму, почему папа плачет каждую ночь.Мама сняла кашу с плиты, поставила кастрюлю на стол, накрыла ее пледом, чтобынастаивалась, и села рядом со мной. И тогда она расплакалась, держа мою руку всвоих руках. Она опустила голову. И продолжала плакать. Для меня был нормальнымплачь отца по ночам, а вот плачь мамы, да еще от моего вопроса, был для меняуколом в сердце. Я понял, что сделал что-то неправильное. Что-то по настоящемунеправильное. Я начал умолять маму простить меня. я краснел и просил меняпростить, добавляя что больше не буду. Мама подняла голову, в слезах улыбнуласьи начала меня целовать. Больше я не спрашивал. Меня перестал волновать вопрос отом, почему папа плачет по ночам. Я принял его как данность. Я любил папу. Ипринял его плач как что-то совершенно обычное и нормальное. Я не пересталобращать внимания на отцовский плачь, я просто перестал искать причины. И дажесейчас, когда родителей со мной нет, я вспоминаю папин плачь как что-тосовершенно нормальное, как, например, пустыри в центре города, или толпы пьяныхлюдей в метро вечером. И плач моего папы для меня было нормальное явление. Ведья так любил папу.
Mishkabar-Святой Влас. 2011.
Практически каждую ночь, в те времена когда я жил с родителями, часа вдва-три ночи я отчетливо слышал тихий отцовский мужской плач. И сколько я себяпомню, я помню и эти всхлипы. Для меня это было нормально. Это былообыденностью. Еще был нежный голос мамы. Мама успокаивала папу. Ее голос дляменя был как колдовство, только он мог меня успокоить быстро и сразу. Голосмоей матери. Сейчас я уже довольно взрослый человек, родители давно меняпокинули. Я живу один, работаю один, отдыхаю один. Но в особо тяжелые моментымоей жизни, я вспоминаю мамин голос, и он, словно, одеяло. Словно теплое одеялонакрывал меня. Мамин голос, словно теплое одеяло накрывало меня и мнестановилось легко. Легко и тепло. И спокойно. Музыка материнской заботы – ееголос. Это что-то подсознательное. Что-то впитанное мною еще когда я был вживоте моей мамы. Моей мамы, с ее голосом. Голосом, который мог меня успокоитьи дать силы. Мне, но не моему отцу.
Мне было 7 лет, я только пошел вшколу, я ночью стоял у родительской двери. Я слушал, как папа плакал, а мамаего успокаивала. Потом мама вышла из комнаты. Я испугался, что она начнет меняругать за то что я не сплю. Но она лишь улыбнулась мне, протянула свою руку. Явзял ее руку, и она повела меня в мою кровать, где накрыла одеялом и гладиламою голову, пока я не уснул. И пока я не уснул, я слышал отцовский плач. Это моепервое воспоминание. Я помню этот момент точно и полностью. И, пожалуй, этосамое ценное что у меня есть в моей необычной и разной жизни. Я много чегопережил, много чего чувствовал. Много чего помню, но это воспоминание самоеглавное. Ведь в нем есть мамин голос, наша маленькая квартирка и мой папа.Папа, который плакал в соседней комнате.
Днем папа был разным: хорошим, плохим, злым. Веселым, мой папа иногдаболел, иногда читал, иногда приходил пьяным, что доставляло маме немало хлопот,а мне это нравилось, потому что папа был добрым, веселым и щедрым. Мама его неругала, она просто молчала и игнорировала его. А он всегда велел мне одеватьсяи мы шли с ним покупать мне очередную игрушку. Я любил когда папа был пьяным. Ябыл ребенком, и не понимал, что алкоголь станет причиной его ухода от меня. Дляменя он был веселым, добрым и щедрым.
А по ночам он плакал.
Я родился, когда папе было 42 года. Мама была младше его на 7 лет. Я былпервым и единственным ребенком в нашей семье. Мама все детство говорила, чтомое рождение было чудом, и чтобы я в своих молитвах благодарил Боженьку за то,что дал мне жизнь.
Мне было примерно 10 лет, мы былина нашей даче. Сейчас я понимаю. Что это был просто кусок земли с грядками идеревьями, увенчанный домом. Совсем маленьким домиком с двумя комнатками ималеньким чердачком. Все лето мы с мамой проводили там. Вокруг были тысячитаких же участочков с такими же маленькими домиками. Почему то в моей странебыло принято именовать эти островки сельского хозяйства - загородным жильем.Большинство домиков было обитаемо все лето. В основном здесь жили бабушки свнуками, но у меня не было не бабушек, не дедушек, и я жил с мамой. Все лето мыжили в этом домике. Днем мама проводила на грядках: что-то сеяла, собирала,обрабатывала. Я же бегал с соседскими ребятами на пруд, в лес, на футбольнуюплощадку. Вообще то это был заброшенный участок со сгоревшим домом. Говорили,что в дом ударила молния, и он сгорел, унеся в своем пламени всю семью, котораяприехала на выходные. Нам было все равно. Я со своими дружками гонял мячик.Вечером же мы ходили к деревенскому клубу. Дорога к клубу была 5 километровчерез лес и по шоссе. Мы ходили туда смотреть на то как взрослые ребятатанцуют.
На детской площадке напротив клуба я первый раз попробовал курит, там же явпервые попробовал водку. Там же я впервые получил удар в лицо, когда к нам сдружками подошли местные деревенские пацаны – наши ровесники, и спросили,откуда мы. Ответ – из города был неправильным, и долго оставлял след вокругмоего глаза. Но даже это никогда не могло нас остановить от походов к клубу,когда там дискотека. Все мои друзья восхищались красивыми и сильными ребятамиво фланелевых рубашках, которые то танцевали, то дрались, то пили водку прямона крыльце клуба. Один я восхищался взрослыми девочками, и особенно самойкрасивой – ее звали Настя, и она встречалась с Борзым – короткостриженымпарнем. У Борзого был красный мотоцикл Минск, Минском восхищались больше всего.После дискотеки, Настя уезжала с Борзым в сторону реки. А мы восхищенно дышалиугарным газом, плодом старого мотоцикла и некачественного бензина. Настя былапервой девушкой, с которой я захотел быть. И имя это впоследствии стало роковымдля моего сердца.
На выходые к нам приезжал папа. Онпривозил всякие нужные инструменты для огорода, а мне привозил всегда банкуспрайта, чем я был безумно рад, ибо в местном магазине продавался толькоколокольчик. А колокольчик был слишком сладким и мало в нем было пузыриков. Яуже тогда ценил качественные напитки.
Папа всегда приезжал вечером впятницу. И однажды, в субботу, когда папа еще спал, а мама готовила мне завтракв виде самого вкусного для меня – гречневой каши с молоком и сахаром, я сидел,пил чай. Вдруг, я набрался сил и спросил маму, почему папа плачет каждую ночь.Мама сняла кашу с плиты, поставила кастрюлю на стол, накрыла ее пледом, чтобынастаивалась, и села рядом со мной. И тогда она расплакалась, держа мою руку всвоих руках. Она опустила голову. И продолжала плакать. Для меня был нормальнымплачь отца по ночам, а вот плачь мамы, да еще от моего вопроса, был для меняуколом в сердце. Я понял, что сделал что-то неправильное. Что-то по настоящемунеправильное. Я начал умолять маму простить меня. я краснел и просил меняпростить, добавляя что больше не буду. Мама подняла голову, в слезах улыбнуласьи начала меня целовать. Больше я не спрашивал. Меня перестал волновать вопрос отом, почему папа плачет по ночам. Я принял его как данность. Я любил папу. Ипринял его плач как что-то совершенно обычное и нормальное. Я не пересталобращать внимания на отцовский плачь, я просто перестал искать причины. И дажесейчас, когда родителей со мной нет, я вспоминаю папин плачь как что-тосовершенно нормальное, как, например, пустыри в центре города, или толпы пьяныхлюдей в метро вечером. И плач моего папы для меня было нормальное явление. Ведья так любил папу.
Mishkabar-Святой Влас. 2011.
My father cried at night.
Almost every night, in those days when I lived with my parents, for about two or three nights I clearly heard a quiet fatherly male crying. And how much I remember, I remember those sobs. It was normal for me. This was the abbreviation. There was also a gentle voice of mom. Mom soothed dad. Her voice for me was like witchcraft, only he could calm me down quickly and immediately. The voice of my mother. Now I’m already quite an adult, my parents have long ago abandoned me. I live alone, work alone, rest alone. But in a particularly difficult moment of my life, I remember my mother's voice, and he seemed to be a blanket. Like a warm blanket was covering me. My mother's voice, like a warm blanket, covered me and reappeared easily. Easy and warm. And calm. The music of mothering is his voice. This is something subconscious. Something that I absorbed when I was implanted in my mom. My mom, with her voice. A voice that could calm me down and give me strength. Me, but not my father.
I was 7 years old, I just went to school, I was standing at the parent's door at night. I listened to my father cry, and his mother soothed. Then mom left the room. I was afraid that she would begin to scold me for not sleeping. But she just smiled at me, stretched out her hand. I yanked her hand, and she led me to my bed, where I covered with a blanket and stroked my head until I fell asleep. And until I fell asleep, I heard my father cry. This is my first memory. I remember this moment exactly and completely. And, perhaps, this is the most valuable thing that I have in my unusual and different life. I felt a lot, felt a lot. I remember a lot of things, but this memory is self-important. After all, it has a mother's voice, our little flat and my dad. Dad, who was crying in the next room.
Happy dad was different: good, bad, evil. Merry, my dad sometimes got sick, sometimes read, sometimes he got drunk, which gave mom a lot of trouble, but I liked it because dad was kind, cheerful and generous. His mother didn’t quarrel with him; she simply was silent and ignored him. And he always told me to dress and we went with him to buy me another toy. I loved when dad was drunk. I was a child, and did not understand that alcohol will cause him to leave me. For me he was cheerful, kind and generous.
And at night he cried.
I was born when dad was 42 years old. Mom was younger than him by 7 years. I was the first and only child in our family. Mom all childhood said that the birth was a miracle, and that in my prayers I thanked God for giving me life.
I was about 10 years old, we were our summer cottage. Now I see. That it was just a piece of land with beds and trees, topped with a house. A very small house with two rooms and a small attic. My mom and I spent the summer there. Around were thousands of the same sites with the same small houses. For some reason, in my country it was customary to call these islands of agriculture a suburban housing. Most of the houses have been inhabited all summer. Mostly grandmothers lived here, but I had no grandmothers or grandfathers, and I lived with my mother. All summer, my life in this house. In the afternoon mother spent on the beds: she sowed, collected, processed something. I ran with the neighbors' guys to the pond, to the forest, to the football ground. Actually it was an abandoned plot with a burnt house. It was said that lightning struck the house, and it burned down, carrying the whole family in its flame, which arrived for the weekend. We didn’t care. My friends and I were chasing a ball. In the evening we went to the village club. The road to the club was 5 kilometers through the forest and on the highway. We went there to watch adults play.
I tried smoking for the first time on the playground in front of the club, where I tried vodka for the first time. It was the first time I received a blow in the face when local village boys, our peers, approached us with friends and asked where we were from. The answer - from the city was wrong, and for a long time left a trace around my eye. But even this could never stop us from going to the club when there is a disco. All my friends admired the beautiful and strong guys in flannel shirts, who danced, fought, drank vodka straight on the porch of the club. I admired one of the grown-up girls, and especially the most beautiful - her name was Nastya, and she met up with the Borzoi, a short-haired couple. Borzogo had a red motorcycle Minsk, Minsk was admired most of all. After the disco, Nastya went with Borzym to the side of the river. And we admire the breathtaking gas, the fruit of an old motorcycle and poor-quality gasoline. Nastya was the first girl I wanted to be with. And this name later became fatal for my heart.
Dad came to us at the exit. He brought all the necessary tools for the garden, and I always brought a bank of Sprint, which I was extremely happy about, because only a bell was sold at a local store. And the bell was too sweet and there were few bubbles in it. I already appreciated quality drinks.
Dad always came in the evening of the pyramid. And one day, on Saturday, when my father was still sleeping, and my mother was preparing breakfast for me
Almost every night, in those days when I lived with my parents, for about two or three nights I clearly heard a quiet fatherly male crying. And how much I remember, I remember those sobs. It was normal for me. This was the abbreviation. There was also a gentle voice of mom. Mom soothed dad. Her voice for me was like witchcraft, only he could calm me down quickly and immediately. The voice of my mother. Now I’m already quite an adult, my parents have long ago abandoned me. I live alone, work alone, rest alone. But in a particularly difficult moment of my life, I remember my mother's voice, and he seemed to be a blanket. Like a warm blanket was covering me. My mother's voice, like a warm blanket, covered me and reappeared easily. Easy and warm. And calm. The music of mothering is his voice. This is something subconscious. Something that I absorbed when I was implanted in my mom. My mom, with her voice. A voice that could calm me down and give me strength. Me, but not my father.
I was 7 years old, I just went to school, I was standing at the parent's door at night. I listened to my father cry, and his mother soothed. Then mom left the room. I was afraid that she would begin to scold me for not sleeping. But she just smiled at me, stretched out her hand. I yanked her hand, and she led me to my bed, where I covered with a blanket and stroked my head until I fell asleep. And until I fell asleep, I heard my father cry. This is my first memory. I remember this moment exactly and completely. And, perhaps, this is the most valuable thing that I have in my unusual and different life. I felt a lot, felt a lot. I remember a lot of things, but this memory is self-important. After all, it has a mother's voice, our little flat and my dad. Dad, who was crying in the next room.
Happy dad was different: good, bad, evil. Merry, my dad sometimes got sick, sometimes read, sometimes he got drunk, which gave mom a lot of trouble, but I liked it because dad was kind, cheerful and generous. His mother didn’t quarrel with him; she simply was silent and ignored him. And he always told me to dress and we went with him to buy me another toy. I loved when dad was drunk. I was a child, and did not understand that alcohol will cause him to leave me. For me he was cheerful, kind and generous.
And at night he cried.
I was born when dad was 42 years old. Mom was younger than him by 7 years. I was the first and only child in our family. Mom all childhood said that the birth was a miracle, and that in my prayers I thanked God for giving me life.
I was about 10 years old, we were our summer cottage. Now I see. That it was just a piece of land with beds and trees, topped with a house. A very small house with two rooms and a small attic. My mom and I spent the summer there. Around were thousands of the same sites with the same small houses. For some reason, in my country it was customary to call these islands of agriculture a suburban housing. Most of the houses have been inhabited all summer. Mostly grandmothers lived here, but I had no grandmothers or grandfathers, and I lived with my mother. All summer, my life in this house. In the afternoon mother spent on the beds: she sowed, collected, processed something. I ran with the neighbors' guys to the pond, to the forest, to the football ground. Actually it was an abandoned plot with a burnt house. It was said that lightning struck the house, and it burned down, carrying the whole family in its flame, which arrived for the weekend. We didn’t care. My friends and I were chasing a ball. In the evening we went to the village club. The road to the club was 5 kilometers through the forest and on the highway. We went there to watch adults play.
I tried smoking for the first time on the playground in front of the club, where I tried vodka for the first time. It was the first time I received a blow in the face when local village boys, our peers, approached us with friends and asked where we were from. The answer - from the city was wrong, and for a long time left a trace around my eye. But even this could never stop us from going to the club when there is a disco. All my friends admired the beautiful and strong guys in flannel shirts, who danced, fought, drank vodka straight on the porch of the club. I admired one of the grown-up girls, and especially the most beautiful - her name was Nastya, and she met up with the Borzoi, a short-haired couple. Borzogo had a red motorcycle Minsk, Minsk was admired most of all. After the disco, Nastya went with Borzym to the side of the river. And we admire the breathtaking gas, the fruit of an old motorcycle and poor-quality gasoline. Nastya was the first girl I wanted to be with. And this name later became fatal for my heart.
Dad came to us at the exit. He brought all the necessary tools for the garden, and I always brought a bank of Sprint, which I was extremely happy about, because only a bell was sold at a local store. And the bell was too sweet and there were few bubbles in it. I already appreciated quality drinks.
Dad always came in the evening of the pyramid. And one day, on Saturday, when my father was still sleeping, and my mother was preparing breakfast for me
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Константин Гусев
