Семен зашел в здание вокзала, осмотрелся, и подсел к мужчине с красным платком, залихватски завязанным на тощей шее с выпирающим кадыком. Толкнул его в бок: «Есть курить?» Тот покачал головой и указал пальцем на запрещающую табличку, проскрипел неожиданно тонким бабьим голосом:
- Нельзя здесь курить.
- Далеко едете? – поинтересовался Семен, слегка пнув большую спортивную сумку собеседника.
- В Калугу, к семье брата. Обещали пирожков напечь с луком и яйцом, - мужчина громко и счастливо расхохотался.
- А я вот до Варшавы билетик взял. Вы были в Варшаве?
Собеседник изменился в лице, в глазах его мелькнул ужас, и он отстранился от Семена:
- Нет, я честный человек, что мне там делать. Нет, в Варшаве не был. Нет.
- А я вот купил билетик. До Варшавы, да. Я ведь, - тут Семен перегнулся через ручку кресла и заглянул новому знакомому прямо в глаза, - я ведь на новый год елки продавал, понимаете? Вот этими самыми ручками их продавал...
Он уставился на свои руки с недоумением, как будто видел их первый раз. Потом продолжил, покачивая головой:
- А они, знаете ли, маленькие такие, и все мертвые, все до единой. А я их продаю. У меня, знаете ли, до сих пор еловый сок на руках, никак отмыть не могу... Так что мне теперь одна дорога - в Варшаву.
Стоящая неподалеку дебелая баба с густыми сросшимися бровями прислушивалась к разговору, и как только Семен замолчал - бросилась к мужчинам:
- В Варшаву направляетесь? А я ведь тоже. Я предала чувства!
Мужчины удивленно уставились на нее, а она с пафосом продолжила:
- Я предала чувства, судари мои! А вы должны знать, как редко в наши дни люди испытывают настоящие чувства. У моей соседки по коммуналке, у Таньки-то рыжей, подрастала дочка шести лет. Уж как она меня боялась - не передать словами. А я-то, дура, внимание не обращала, принимала за детские шалости. Я не отвечала на ее чувство, не пугала ее специально, и что вы думаете - перестала она бояться меня! Ушли чувства. Вот тут мне и открылось, что она-то по-настоящему ко мне, а я не реагировала. Ан поздно. Так что вину за собой чую, искупить хочу.
Тетка замолчала и с вызовом глянула на сидящих: как вам моя история? Но Семен вдруг почувствовал такую вселенскую усталость, что не стал отвечать, а потер лоб и взглянул на большие часы, отмеряющие оставшееся время. Под часами уже выстраивались парами угрюмые молчаливые ребятишки с бурыми кровоподтеками на шеях.
До поезда на Варшаву оставалось пятнадцать минут.
- Нельзя здесь курить.
- Далеко едете? – поинтересовался Семен, слегка пнув большую спортивную сумку собеседника.
- В Калугу, к семье брата. Обещали пирожков напечь с луком и яйцом, - мужчина громко и счастливо расхохотался.
- А я вот до Варшавы билетик взял. Вы были в Варшаве?
Собеседник изменился в лице, в глазах его мелькнул ужас, и он отстранился от Семена:
- Нет, я честный человек, что мне там делать. Нет, в Варшаве не был. Нет.
- А я вот купил билетик. До Варшавы, да. Я ведь, - тут Семен перегнулся через ручку кресла и заглянул новому знакомому прямо в глаза, - я ведь на новый год елки продавал, понимаете? Вот этими самыми ручками их продавал...
Он уставился на свои руки с недоумением, как будто видел их первый раз. Потом продолжил, покачивая головой:
- А они, знаете ли, маленькие такие, и все мертвые, все до единой. А я их продаю. У меня, знаете ли, до сих пор еловый сок на руках, никак отмыть не могу... Так что мне теперь одна дорога - в Варшаву.
Стоящая неподалеку дебелая баба с густыми сросшимися бровями прислушивалась к разговору, и как только Семен замолчал - бросилась к мужчинам:
- В Варшаву направляетесь? А я ведь тоже. Я предала чувства!
Мужчины удивленно уставились на нее, а она с пафосом продолжила:
- Я предала чувства, судари мои! А вы должны знать, как редко в наши дни люди испытывают настоящие чувства. У моей соседки по коммуналке, у Таньки-то рыжей, подрастала дочка шести лет. Уж как она меня боялась - не передать словами. А я-то, дура, внимание не обращала, принимала за детские шалости. Я не отвечала на ее чувство, не пугала ее специально, и что вы думаете - перестала она бояться меня! Ушли чувства. Вот тут мне и открылось, что она-то по-настоящему ко мне, а я не реагировала. Ан поздно. Так что вину за собой чую, искупить хочу.
Тетка замолчала и с вызовом глянула на сидящих: как вам моя история? Но Семен вдруг почувствовал такую вселенскую усталость, что не стал отвечать, а потер лоб и взглянул на большие часы, отмеряющие оставшееся время. Под часами уже выстраивались парами угрюмые молчаливые ребятишки с бурыми кровоподтеками на шеях.
До поезда на Варшаву оставалось пятнадцать минут.
Semyon went into the station building, looked around, and sat down next to a man with a red scarf tied in a dashing way around his skinny neck with a protruding Adam's apple. Pushed him in the side: "Do you smoke?" The latter shook his head and pointed his finger at the prohibiting sign, creaked out in an unexpectedly thin woman's voice:
- You can't smoke here.
- Are you going far? - Semyon asked, slightly kicking the interlocutor's large sports bag.
- To Kaluga, to my brother's family. They promised to bake pies with onions and eggs, - the man laughed loudly and happily.
- But I got a ticket to Warsaw. Have you been to Warsaw?
The interlocutor's face changed, horror flashed in his eyes, and he pulled away from Semyon:
- No, I'm an honest person, what should I do there. No, I haven't been to Warsaw. Not.
- And I just bought a ticket. To Warsaw, yes. After all, - here Semyon leaned over the arm of the chair and looked his new acquaintance directly in the eyes, - I sold Christmas trees for the new year, you know? I sold them with these very pens ...
He stared at his hands in bewilderment, as if seeing them for the first time. Then he continued, shaking his head:
- And they, you know, are small, and all dead, every single one. And I sell them. You know, I still have spruce juice on my hands, I can’t wash it off in any way ... So now I have only one way - to Warsaw.
A plump woman standing nearby with bushy, fused eyebrows listened to the conversation, and as soon as Semyon stopped talking, she rushed to the men:
- Are you heading to Warsaw? And I, too. I betrayed my feelings!
The men stared at her in surprise, and she continued with pathos:
- I betrayed my feelings, judge mine! And you should know how rarely people experience real feelings these days. My neighbor in a communal flat, Tanya's red-haired, had a daughter of six years old. How she was afraid of me - beyond words. And I, a fool, did not pay attention, took it for childish pranks. I did not respond to her feelings, did not frighten her on purpose, and what do you think - she stopped being afraid of me! Feelings are gone. It was then that it was revealed to me that she really was to me, and I did not react. It's late. So I feel guilty for myself, I want to redeem.
The aunt fell silent and looked defiantly at those sitting: how do you like my story? But Semyon suddenly felt such universal fatigue that he did not answer, but rubbed his forehead and glanced at the large clock that was measuring the remaining time. Under the clock, gloomy, silent children with brown bruises on their necks were already lining up in pairs.
The train to Warsaw was fifteen minutes away.
- You can't smoke here.
- Are you going far? - Semyon asked, slightly kicking the interlocutor's large sports bag.
- To Kaluga, to my brother's family. They promised to bake pies with onions and eggs, - the man laughed loudly and happily.
- But I got a ticket to Warsaw. Have you been to Warsaw?
The interlocutor's face changed, horror flashed in his eyes, and he pulled away from Semyon:
- No, I'm an honest person, what should I do there. No, I haven't been to Warsaw. Not.
- And I just bought a ticket. To Warsaw, yes. After all, - here Semyon leaned over the arm of the chair and looked his new acquaintance directly in the eyes, - I sold Christmas trees for the new year, you know? I sold them with these very pens ...
He stared at his hands in bewilderment, as if seeing them for the first time. Then he continued, shaking his head:
- And they, you know, are small, and all dead, every single one. And I sell them. You know, I still have spruce juice on my hands, I can’t wash it off in any way ... So now I have only one way - to Warsaw.
A plump woman standing nearby with bushy, fused eyebrows listened to the conversation, and as soon as Semyon stopped talking, she rushed to the men:
- Are you heading to Warsaw? And I, too. I betrayed my feelings!
The men stared at her in surprise, and she continued with pathos:
- I betrayed my feelings, judge mine! And you should know how rarely people experience real feelings these days. My neighbor in a communal flat, Tanya's red-haired, had a daughter of six years old. How she was afraid of me - beyond words. And I, a fool, did not pay attention, took it for childish pranks. I did not respond to her feelings, did not frighten her on purpose, and what do you think - she stopped being afraid of me! Feelings are gone. It was then that it was revealed to me that she really was to me, and I did not react. It's late. So I feel guilty for myself, I want to redeem.
The aunt fell silent and looked defiantly at those sitting: how do you like my story? But Semyon suddenly felt such universal fatigue that he did not answer, but rubbed his forehead and glanced at the large clock that was measuring the remaining time. Under the clock, gloomy, silent children with brown bruises on their necks were already lining up in pairs.
The train to Warsaw was fifteen minutes away.
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Юля Лучшаявссср
