Слушайте, недавно осознал совершенно непереносимый факт – люди, родившиеся в 90–х, уже после развала СССР – умеют говорить, читать, писать, работать менеджерами отделов, руководить молодежными политическими организациями, брать ипотеку, открывать общества с ограниченной ответственностью, стрелять из стечкиных, покупать BMW, заводить семью и даже рожать детей! Еще в недалеком прошлом казалось, что 92–го года рождения – это ясли, в лучшем случае детский сад, что–то очень молодое, появившееся на свет совсем недавно, а тут ты натыкаешься в какой–нибудь криминальной хронике на бородатого детину с татуировками, и оказывается, что он родился в 90–х.
Это свершившийся ужас, аксиома – мы, восьмидесятники, больше не считается «молодыми людьми». Я привык быть младше всех. Младше всех в классе, младше всех в универе, младше всех на работе, младше всех среди детей отцовских друзей. Это придавало энтузиазма, наполняло обманчивым оптимизмом. «Ну, все еще впереди!». Ты молод, успешен, у тебя есть фора – фора времени. Тебе представлялось, что так будет всегда. Младше всех, а значит, сравнительно – лучше всех.
Затем, постепенно, пошли сигналы – девочка из HR оказывается 88–го. Муниципальный депутат 89–го. Владелец популярного youtube–канала 91–го, стартапер–миллионер — 92–го.
И сладкая истома восьмидесятчества сходит на нет. Молодость больше не может служить оправданием. Мы стали теми, с кем с бахвальством конкурировали в юности. В нашей юности, которой не стало. Число «30» приближается со скоростью японского поезда. Уже давно пора подвести первые итоги, а ты до сих пор ведешь себя как подросток. Время сыплется, как песок сквозь пальцы, а ты все еще так внутренне молод, что можешь позволить себе настолько заезженное сравнение, не говоря уже о «сладкой истоме».
Что дальше? Кардиограммы. Диета. Седина. Ты лепил армии из пластилина, они же, пальцем обводя их прямоугольником, посылают армии в бой на планшете. Ты учил английский язык по зеленому медведю Muzzy (“I’m Corvax!”), они на английском пишут аналитические статьи в Foreign Affairs. Я стал бояться узнавать чужой возраст и подумывать о том, чтобы скрывать свой. Я с благодарностью смотрю на кассирш, спрашивающих у меня документы, и с натянутым подозрением – на присланные резюме, где виднеется заклятая девятка. Девятка, бывшая первым автомобилем многих наших отцов, но превратившаяся в штамп, герб, печать молодых наглецов, посмевших так быстро повзрослеть.
Время. Сука ты бессердечная.
Это свершившийся ужас, аксиома – мы, восьмидесятники, больше не считается «молодыми людьми». Я привык быть младше всех. Младше всех в классе, младше всех в универе, младше всех на работе, младше всех среди детей отцовских друзей. Это придавало энтузиазма, наполняло обманчивым оптимизмом. «Ну, все еще впереди!». Ты молод, успешен, у тебя есть фора – фора времени. Тебе представлялось, что так будет всегда. Младше всех, а значит, сравнительно – лучше всех.
Затем, постепенно, пошли сигналы – девочка из HR оказывается 88–го. Муниципальный депутат 89–го. Владелец популярного youtube–канала 91–го, стартапер–миллионер — 92–го.
И сладкая истома восьмидесятчества сходит на нет. Молодость больше не может служить оправданием. Мы стали теми, с кем с бахвальством конкурировали в юности. В нашей юности, которой не стало. Число «30» приближается со скоростью японского поезда. Уже давно пора подвести первые итоги, а ты до сих пор ведешь себя как подросток. Время сыплется, как песок сквозь пальцы, а ты все еще так внутренне молод, что можешь позволить себе настолько заезженное сравнение, не говоря уже о «сладкой истоме».
Что дальше? Кардиограммы. Диета. Седина. Ты лепил армии из пластилина, они же, пальцем обводя их прямоугольником, посылают армии в бой на планшете. Ты учил английский язык по зеленому медведю Muzzy (“I’m Corvax!”), они на английском пишут аналитические статьи в Foreign Affairs. Я стал бояться узнавать чужой возраст и подумывать о том, чтобы скрывать свой. Я с благодарностью смотрю на кассирш, спрашивающих у меня документы, и с натянутым подозрением – на присланные резюме, где виднеется заклятая девятка. Девятка, бывшая первым автомобилем многих наших отцов, но превратившаяся в штамп, герб, печать молодых наглецов, посмевших так быстро повзрослеть.
Время. Сука ты бессердечная.
Listen, I recently realized a completely intolerable fact - people who were born in the 90s, after the collapse of the USSR - can speak, read, write, work as department managers, manage youth political organizations, take out mortgages, open limited liability companies, shoot stechkins, buy a BMW, start a family and even have children! Even in the not too distant past it seemed that the 92nd year of birth was a nursery, at best, a kindergarten, something very young, born quite recently, and here you come across in some criminal chronicle a bearded fellow with tattoos, and it turns out that he was born in the 90s.
It is an accomplished horror, an axiom - we eighties are no longer considered "young people." I'm used to being the youngest. Youngest in class, youngest at university, youngest at work, youngest among the children of his father's friends. This gave me enthusiasm, filled with deceptive optimism. "Well, everything is still ahead!" You are young, successful, you have a head start - a head start. It seemed to you that it will always be so. The youngest of all, which means, comparatively, the best.
Then, gradually, there were signals - the girl from HR turns out to be 88th. Municipal deputy of the 89th. The owner of the popular youtube-channel in 91st, startup-millionaire in 92nd.
And the sweet languor of eighties comes to naught. Youth can no longer be an excuse. We became the ones we competed with bragging rights in our youth. In our youth, which is gone. The number "30" is approaching at the speed of a Japanese train. It's high time to take stock of the first results, and you still behave like a teenager. Time is pouring in like sand through your fingers, and you are still so internally young that you can afford such a hackneyed comparison, not to mention "sweet languor."
What's next? Cardiograms. Diet. Gray hair. You sculpted armies out of plasticine, and they, drawing a rectangle with their fingers, send armies into battle on a tablet. You studied English with the Green Bear Muzzy (“I’m Corvax!”), They write analytical articles in Foreign Affairs in English. I became afraid of recognizing someone else's age and thinking about hiding mine. I look with gratitude at the cashiers who ask me for documents, and with strained suspicion - at the resumes sent, where the cursed nine is visible. Nine, which was the first car of many of our fathers, but turned into a stamp, coat of arms, seal of young impudent people who dared to grow up so quickly.
Time. You bitch heartless.
It is an accomplished horror, an axiom - we eighties are no longer considered "young people." I'm used to being the youngest. Youngest in class, youngest at university, youngest at work, youngest among the children of his father's friends. This gave me enthusiasm, filled with deceptive optimism. "Well, everything is still ahead!" You are young, successful, you have a head start - a head start. It seemed to you that it will always be so. The youngest of all, which means, comparatively, the best.
Then, gradually, there were signals - the girl from HR turns out to be 88th. Municipal deputy of the 89th. The owner of the popular youtube-channel in 91st, startup-millionaire in 92nd.
And the sweet languor of eighties comes to naught. Youth can no longer be an excuse. We became the ones we competed with bragging rights in our youth. In our youth, which is gone. The number "30" is approaching at the speed of a Japanese train. It's high time to take stock of the first results, and you still behave like a teenager. Time is pouring in like sand through your fingers, and you are still so internally young that you can afford such a hackneyed comparison, not to mention "sweet languor."
What's next? Cardiograms. Diet. Gray hair. You sculpted armies out of plasticine, and they, drawing a rectangle with their fingers, send armies into battle on a tablet. You studied English with the Green Bear Muzzy (“I’m Corvax!”), They write analytical articles in Foreign Affairs in English. I became afraid of recognizing someone else's age and thinking about hiding mine. I look with gratitude at the cashiers who ask me for documents, and with strained suspicion - at the resumes sent, where the cursed nine is visible. Nine, which was the first car of many of our fathers, but turned into a stamp, coat of arms, seal of young impudent people who dared to grow up so quickly.
Time. You bitch heartless.
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Максим Mikolenko
