МЫСЛИ РЕБЁНКА МЕЖДУ ЯВЬЮ И СНОМ
Это было в начале июля.
... Мы лежали в темноте. Только мутный глаз ночника светил жалким светом. Наши диваны расположены буквой "г" и вплотную придвинуты друг к другу, так что я могу в любой момент протянуть руку и погладить Лешку по голове. Он все время зарывался в одеяло - приходилось спускать его пониже; да и без этого моя рука тянулась туда, в сторону сына - без всякой функциональной надобности: просто прикоснуться к его волосам, провести пальцами по щеке.
Было ясно, что потребуется какое-то время, прежде чем Лешка успокоится.
И вот два или три раза повторялась одна и та же картина...
Я лежал, положив голову на подлокотник дивана. Прямо над Лешей. И вдруг внезапно сын переворачивался на живот, чуть приподнимался и начинал смотреть на меня. В его немного напряженных глазах читался какой-то вопрос.
Когда это произошло первый раз, я не выдержал и шепнул:
- Ну что?
Леша ничего не ответил. И лёг обратно.
Но через секунду все повторилось: тот же взгляд, та же поза лежащего на животе ребёнка, а потом Лёшка протянул левую руку и начал щупать мои бакенбарды - мягко так теребил кудрявые волосики на щеке.
В третий раз он тоже начал с бакенбардов, а потом потянулся к моему носу и бережно погладил его. При этом наши глаза были устремлены друг на друга.
Мне могло показаться, но в глазах Лёши читалось, будто он до конца не может поверить, что папа находится рядом и не просто находится, а укладывает спать. Леша словно проверял, не чудится ли ему это.
Но было в этих детских глазах и ещё что-то.
Напряжение. Я всё ждал, что мой мальчик задаст мне болезненный вопрос, ответить на который я уж точно был не готов - там в темноте, где жалкий свет ночника сам с трудом не зарастал тьмой.
- Папа, а почему ты не живешь с нами?
Вот чего я боялся. И страшно становилось от того, что это случится. Что вопрос будет задан.
Но, сынок, видимо, жалел меня - и просто гладил.
Это было в начале июля.
... Мы лежали в темноте. Только мутный глаз ночника светил жалким светом. Наши диваны расположены буквой "г" и вплотную придвинуты друг к другу, так что я могу в любой момент протянуть руку и погладить Лешку по голове. Он все время зарывался в одеяло - приходилось спускать его пониже; да и без этого моя рука тянулась туда, в сторону сына - без всякой функциональной надобности: просто прикоснуться к его волосам, провести пальцами по щеке.
Было ясно, что потребуется какое-то время, прежде чем Лешка успокоится.
И вот два или три раза повторялась одна и та же картина...
Я лежал, положив голову на подлокотник дивана. Прямо над Лешей. И вдруг внезапно сын переворачивался на живот, чуть приподнимался и начинал смотреть на меня. В его немного напряженных глазах читался какой-то вопрос.
Когда это произошло первый раз, я не выдержал и шепнул:
- Ну что?
Леша ничего не ответил. И лёг обратно.
Но через секунду все повторилось: тот же взгляд, та же поза лежащего на животе ребёнка, а потом Лёшка протянул левую руку и начал щупать мои бакенбарды - мягко так теребил кудрявые волосики на щеке.
В третий раз он тоже начал с бакенбардов, а потом потянулся к моему носу и бережно погладил его. При этом наши глаза были устремлены друг на друга.
Мне могло показаться, но в глазах Лёши читалось, будто он до конца не может поверить, что папа находится рядом и не просто находится, а укладывает спать. Леша словно проверял, не чудится ли ему это.
Но было в этих детских глазах и ещё что-то.
Напряжение. Я всё ждал, что мой мальчик задаст мне болезненный вопрос, ответить на который я уж точно был не готов - там в темноте, где жалкий свет ночника сам с трудом не зарастал тьмой.
- Папа, а почему ты не живешь с нами?
Вот чего я боялся. И страшно становилось от того, что это случится. Что вопрос будет задан.
Но, сынок, видимо, жалел меня - и просто гладил.
A CHILD'S THOUGHTS BETWEEN REALITY AND SLEEP
It was early July.
... We lay in the dark. Only the dim eye of the night lamp shone with a pitiful light. Our sofas are located with the letter "g" and are close to each other, so that I can reach out and stroke Leshka on the head at any time. He buried himself in the blanket all the time - he had to lower it lower; and even without that, my hand was reaching there, towards my son - without any functional need: just touch his hair, run my fingers over his cheek.
It was clear that it would take some time before Leshka calmed down.
And then two or three times the same picture was repeated ...
I lay with my head on the arm of the sofa. Directly above Lesha. And suddenly, all of a sudden, the son rolled over on his stomach, slightly raised himself and began to look at me. There was a question in his slightly strained eyes.
When this happened the first time, I could not resist and whispered:
- Well?
Lesha said nothing. And lay back.
But a second later everything was repeated: the same look, the same posture of a child lying on his stomach, and then Lyosha reached out with his left hand and began to feel my sideburns - softly fiddling with curly hair on his cheek.
The third time, he also started with the sideburns, and then reached for my nose and stroked it gently. At the same time, our eyes were fixed on each other.
It might have seemed to me, but in Lyosha's eyes it was read that he could not completely believe that dad was nearby and not just being, but putting him to bed. Lesha seemed to be checking whether he fancied it.
But there was something else in those children's eyes.
Voltage. I kept waiting for my boy to ask me a painful question, to which I was certainly not ready to answer - there in the darkness, where the pitiful light of a night lamp itself hardly overgrown with darkness.
- Dad, why don't you live with us?
That's what I was afraid of. And it became scary that this would happen. That the question will be asked.
But, my son, apparently, felt sorry for me - and just stroked.
It was early July.
... We lay in the dark. Only the dim eye of the night lamp shone with a pitiful light. Our sofas are located with the letter "g" and are close to each other, so that I can reach out and stroke Leshka on the head at any time. He buried himself in the blanket all the time - he had to lower it lower; and even without that, my hand was reaching there, towards my son - without any functional need: just touch his hair, run my fingers over his cheek.
It was clear that it would take some time before Leshka calmed down.
And then two or three times the same picture was repeated ...
I lay with my head on the arm of the sofa. Directly above Lesha. And suddenly, all of a sudden, the son rolled over on his stomach, slightly raised himself and began to look at me. There was a question in his slightly strained eyes.
When this happened the first time, I could not resist and whispered:
- Well?
Lesha said nothing. And lay back.
But a second later everything was repeated: the same look, the same posture of a child lying on his stomach, and then Lyosha reached out with his left hand and began to feel my sideburns - softly fiddling with curly hair on his cheek.
The third time, he also started with the sideburns, and then reached for my nose and stroked it gently. At the same time, our eyes were fixed on each other.
It might have seemed to me, but in Lyosha's eyes it was read that he could not completely believe that dad was nearby and not just being, but putting him to bed. Lesha seemed to be checking whether he fancied it.
But there was something else in those children's eyes.
Voltage. I kept waiting for my boy to ask me a painful question, to which I was certainly not ready to answer - there in the darkness, where the pitiful light of a night lamp itself hardly overgrown with darkness.
- Dad, why don't you live with us?
That's what I was afraid of. And it became scary that this would happen. That the question will be asked.
But, my son, apparently, felt sorry for me - and just stroked.
У записи 8 лайков,
1 репостов,
239 просмотров.
1 репостов,
239 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Ноябрь
