Из дневника:
"Это лето я посвящаю Лёшке. Отдаю себя без остатка и не требую за это ничего. С удовольствием читаю ему книги, кидаю с ним тарелку на поле, строю корявые сооружения на нашем дачном участке. Что касается книг – я заинтересован в них даже больше сына. У меня было два варианта: знакомить Лёшку с произведениями, с которыми меня почему-то не познакомили мои родители, когда я был маленьким, или читать то, что я люблю.
Моё детство прошло без Владислава Крапивина. Не повезло мне, повезёт Лёшке....
Имя этого писателя останется у сына в голове. Лёшка уже шутил насчёт фамилии.
- А что его в честь крапивы назвали?
“Баркентина с именем звезды”, “Возвращение клипера по имени Кречет”, “Самолёт для особых назначений”: эти повести были буквально проглочены мной в разное время.
Сейчас, когда я читаю их Лёшке, передо мной отчётливо встаёт система образов, используемая писателем из произведения в произведение: рядом с главным героем всегда присутствует сказочный друг небольшого размера – такого, что его легко можно засунуть в карман рубашки. В “Баркетине с именем Звезды” – это лягушонок Чип. В “Возвращении клипера по имени Кречет” – стеклянный человечек Тилька. Даже логика мышления сохраняется: Мальчик мечтал превратить Лягушонка в такого же, как он, мальчика – мечта не осуществилась. Владик – о таком не думал, но и без его помышлений Тилька вырастает до полноценных человеческих размеров. Не факт, что подобная схема встречается ещё у Крапивина ещё где-то. Но даже такой дубль впечатляет.
Дальше: корабль в бутылке.
В повести “Баркентина с именем звезды” старый моряк присылает такую в подарок Мальчику.
В повести “Возвращение клипера по имени Кречет” стеклянный человечек по имени Тилька делает игрушечный кораблик прямо внутри бутылки.
В повести “Самолёт для особых назначений” – с бутылки и заключённого в нём кораблика собственно и начинается вся сказка.
И это не повторение себя. Крапивин, как настоящий художник следует своей, раз и навсегда, выбранной образной системы.
Лёшке будет восемь лет в ноябре. Книги Крапивина могли подождать ещё годик. Но, кто знает, что будет происходить следующим летом. Важно то, что сейчас. Морская тематика захватила Лёшку. А некоторые описания, как например, блуждания Владика по туннелю, наполненному темнотой и неожиданностями, а потом резкий выход из этого туннеля на берег, на котором находится забытая почти всеми бухта – захватили сына так, что он, засыпая, через каждую минуту повторял: “Папа, мне очень нравится эта книга!” Ещё бы: Крапивин как ни в чём не бывало, ввёл в повествование гномов и они ведут себя, как люди – только в отличии от последних, гномы всё-таки могут разбиться. А полёты на обычном зонтике? Это ли не пища для фантазии – когда вроде бы обычный ветер несёт обычного мальчика над землёй, вровень с крышами – и дальше, в сторону моря, где среди разбушевавшихся волн пляшет яхта и люди на ней ждут помощи…
Вряд ли бы я выдержал жизнь с сыном один на один. Здесь на даче. Натаниэль Готорн, жена которого уехала вместе с двумя другими детьми в Бостон, провёл вместе с сыном 20 дней: гулял с ним, размышлял, играл, вёл дневник – эти записи потом выросли в целую книгу "Двадцать дней с Джулианом и Зайчиком". У Готорна всё же была служанка. Она готовила и стирала. Но кроме нас с Лешёй на даче жили бабушка с дедушкой. Я “няньчился” с внуком, бабушка стряпала для всех. Дело не в этом. Сам ребёнок у американского писателя был спокойнее, чем у меня. Готорн описывает прогулки с сыном, где каждый из двоих мог заниматься собой. С Лёшкой этот бы номер не прошёл. Всё только вместе. Погружение в себя по соседству с сыном для меня заказано.
Последние дни сын часто употребляет слово “бля”. “Бля” из уст ребёнка всецело на моей совести, и как отделаться от этой мерзости – неизвестно.
Вчера Лёшка слово в слово повторил мое оправдание.
На вопрос бабушки, зачем он выругался, сын ответил: “Мне было очень больно, поэтому и вырвалось!” Когда я ударился головой о деревянный угол навеса, я зажмурился от боли и, забыв о присутствии ребёнка, заорал “бля”. И точно также отвечал сыну (“Мне было очень больно, поэтому и вырвалось!”), давая понять, что у меня веская причина так изъясняться.
Теперь сын блякал, где попадётся. Запомнил и повторял.
Я за последние дни позволил себе многое. “Бля” это уже верх наглости. До этого были “тварь”, “гадина”, “сволочь”. “Бля” стало последней каплей в моём разложении. До сих пор мерзко от того, что пустил слабину, позволил себе открыто кричать и даже называл сына некоторыми из этих слов. Недостойно такое поведение для взрослого человека.
Зато вчера я подарил Лёшке рогатку, купленную в Мандрогах.
Лёшка сиял и говорил мне “спасибо” весь вечер. Даже взял рогатку к себе в постель. Так и уснул с ней, зажатой в левой руке, словно не хватило сил натянуть резинку. Она застыла на одеяле – вялая, обмякшая, такая же слабая, как пальцы ребёнка, сжимающие покрытую лаком ручку карельского дерева.
Нежность, нежность во всём – даже в этом. Рогатка, как живое существо. Стеклянный человечек. Лягушонок. Слишком велика для кармана, но зато её можно повесить на руль велика – что Лёшка и сделал: весь вечер ездил на нём, а рогатка стучала о металлическую трубку"
Ещё больше Лёши в паблике [club168875587|Лёшин паблик] !
"Это лето я посвящаю Лёшке. Отдаю себя без остатка и не требую за это ничего. С удовольствием читаю ему книги, кидаю с ним тарелку на поле, строю корявые сооружения на нашем дачном участке. Что касается книг – я заинтересован в них даже больше сына. У меня было два варианта: знакомить Лёшку с произведениями, с которыми меня почему-то не познакомили мои родители, когда я был маленьким, или читать то, что я люблю.
Моё детство прошло без Владислава Крапивина. Не повезло мне, повезёт Лёшке....
Имя этого писателя останется у сына в голове. Лёшка уже шутил насчёт фамилии.
- А что его в честь крапивы назвали?
“Баркентина с именем звезды”, “Возвращение клипера по имени Кречет”, “Самолёт для особых назначений”: эти повести были буквально проглочены мной в разное время.
Сейчас, когда я читаю их Лёшке, передо мной отчётливо встаёт система образов, используемая писателем из произведения в произведение: рядом с главным героем всегда присутствует сказочный друг небольшого размера – такого, что его легко можно засунуть в карман рубашки. В “Баркетине с именем Звезды” – это лягушонок Чип. В “Возвращении клипера по имени Кречет” – стеклянный человечек Тилька. Даже логика мышления сохраняется: Мальчик мечтал превратить Лягушонка в такого же, как он, мальчика – мечта не осуществилась. Владик – о таком не думал, но и без его помышлений Тилька вырастает до полноценных человеческих размеров. Не факт, что подобная схема встречается ещё у Крапивина ещё где-то. Но даже такой дубль впечатляет.
Дальше: корабль в бутылке.
В повести “Баркентина с именем звезды” старый моряк присылает такую в подарок Мальчику.
В повести “Возвращение клипера по имени Кречет” стеклянный человечек по имени Тилька делает игрушечный кораблик прямо внутри бутылки.
В повести “Самолёт для особых назначений” – с бутылки и заключённого в нём кораблика собственно и начинается вся сказка.
И это не повторение себя. Крапивин, как настоящий художник следует своей, раз и навсегда, выбранной образной системы.
Лёшке будет восемь лет в ноябре. Книги Крапивина могли подождать ещё годик. Но, кто знает, что будет происходить следующим летом. Важно то, что сейчас. Морская тематика захватила Лёшку. А некоторые описания, как например, блуждания Владика по туннелю, наполненному темнотой и неожиданностями, а потом резкий выход из этого туннеля на берег, на котором находится забытая почти всеми бухта – захватили сына так, что он, засыпая, через каждую минуту повторял: “Папа, мне очень нравится эта книга!” Ещё бы: Крапивин как ни в чём не бывало, ввёл в повествование гномов и они ведут себя, как люди – только в отличии от последних, гномы всё-таки могут разбиться. А полёты на обычном зонтике? Это ли не пища для фантазии – когда вроде бы обычный ветер несёт обычного мальчика над землёй, вровень с крышами – и дальше, в сторону моря, где среди разбушевавшихся волн пляшет яхта и люди на ней ждут помощи…
Вряд ли бы я выдержал жизнь с сыном один на один. Здесь на даче. Натаниэль Готорн, жена которого уехала вместе с двумя другими детьми в Бостон, провёл вместе с сыном 20 дней: гулял с ним, размышлял, играл, вёл дневник – эти записи потом выросли в целую книгу "Двадцать дней с Джулианом и Зайчиком". У Готорна всё же была служанка. Она готовила и стирала. Но кроме нас с Лешёй на даче жили бабушка с дедушкой. Я “няньчился” с внуком, бабушка стряпала для всех. Дело не в этом. Сам ребёнок у американского писателя был спокойнее, чем у меня. Готорн описывает прогулки с сыном, где каждый из двоих мог заниматься собой. С Лёшкой этот бы номер не прошёл. Всё только вместе. Погружение в себя по соседству с сыном для меня заказано.
Последние дни сын часто употребляет слово “бля”. “Бля” из уст ребёнка всецело на моей совести, и как отделаться от этой мерзости – неизвестно.
Вчера Лёшка слово в слово повторил мое оправдание.
На вопрос бабушки, зачем он выругался, сын ответил: “Мне было очень больно, поэтому и вырвалось!” Когда я ударился головой о деревянный угол навеса, я зажмурился от боли и, забыв о присутствии ребёнка, заорал “бля”. И точно также отвечал сыну (“Мне было очень больно, поэтому и вырвалось!”), давая понять, что у меня веская причина так изъясняться.
Теперь сын блякал, где попадётся. Запомнил и повторял.
Я за последние дни позволил себе многое. “Бля” это уже верх наглости. До этого были “тварь”, “гадина”, “сволочь”. “Бля” стало последней каплей в моём разложении. До сих пор мерзко от того, что пустил слабину, позволил себе открыто кричать и даже называл сына некоторыми из этих слов. Недостойно такое поведение для взрослого человека.
Зато вчера я подарил Лёшке рогатку, купленную в Мандрогах.
Лёшка сиял и говорил мне “спасибо” весь вечер. Даже взял рогатку к себе в постель. Так и уснул с ней, зажатой в левой руке, словно не хватило сил натянуть резинку. Она застыла на одеяле – вялая, обмякшая, такая же слабая, как пальцы ребёнка, сжимающие покрытую лаком ручку карельского дерева.
Нежность, нежность во всём – даже в этом. Рогатка, как живое существо. Стеклянный человечек. Лягушонок. Слишком велика для кармана, но зато её можно повесить на руль велика – что Лёшка и сделал: весь вечер ездил на нём, а рогатка стучала о металлическую трубку"
Ещё больше Лёши в паблике [club168875587|Лёшин паблик] !
From the diary:
"This summer I devote to Lyoshka. I give myself without reserve and do not demand anything for it. I read books to him with pleasure, throw a plate with him in the field, build clumsy structures in our summer cottage. As for books, I am even more interested in them than my son I had two options: to acquaint Lyoshka with works that for some reason my parents had not introduced me to when I was little, or to read what I love.
My childhood passed without Vladislav Krapivin. I'm not lucky, Lyoshka will be lucky ...
The name of this writer will remain in his son's head. Lyoshka was already joking about the surname.
- And what was it named after the nettle?
“Barkentina with the name of a star”, “The return of the clipper named Krechet”, “Airplane for special assignments”: these stories were literally swallowed by me at different times.
Now, when I read them to Lyoshke, the system of images used by the writer from work to work clearly stands in front of me: next to the main character there is always a fabulous friend of a small size - such that he can easily be shoved into a shirt pocket. In “Barketin with the Name of the Star” it is the frog Chip. In "The Return of the Clipper Called Krechet" - the glass man Tilka. Even the logic of thinking remains: the Boy dreamed of turning the Frog into a boy just like him - the dream did not come true. Vladik did not think about this, but even without his thoughts Tilka grows to full human dimensions. It is not a fact that a similar scheme is found elsewhere in Krapivin. But even this double is impressive.
Next: a ship in a bottle.
In the story “Barkentina with the Name of a Star,” an old sailor sends one as a present to the Boy.
In the story “The Return of the Clipper named Krechet,” a glass man named Tilka makes a toy boat right inside a bottle.
In the story “An Airplane for Special Purposes”, the whole fairy tale begins with the bottle and the boat enclosed in it.
And this is not a repetition of yourself. Krapivin, like a real artist, follows his, once and for all, the chosen imagery system.
Lyoshka will be eight years old in November. Krapivin's books could wait another year. But who knows what will happen next summer. What's important is now. The nautical theme captured Lyoshka. And some descriptions, such as Vladik's wandering through a tunnel filled with darkness and surprises, and then a sharp exit from this tunnel to the shore, on which there is a bay forgotten by almost everyone, captured his son so that he, falling asleep, repeated every minute: “ Dad, I really like this book! ” Still: Krapivin, as if nothing had happened, introduced the gnomes into the narrative and they behave like people - only unlike the latter, the gnomes can still break. And flying on a regular umbrella? Is this not food for imagination - when a seemingly ordinary wind carries an ordinary boy above the ground, flush with the roofs - and further, towards the sea, where a yacht is dancing among the raging waves and people on it are waiting for help ...
It is unlikely that I would have withstood life with my son alone. Here in the country. Nathaniel Hawthorne, whose wife left with two other children in Boston, spent 20 days with his son: walking with him, thinking, playing, keeping a diary - these records later grew into a whole book "Twenty Days with Julian and the Bunny". Hawthorne did have a maid. She cooked and washed. But apart from Lesha and me, my grandmother and grandfather lived in the country. I “babysit” my grandson, my grandmother cooked for everyone. This is not the point. The American writer’s child himself was calmer than mine. Hawthorne describes walks with his son, where each of the two could take care of themselves. With Lyosha, this number would not have worked. All just together. Immersion in myself next to my son is ordered for me.
The last days the son often uses the word "fuck". "Fuck" from the mouth of a child is entirely on my conscience, and how to get rid of this abomination is unknown.
Yesterday Lyoshka repeated my excuse word for word.
When his grandmother asked why he swore, the son replied: “I was in great pain, that's why I escaped!” When I hit my head on the wooden corner of the canopy, I closed my eyes in pain and, forgetting about the presence of the child, yelled "fuck". And he answered his son in the same way (“I was in a lot of pain, that's why I escaped!”), Making it clear that I have a good reason to express myself like that.
Now the son blazed where he got. Memorized and repeated.
I have allowed myself a lot in recent days. "Fuck" is already the height of impudence. Before that there were "creature", "reptile", "bastard". "Fuck" was the last straw in my decay. It is still disgusting that he let loose, allowed himself to shout openly and even called his son some of these words. Such behavior is unbecoming for an adult.
But yesterday I gave Lyoshka a slingshot I bought in Mandrogi.
Lyoshka was beaming and saying “thank you” to me all evening. He even took the slingshot to his bed. So I fell asleep with her clutched in his left hand, as if there was not enough strength to pull the elastic band. She froze on the blanket, limp, limp, as weak as a child's fingers gripping the varnished handle of a Karelian tree.
Tenderness, tenderness in everything - even in this. A slingshot like a living creature. The glass man. La
"This summer I devote to Lyoshka. I give myself without reserve and do not demand anything for it. I read books to him with pleasure, throw a plate with him in the field, build clumsy structures in our summer cottage. As for books, I am even more interested in them than my son I had two options: to acquaint Lyoshka with works that for some reason my parents had not introduced me to when I was little, or to read what I love.
My childhood passed without Vladislav Krapivin. I'm not lucky, Lyoshka will be lucky ...
The name of this writer will remain in his son's head. Lyoshka was already joking about the surname.
- And what was it named after the nettle?
“Barkentina with the name of a star”, “The return of the clipper named Krechet”, “Airplane for special assignments”: these stories were literally swallowed by me at different times.
Now, when I read them to Lyoshke, the system of images used by the writer from work to work clearly stands in front of me: next to the main character there is always a fabulous friend of a small size - such that he can easily be shoved into a shirt pocket. In “Barketin with the Name of the Star” it is the frog Chip. In "The Return of the Clipper Called Krechet" - the glass man Tilka. Even the logic of thinking remains: the Boy dreamed of turning the Frog into a boy just like him - the dream did not come true. Vladik did not think about this, but even without his thoughts Tilka grows to full human dimensions. It is not a fact that a similar scheme is found elsewhere in Krapivin. But even this double is impressive.
Next: a ship in a bottle.
In the story “Barkentina with the Name of a Star,” an old sailor sends one as a present to the Boy.
In the story “The Return of the Clipper named Krechet,” a glass man named Tilka makes a toy boat right inside a bottle.
In the story “An Airplane for Special Purposes”, the whole fairy tale begins with the bottle and the boat enclosed in it.
And this is not a repetition of yourself. Krapivin, like a real artist, follows his, once and for all, the chosen imagery system.
Lyoshka will be eight years old in November. Krapivin's books could wait another year. But who knows what will happen next summer. What's important is now. The nautical theme captured Lyoshka. And some descriptions, such as Vladik's wandering through a tunnel filled with darkness and surprises, and then a sharp exit from this tunnel to the shore, on which there is a bay forgotten by almost everyone, captured his son so that he, falling asleep, repeated every minute: “ Dad, I really like this book! ” Still: Krapivin, as if nothing had happened, introduced the gnomes into the narrative and they behave like people - only unlike the latter, the gnomes can still break. And flying on a regular umbrella? Is this not food for imagination - when a seemingly ordinary wind carries an ordinary boy above the ground, flush with the roofs - and further, towards the sea, where a yacht is dancing among the raging waves and people on it are waiting for help ...
It is unlikely that I would have withstood life with my son alone. Here in the country. Nathaniel Hawthorne, whose wife left with two other children in Boston, spent 20 days with his son: walking with him, thinking, playing, keeping a diary - these records later grew into a whole book "Twenty Days with Julian and the Bunny". Hawthorne did have a maid. She cooked and washed. But apart from Lesha and me, my grandmother and grandfather lived in the country. I “babysit” my grandson, my grandmother cooked for everyone. This is not the point. The American writer’s child himself was calmer than mine. Hawthorne describes walks with his son, where each of the two could take care of themselves. With Lyosha, this number would not have worked. All just together. Immersion in myself next to my son is ordered for me.
The last days the son often uses the word "fuck". "Fuck" from the mouth of a child is entirely on my conscience, and how to get rid of this abomination is unknown.
Yesterday Lyoshka repeated my excuse word for word.
When his grandmother asked why he swore, the son replied: “I was in great pain, that's why I escaped!” When I hit my head on the wooden corner of the canopy, I closed my eyes in pain and, forgetting about the presence of the child, yelled "fuck". And he answered his son in the same way (“I was in a lot of pain, that's why I escaped!”), Making it clear that I have a good reason to express myself like that.
Now the son blazed where he got. Memorized and repeated.
I have allowed myself a lot in recent days. "Fuck" is already the height of impudence. Before that there were "creature", "reptile", "bastard". "Fuck" was the last straw in my decay. It is still disgusting that he let loose, allowed himself to shout openly and even called his son some of these words. Such behavior is unbecoming for an adult.
But yesterday I gave Lyoshka a slingshot I bought in Mandrogi.
Lyoshka was beaming and saying “thank you” to me all evening. He even took the slingshot to his bed. So I fell asleep with her clutched in his left hand, as if there was not enough strength to pull the elastic band. She froze on the blanket, limp, limp, as weak as a child's fingers gripping the varnished handle of a Karelian tree.
Tenderness, tenderness in everything - even in this. A slingshot like a living creature. The glass man. La
У записи 4 лайков,
0 репостов,
158 просмотров.
0 репостов,
158 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Ноябрь
