Владимир Маяковский.
Бегу.
Растерзанной тенью,
большой,
косматый,
несусь по стене,
луной облитый.
Жильцы выбегают, запахивая халаты.
Гремлю о плиты.
Швейцара ударами в угол загнал.
«Из сорок второго
куда ее дели?» —
«Легенда есть:
к нему
из окна.
Вот так и валялись
тело на теле».
Куда теперь!
Куда глаза
глядят.
Поля?
Пускай поля!
Траля-ля, дзин-дза,
тра-ля-ля, дзин-дза,
тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!
Петлей на шею луч накинь!
Сплетусь в палящем лете я!
Гремят на мне
наручники,
любви тысячелетия...
Погибнет все.
Сойдет на нет.
И тот,
кто жизнью движет,
последний луч
над тьмой планет
из солнц последних выжжет.
И только
боль моя
острей —
стою,
огнем обвит,
на несгорающем костре
немыслимой любви.
Бегу.
Растерзанной тенью,
большой,
косматый,
несусь по стене,
луной облитый.
Жильцы выбегают, запахивая халаты.
Гремлю о плиты.
Швейцара ударами в угол загнал.
«Из сорок второго
куда ее дели?» —
«Легенда есть:
к нему
из окна.
Вот так и валялись
тело на теле».
Куда теперь!
Куда глаза
глядят.
Поля?
Пускай поля!
Траля-ля, дзин-дза,
тра-ля-ля, дзин-дза,
тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!
Петлей на шею луч накинь!
Сплетусь в палящем лете я!
Гремят на мне
наручники,
любви тысячелетия...
Погибнет все.
Сойдет на нет.
И тот,
кто жизнью движет,
последний луч
над тьмой планет
из солнц последних выжжет.
И только
боль моя
острей —
стою,
огнем обвит,
на несгорающем костре
немыслимой любви.
Vladimir Mayakovsky.
I'm running.
Torn apart by the shadow
big,
shaggy,
running along the wall
drenched in the moon.
Residents run out, wrapping their robes.
I rattle on the plates.
He drove the porter into a corner with blows.
"Of the forty-second
where did you take it? " -
“There is a legend:
to him
out of the window.
And so they lay
body on body. "
Where to now!
Where are the eyes
looking.
Fields?
Let the fields go!
Tralya-la, dzin-dza,
tra-la-la, dzin-dza,
tra-la-la-la-la-la-la-la!
Throw a ray around your neck with a loop!
I will weave in the scorching summer!
Are thundering on me
handcuffs,
millennium love ...
Everything will perish.
Will come to naught.
And the one
who drives life,
last ray
over the darkness of the planets
will burn out the last suns.
But only
my pain
sharper -
I stand
entwined with fire,
on an unburning fire
unthinkable love.
I'm running.
Torn apart by the shadow
big,
shaggy,
running along the wall
drenched in the moon.
Residents run out, wrapping their robes.
I rattle on the plates.
He drove the porter into a corner with blows.
"Of the forty-second
where did you take it? " -
“There is a legend:
to him
out of the window.
And so they lay
body on body. "
Where to now!
Where are the eyes
looking.
Fields?
Let the fields go!
Tralya-la, dzin-dza,
tra-la-la, dzin-dza,
tra-la-la-la-la-la-la-la!
Throw a ray around your neck with a loop!
I will weave in the scorching summer!
Are thundering on me
handcuffs,
millennium love ...
Everything will perish.
Will come to naught.
And the one
who drives life,
last ray
over the darkness of the planets
will burn out the last suns.
But only
my pain
sharper -
I stand
entwined with fire,
on an unburning fire
unthinkable love.
У записи 15 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Константин Таюшев-Бессмертный
