Зачем опять меняемся местами,
зачем опять, все менее нужна,
плывет ко мне московскими мостами
посольских переулков тишина?
И сызнова полет автомобильный
в ночи к полупустым особнякам,
как сызмала, о город нелюбимый,
к изогнутым и каменным цветам.
И веточки невидимо трясутся,
да кружится неведомо печаль:
унылое и легкое распутство,
отчужденности слабая печать.
Затем. Затем торопишься пожить.
Затем, что это юмор неуместный,
затем, что наши головы кружит
двадцатый век, безумное спортсменство.
Но, переменным воздухом дыша,
бесславной маяты не превышая,
служи свое, опальная душа,
короткие дела не совершая.
Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
на дансинги, на Оперу, на воды;
заутреней — на колокол по мне;
безумием — на платную свободу.
Ищи, ищи неславного венка,
затем, что мы становимся любыми,
все менее заносчивы пока
и потому все более любимы.
зачем опять, все менее нужна,
плывет ко мне московскими мостами
посольских переулков тишина?
И сызнова полет автомобильный
в ночи к полупустым особнякам,
как сызмала, о город нелюбимый,
к изогнутым и каменным цветам.
И веточки невидимо трясутся,
да кружится неведомо печаль:
унылое и легкое распутство,
отчужденности слабая печать.
Затем. Затем торопишься пожить.
Затем, что это юмор неуместный,
затем, что наши головы кружит
двадцатый век, безумное спортсменство.
Но, переменным воздухом дыша,
бесславной маяты не превышая,
служи свое, опальная душа,
короткие дела не совершая.
Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
на дансинги, на Оперу, на воды;
заутреней — на колокол по мне;
безумием — на платную свободу.
Ищи, ищи неславного венка,
затем, что мы становимся любыми,
все менее заносчивы пока
и потому все более любимы.
Why change places again
why again, less needed
Moscow bridges float to me
Embassy lanes silence?
And the car flight again
in the night to half-empty mansions,
as from a hard day, O city unloved,
to curved and stone colors.
And the twigs shake invisibly,
let no one know sadness:
sad and easy debauchery
alienation weak print.
Then. Then hurry to live.
Then, that this humor is inappropriate,
because our heads are spinning
twentieth century, crazy sports.
But, with alternating air breathing,
inglorious Mayata not exceeding
serve your disgraced soul
short deeds without doing.
Change, life. Change at least from the outside
for dancing, for the Opera, for the waters;
Morning - at the bell for me;
madness - to paid freedom.
Search, search for a non-glorious wreath,
then that we become any
all less arrogant yet
and therefore more loved.
why again, less needed
Moscow bridges float to me
Embassy lanes silence?
And the car flight again
in the night to half-empty mansions,
as from a hard day, O city unloved,
to curved and stone colors.
And the twigs shake invisibly,
let no one know sadness:
sad and easy debauchery
alienation weak print.
Then. Then hurry to live.
Then, that this humor is inappropriate,
because our heads are spinning
twentieth century, crazy sports.
But, with alternating air breathing,
inglorious Mayata not exceeding
serve your disgraced soul
short deeds without doing.
Change, life. Change at least from the outside
for dancing, for the Opera, for the waters;
Morning - at the bell for me;
madness - to paid freedom.
Search, search for a non-glorious wreath,
then that we become any
all less arrogant yet
and therefore more loved.
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Полина Шпотаковская
