Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,—
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы —
большие,
маленькие,
многие!—
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!
А ночь по комнате тинится и тинится,—
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете —
я выхожу замуж».
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите — спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть»,—
а я одно видел:
вы — Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.
Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!
Дразните?
«Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий».
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!
Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,—
а самое страшное
видели —
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?
И чувствую —
«я»
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.
Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,—
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают —
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезнённые бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!
На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.
Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки «Лузитании».
Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,—
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,—
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы —
большие,
маленькие,
многие!—
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!
А ночь по комнате тинится и тинится,—
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете —
я выхожу замуж».
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите — спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть»,—
а я одно видел:
вы — Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.
Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!
Дразните?
«Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий».
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!
Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,—
а самое страшное
видели —
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?
И чувствую —
«я»
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.
Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,—
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают —
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезнённые бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!
На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.
Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки «Лузитании».
Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,—
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони
Cursed!
Well, and this is not enough?
Soon the mouth will shriek.
I hear:
quiet,
like sick from bed
jumped off the nerve.
And so,-
first walked
just barely
then ran,
excited,
clear.
Now he and the new two
are torn off by a desperate tap dance.
The plaster on the ground floor collapsed.
Nerves -
big ones
little ones
many!-
jump mad,
and already
Nerves have weak legs!
And the night in the room is tying and teasing, -
from the mud not stretched out to the heavy eye.
The doors suddenly littered,
like at the hotel
does not get a tooth to tooth.
You entered
sharp as "here you are!"
torturing gloves suede,
said:
"You know -
I'm getting married".
Well, get out.
Nothing.
I will be strong.
See - calm as!
Like a pulse
dead man.
Remember?
You said:
"Jack London,
money,
love,
passion",-
I saw one thing:
you are Gioconda,
to steal!
And they stole it.
Again, in love, I will go into the games,
fire lighting up the eyebrow bend.
What!
And in the house that burned out,
sometimes homeless strollers live!
Tease?
"Less than a penniless penny,
you have emerald madness. "
Remember!
Died Pompey,
when teased Vesuvius!
Hey!
Lord
Lovers
blasphemy,
of crimes
slaughterhouse
and the worst
have seen -
my face
when
I
absolutely calm?
And I feel -
"I"
for me is not enough.
Someone is breaking out of me stubbornly.
Allo!
Who is talking?
Mama?
Mama!
Your son is very sick!
Mama!
He has a fire of heart.
Tell the sisters, Luda and Ole, -
he has nowhere to go.
Every word,
even a joke
who spews burning his mouth he
thrown like a naked prostitute
from a burning brothel.
People sniff -
the smell of fried!
Overtook some.
Brilliant!
In helmets!
You can not shoemakers!
Tell the fireman:
heart burning climb in caresses.
I myself.
My eyes slammed into the barrels.
Give about the ribs to lean.
I'll jump! I'll jump! I'll jump! I'll jump!
Collapsed.
Do not jump out of the heart!
On the face burning
from cracked lips
charred kiss to throw rose.
Mama!
I can not sing.
The choir has a heart choir!
Burnt figures of words and numbers
from the skull
like children from a burning building.
So fear
grab the sky
raised
burning hands of "Lusitania".
Shaking people
in apartment quiet
The eyed glow is torn from the pier.
Last cry
do you even
that grieve, hang out in a century
Well, and this is not enough?
Soon the mouth will shriek.
I hear:
quiet,
like sick from bed
jumped off the nerve.
And so,-
first walked
just barely
then ran,
excited,
clear.
Now he and the new two
are torn off by a desperate tap dance.
The plaster on the ground floor collapsed.
Nerves -
big ones
little ones
many!-
jump mad,
and already
Nerves have weak legs!
And the night in the room is tying and teasing, -
from the mud not stretched out to the heavy eye.
The doors suddenly littered,
like at the hotel
does not get a tooth to tooth.
You entered
sharp as "here you are!"
torturing gloves suede,
said:
"You know -
I'm getting married".
Well, get out.
Nothing.
I will be strong.
See - calm as!
Like a pulse
dead man.
Remember?
You said:
"Jack London,
money,
love,
passion",-
I saw one thing:
you are Gioconda,
to steal!
And they stole it.
Again, in love, I will go into the games,
fire lighting up the eyebrow bend.
What!
And in the house that burned out,
sometimes homeless strollers live!
Tease?
"Less than a penniless penny,
you have emerald madness. "
Remember!
Died Pompey,
when teased Vesuvius!
Hey!
Lord
Lovers
blasphemy,
of crimes
slaughterhouse
and the worst
have seen -
my face
when
I
absolutely calm?
And I feel -
"I"
for me is not enough.
Someone is breaking out of me stubbornly.
Allo!
Who is talking?
Mama?
Mama!
Your son is very sick!
Mama!
He has a fire of heart.
Tell the sisters, Luda and Ole, -
he has nowhere to go.
Every word,
even a joke
who spews burning his mouth he
thrown like a naked prostitute
from a burning brothel.
People sniff -
the smell of fried!
Overtook some.
Brilliant!
In helmets!
You can not shoemakers!
Tell the fireman:
heart burning climb in caresses.
I myself.
My eyes slammed into the barrels.
Give about the ribs to lean.
I'll jump! I'll jump! I'll jump! I'll jump!
Collapsed.
Do not jump out of the heart!
On the face burning
from cracked lips
charred kiss to throw rose.
Mama!
I can not sing.
The choir has a heart choir!
Burnt figures of words and numbers
from the skull
like children from a burning building.
So fear
grab the sky
raised
burning hands of "Lusitania".
Shaking people
in apartment quiet
The eyed glow is torn from the pier.
Last cry
do you even
that grieve, hang out in a century
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Полина Шпотаковская
