Нет углей социальности — не будет и личности. А ведь личность не обычный кусок руды, который взяли и положили в эту среду. Личность, чтобы начать раскаляться под воздействием этой среды, должна открыться этой среде и одновременно не раствориться в ней
Читать: https://rossaprimavera.ru/article/13e52967
О коммунизме и марксизме — 134
Есть три существенных момента, в силу которых проблему человеческой родовой сущности необходимо рассматривать определенным образом. Притом что иное рассмотрение этой проблемы позволяет построить более простую и внятную модель, дающую тот или иной ответ на интересующий нас вопрос о сущности человека. Она же — эта самая родовая сущность.
Первый из этих моментов как раз в том и состоит, что иные рассмотрения проблемы родовой сущности позволяют слишком легко построить искомую модель. А в таких случаях эта легкость не может не вызывать чувства неудовлетворенности. В самом деле, все мы понимаем, насколько трудно дать ответ на вопрос о природе человеческой родовой сущности. И если вдруг оказывается, что определенный ответ на этот вопрос можно получить с подозрительной легкостью, то возникает недоумение.
«Как же это так? — спрашиваешь себя. — Проблема настолько сложна, что дальше некуда. А решение, оказывается, можно получить сравнительно легко. Откуда берется эта легкость решения проблемы, которая, как ты интуитивно понимаешь, не может иметь легких решений?»
Второй момент — в том, что данное исследование посвящено раскрытию определенной традиции — марксистской, коммунистической. И если внутри марксизма поставлен определенным образом вопрос о родовой сущности, то нельзя давать такой ответ на этот вопрос, который был бы очевидным образом чужд основоположникам данной традиции. Да, в общем-то, и тем, кто эту традицию достаточно основательно развивал, не отрекаясь при этом от ее фундаментальных оснований.
Насколько сложным является материализм Маркса, Энгельса, Ленина — отдельный вопрос. Но взять и отмахнуться от материалистичности их воззрений — значило бы подменить исследование определенной традиции своим новоделом.
Или встраиванием в определенную традицию чего-то, ей совсем уж очевидным образом чуждого. И если ты взялся за описание определенной традиции — выполняй взятое на себя обязательство добросовестно. То есть не подменяй обещанное раскрытие чужого содержания впариванием той или иной отсебятины или чего-то, с этой традицией очевидным образом совсем уж несовместимого, но тебе почему-то симпатичного.
В каком именно смысле слова Маркс, Энгельс, Ленин и другие основоположники марксистско-коммунистической доктрины являются материалистами — это, повторяю, отдельный вопрос. Но то, что они ими являются, несомненно. И тут ничего не меняет ни раннее гегельянство Маркса, ни позднее «окологегельянство» Ленина. Потому что и в том, и в другом случае Гегелю не присягают, а от него отталкиваются. Не более, но и не менее того.
Третий момент — эта самая необходимость определенного постижения того, чем ты занимаешься. Того постижения, которое дает возможность изменять мир, а не витийствовать перед своими поклонниками. История учит нас тому, что чаще всего такую возможность давало обнаружение каких-то свойств этого самого мира, изменением которого ты хочешь заниматься. Да, порой мир меняло не такое обнаружение, а исступленная проповедь, предписывающая нечто миру, а не опирающаяся на раскрытие его неведомых ранее характеристик и свойств. Но поди-ка еще докажи, что такое пророчество не было интуитивным угадыванием определенных сокровенностей внутри этого самого мира или созревания внутри него неких новых сокровенностей. По крайней мере исступленные, вне постижения мира находящиеся пророчества существуют в изобилии, а пророчества, менявшие мир, наперечет.
Что же касается обнаружения свойств мира или обнаружения вызревания в мире чего-то нового, то это, согласитесь, ближе всего соседствует с тем, что принято называть научностью. Может быть, речь должна идти о «не вполне научности», о «паранаучности», о «новой научности». Но ведь всё равно о научности.
А теперь давайте соединим воедино эти три момента. И признаем, что обнаружение человеческой родовой сущности в ее марксистском коммунистическом понимании не может не быть хотя бы в минимальной степени материалистическим в самом широком смысле этого слова. А если ты хочешь заниматься другим обнаружением этой самой родовой сущности, то не обманывай людей, отрекомендовываясь в виде исследователя определенной традиции. Тогда скажи, что традиция была ложной, что она показала свою несостоятельность и теперь ты выступаешь в качестве основоположника чего-то совсем другого, адресующего не к переосмысливаемой научности, а например, к антинаучности.
Необходимость искать научный ответ на вопрос о родовой сущности, проистекающая сразу из многого — и из твоих человеческих предпочтений, и из природы исследуемого предмета, и из нынешней общественно-политической ситуации — порождает адресацию к двум взаимосвязанным понятиям — социогенез и антропогенез.
Что бы ни понаоткрывали скороспелые творцы научных сенсаций, вряд ли кто-то осмелится, оставаясь хотя бы на минимально научных, расширительно научных и так далее позициях, отрывать антропогенез от социогенеза.
Я уже обращал внимание читателя на то, что сказано об этом было впервые еще Аристотелем в его сочинении «Политика»: «Человек по своей природе есть общественное животное» (спор о том, лучше ли переводить древнегреческое словосочетание zoon politikon как «общественное животное» или как «политическое животное», не столь уж и существенен, поскольку в эпоху Аристотеля жесткого разграничения политического и общественного не проводилось), и что в Новое время за это определение Аристотеля ухватился Шарль Монтескье, который привел это высказывание в 87-м из своих знаменитых «Персидских писем».
Всё это сейчас не имеет для нас решающего значения. Как не имеет решающего значения постоянный спор о том, не оскорбительным ли является такое приравнивание человека к какому угодно животному. Пусть на эту тему бесконечно рассуждают те поклонники Платона, для которых Аристотель является средоточием ползучего материализма. Нам понятно, что и Аристотель, и Монтескье, и другие имели в виду необходимость социальной среды для взращивания человеческой личности и определенную — большую или меньшую — обусловленность этого взращивания той средой, в которой оно осуществляется.
Вопрос об этой мере был и остается одним из ключевых. Является ли человек просто слепком с окружающей среды или же он есть нечто другое, и это нечто другое средою обусловлено не до конца и, так сказать, не обычным «линейным» образом. В марксистской традиции, если ее понимать без оголтелой зашоренности, весьма серьезное место занимает творчество Горького. И хотя реальный Алексей Максимович много чем увлекался — от Ницше до Богданова, но отторгнуть его полностью от марксистской традиции — значит проявить именно оголтелую зашоренность. Притом что в нынешний момент любая зашоренность в вопросе о марксизме и коммунизме или дегенеративна, или провокативна, или содержит в себе одновременно обе эти скверности.
Есть, конечно, и совсем парадоксальное прочтение Горького, согласно которому человека создает не только и не столько среда, сколько сопротивление среде. Причем именно в сопротивлении, в нем и только в нем рождается творческое и действенное отношение к жизни.
И действительно, Горький писал в «Моих университетах»: «Я уже научился мечтать о необыкновенных приключениях и великих подвигах. Это очень помогало мне в трудные дни жизни, а так как дней этих было много, — я всё более изощрялся в мечтаниях. Я не ждал помощи извне и не надеялся на счастливый случай, но во мне постепенно развивалось волевое упрямство, и чем труднее слагались условия жизни — тем крепче и даже умнее я чувствовал себя. Я очень рано понял, что человека создает его сопротивление окружающей среде».
Но Горький имеет в виду определенную среду. Ту среду, которая волокла его вниз, которая не давала ему прорваться к его творческой родовой сущности. Иначе можно договориться до того, что при коммунизме человеком может быть только тот, кто будет противостоять коммунистической среде. Противопоставление человека тому в социуме, что его окружает и душит (Блок говорил: «Пусть душит жизни сон тяжелый, пусть задыхаюсь в этом сне»), может быть необходимым в случае удушающего воздействия этой самой социальной среды. Но оно не является единственным источником формирования полноценной творческой личности. Кстати, отрицание такой абсолютности сопротивления среде содержится и в самом высказывании Горького, которое я только что процитировал. Ведь Горький говорит, что он научился мечтать о необыкновенных приключениях и подвигах, что он изощрялся в этих мечтаниях и что это формировало его как личность. Но ведь это имеет своим источником культуру в самом широком смысле этого слова. Горький откуда-то должен был брать свои мечты. И это «откуда-то», конечно, именуется культурой.
Но дело не только в этом. И для того, чтобы убедиться, что и к культуре дело не сводится, достаточно отойти от рабского повторения набивших оскомину коротких цитат и всерьез заняться прочтением той книги Горького, из которой эта короткая цитата вырвана. Чтобы доказать данное утверждение, я напомню читателю то, что следует прямо за его фразой о формирующем человека сопротивлении среде.
А следует за этой фразой вот что: «Чтобы не голодать, я ходил на Волгу, к пристаням, где легко можно было заработать пятнадцать — двадцать копеек. Там, среди грузчиков, босяков, жуликов, я чувствовал себя куском железа, сунутым в раскаленные угли, — каждый день насыщал меня множеством острых, жгучих впечатлений».
Как мы видим, Горький был охоч до окружающей жизни, которая его и не устраивала, и манила. Да он бы и не выжил в ином случае — эта жизнь его бы просто уничтожила. Но Горький как творческий человек не только приспосабливался, он еще и впитывал в себя эту жизнь в ее противоречивой накаленности. Ну и что, он ее только впитывал? Кстати, поскольку он ее впитывал, т
Читать: https://rossaprimavera.ru/article/13e52967
О коммунизме и марксизме — 134
Есть три существенных момента, в силу которых проблему человеческой родовой сущности необходимо рассматривать определенным образом. Притом что иное рассмотрение этой проблемы позволяет построить более простую и внятную модель, дающую тот или иной ответ на интересующий нас вопрос о сущности человека. Она же — эта самая родовая сущность.
Первый из этих моментов как раз в том и состоит, что иные рассмотрения проблемы родовой сущности позволяют слишком легко построить искомую модель. А в таких случаях эта легкость не может не вызывать чувства неудовлетворенности. В самом деле, все мы понимаем, насколько трудно дать ответ на вопрос о природе человеческой родовой сущности. И если вдруг оказывается, что определенный ответ на этот вопрос можно получить с подозрительной легкостью, то возникает недоумение.
«Как же это так? — спрашиваешь себя. — Проблема настолько сложна, что дальше некуда. А решение, оказывается, можно получить сравнительно легко. Откуда берется эта легкость решения проблемы, которая, как ты интуитивно понимаешь, не может иметь легких решений?»
Второй момент — в том, что данное исследование посвящено раскрытию определенной традиции — марксистской, коммунистической. И если внутри марксизма поставлен определенным образом вопрос о родовой сущности, то нельзя давать такой ответ на этот вопрос, который был бы очевидным образом чужд основоположникам данной традиции. Да, в общем-то, и тем, кто эту традицию достаточно основательно развивал, не отрекаясь при этом от ее фундаментальных оснований.
Насколько сложным является материализм Маркса, Энгельса, Ленина — отдельный вопрос. Но взять и отмахнуться от материалистичности их воззрений — значило бы подменить исследование определенной традиции своим новоделом.
Или встраиванием в определенную традицию чего-то, ей совсем уж очевидным образом чуждого. И если ты взялся за описание определенной традиции — выполняй взятое на себя обязательство добросовестно. То есть не подменяй обещанное раскрытие чужого содержания впариванием той или иной отсебятины или чего-то, с этой традицией очевидным образом совсем уж несовместимого, но тебе почему-то симпатичного.
В каком именно смысле слова Маркс, Энгельс, Ленин и другие основоположники марксистско-коммунистической доктрины являются материалистами — это, повторяю, отдельный вопрос. Но то, что они ими являются, несомненно. И тут ничего не меняет ни раннее гегельянство Маркса, ни позднее «окологегельянство» Ленина. Потому что и в том, и в другом случае Гегелю не присягают, а от него отталкиваются. Не более, но и не менее того.
Третий момент — эта самая необходимость определенного постижения того, чем ты занимаешься. Того постижения, которое дает возможность изменять мир, а не витийствовать перед своими поклонниками. История учит нас тому, что чаще всего такую возможность давало обнаружение каких-то свойств этого самого мира, изменением которого ты хочешь заниматься. Да, порой мир меняло не такое обнаружение, а исступленная проповедь, предписывающая нечто миру, а не опирающаяся на раскрытие его неведомых ранее характеристик и свойств. Но поди-ка еще докажи, что такое пророчество не было интуитивным угадыванием определенных сокровенностей внутри этого самого мира или созревания внутри него неких новых сокровенностей. По крайней мере исступленные, вне постижения мира находящиеся пророчества существуют в изобилии, а пророчества, менявшие мир, наперечет.
Что же касается обнаружения свойств мира или обнаружения вызревания в мире чего-то нового, то это, согласитесь, ближе всего соседствует с тем, что принято называть научностью. Может быть, речь должна идти о «не вполне научности», о «паранаучности», о «новой научности». Но ведь всё равно о научности.
А теперь давайте соединим воедино эти три момента. И признаем, что обнаружение человеческой родовой сущности в ее марксистском коммунистическом понимании не может не быть хотя бы в минимальной степени материалистическим в самом широком смысле этого слова. А если ты хочешь заниматься другим обнаружением этой самой родовой сущности, то не обманывай людей, отрекомендовываясь в виде исследователя определенной традиции. Тогда скажи, что традиция была ложной, что она показала свою несостоятельность и теперь ты выступаешь в качестве основоположника чего-то совсем другого, адресующего не к переосмысливаемой научности, а например, к антинаучности.
Необходимость искать научный ответ на вопрос о родовой сущности, проистекающая сразу из многого — и из твоих человеческих предпочтений, и из природы исследуемого предмета, и из нынешней общественно-политической ситуации — порождает адресацию к двум взаимосвязанным понятиям — социогенез и антропогенез.
Что бы ни понаоткрывали скороспелые творцы научных сенсаций, вряд ли кто-то осмелится, оставаясь хотя бы на минимально научных, расширительно научных и так далее позициях, отрывать антропогенез от социогенеза.
Я уже обращал внимание читателя на то, что сказано об этом было впервые еще Аристотелем в его сочинении «Политика»: «Человек по своей природе есть общественное животное» (спор о том, лучше ли переводить древнегреческое словосочетание zoon politikon как «общественное животное» или как «политическое животное», не столь уж и существенен, поскольку в эпоху Аристотеля жесткого разграничения политического и общественного не проводилось), и что в Новое время за это определение Аристотеля ухватился Шарль Монтескье, который привел это высказывание в 87-м из своих знаменитых «Персидских писем».
Всё это сейчас не имеет для нас решающего значения. Как не имеет решающего значения постоянный спор о том, не оскорбительным ли является такое приравнивание человека к какому угодно животному. Пусть на эту тему бесконечно рассуждают те поклонники Платона, для которых Аристотель является средоточием ползучего материализма. Нам понятно, что и Аристотель, и Монтескье, и другие имели в виду необходимость социальной среды для взращивания человеческой личности и определенную — большую или меньшую — обусловленность этого взращивания той средой, в которой оно осуществляется.
Вопрос об этой мере был и остается одним из ключевых. Является ли человек просто слепком с окружающей среды или же он есть нечто другое, и это нечто другое средою обусловлено не до конца и, так сказать, не обычным «линейным» образом. В марксистской традиции, если ее понимать без оголтелой зашоренности, весьма серьезное место занимает творчество Горького. И хотя реальный Алексей Максимович много чем увлекался — от Ницше до Богданова, но отторгнуть его полностью от марксистской традиции — значит проявить именно оголтелую зашоренность. Притом что в нынешний момент любая зашоренность в вопросе о марксизме и коммунизме или дегенеративна, или провокативна, или содержит в себе одновременно обе эти скверности.
Есть, конечно, и совсем парадоксальное прочтение Горького, согласно которому человека создает не только и не столько среда, сколько сопротивление среде. Причем именно в сопротивлении, в нем и только в нем рождается творческое и действенное отношение к жизни.
И действительно, Горький писал в «Моих университетах»: «Я уже научился мечтать о необыкновенных приключениях и великих подвигах. Это очень помогало мне в трудные дни жизни, а так как дней этих было много, — я всё более изощрялся в мечтаниях. Я не ждал помощи извне и не надеялся на счастливый случай, но во мне постепенно развивалось волевое упрямство, и чем труднее слагались условия жизни — тем крепче и даже умнее я чувствовал себя. Я очень рано понял, что человека создает его сопротивление окружающей среде».
Но Горький имеет в виду определенную среду. Ту среду, которая волокла его вниз, которая не давала ему прорваться к его творческой родовой сущности. Иначе можно договориться до того, что при коммунизме человеком может быть только тот, кто будет противостоять коммунистической среде. Противопоставление человека тому в социуме, что его окружает и душит (Блок говорил: «Пусть душит жизни сон тяжелый, пусть задыхаюсь в этом сне»), может быть необходимым в случае удушающего воздействия этой самой социальной среды. Но оно не является единственным источником формирования полноценной творческой личности. Кстати, отрицание такой абсолютности сопротивления среде содержится и в самом высказывании Горького, которое я только что процитировал. Ведь Горький говорит, что он научился мечтать о необыкновенных приключениях и подвигах, что он изощрялся в этих мечтаниях и что это формировало его как личность. Но ведь это имеет своим источником культуру в самом широком смысле этого слова. Горький откуда-то должен был брать свои мечты. И это «откуда-то», конечно, именуется культурой.
Но дело не только в этом. И для того, чтобы убедиться, что и к культуре дело не сводится, достаточно отойти от рабского повторения набивших оскомину коротких цитат и всерьез заняться прочтением той книги Горького, из которой эта короткая цитата вырвана. Чтобы доказать данное утверждение, я напомню читателю то, что следует прямо за его фразой о формирующем человека сопротивлении среде.
А следует за этой фразой вот что: «Чтобы не голодать, я ходил на Волгу, к пристаням, где легко можно было заработать пятнадцать — двадцать копеек. Там, среди грузчиков, босяков, жуликов, я чувствовал себя куском железа, сунутым в раскаленные угли, — каждый день насыщал меня множеством острых, жгучих впечатлений».
Как мы видим, Горький был охоч до окружающей жизни, которая его и не устраивала, и манила. Да он бы и не выжил в ином случае — эта жизнь его бы просто уничтожила. Но Горький как творческий человек не только приспосабливался, он еще и впитывал в себя эту жизнь в ее противоречивой накаленности. Ну и что, он ее только впитывал? Кстати, поскольку он ее впитывал, т
If there are no coals of sociality, there will be no personality. But the person is not an ordinary piece of ore, which was taken and put into this environment. A person, in order to begin to glow under the influence of this environment, must open to this environment and at the same time not dissolve in it.
Read: https://rossaprimavera.ru/article/13e52967
On communism and Marxism - 134
There are three essential points due to which the problem of the human generic essence must be considered in a certain way. Moreover, a different consideration of this problem allows us to build a simpler and more intelligible model that gives one or another answer to the question of the essence of man that interests us. She is this very generic essence.
The first of these points is precisely that other considerations of the problem of generic essence make it too easy to construct the desired model. And in such cases, this ease cannot but cause a feeling of dissatisfaction. Indeed, we all understand how difficult it is to give an answer to the question about the nature of the human generic essence. And if it suddenly turns out that a definite answer to this question can be obtained with suspicious ease, then bewilderment arises.
“How is this so? - you ask yourself. - The problem is so complex that there is nowhere else. And the solution, it turns out, can be obtained relatively easily. Where does this ease of solving a problem come from, which, as you intuitively understand, cannot have easy solutions? "
The second point is that this study is devoted to the disclosure of a certain tradition - Marxist, communist. And if within Marxism the question of the generic essence is posed in a certain way, then it is impossible to give an answer to this question that would be obviously alien to the founders of this tradition. Yes, in general, and to those who developed this tradition thoroughly enough, without renouncing its fundamental foundations.
How complex the materialism of Marx, Engels, Lenin is is a separate question. But to take and dismiss the materialism of their views would mean replacing the study of a certain tradition with your own remake.
Or by incorporating something into a certain tradition that is obviously alien to it. And if you undertook to describe a certain tradition - fulfill your obligation in good faith. That is, do not replace the promised disclosure of someone else's content by vparivanie this or that gag or something, with this tradition, in an obvious way completely incompatible, but for some reason you are nice.
In what sense of the word Marx, Engels, Lenin and other founders of the Marxist-communist doctrine are materialists - this, I repeat, is a separate question. But the fact that they are, no doubt. And here nothing is changed either by the early Hegelianism of Marx, or the later "okologohegelianism" of Lenin. Because in both cases they do not swear allegiance to Hegel, but repel from him. No more, but no less.
The third point is the very need for a certain comprehension of what you are doing. That comprehension, which makes it possible to change the world, and not wander in front of your fans. History teaches us that most often such an opportunity was provided by the discovery of some properties of this very world, the change of which you want to deal with. Yes, sometimes the world was not changed by such a discovery, but by a frenzied sermon, prescribing something to the world, and not based on the disclosure of its previously unknown characteristics and properties. But go ahead and prove that such a prophecy was not an intuitive guessing of certain secrets within this very world or the maturation of certain new secrets inside it. At least the frenzied prophecies that are outside the comprehension of the world exist in abundance, and the prophecies that changed the world are scarce.
As for the discovery of the properties of the world or the discovery of the maturation of something new in the world, this, you see, is closest to what is commonly called scientific. Maybe we should talk about "not completely scientific", about "parascientific", about "new scientific". But it's all the same about scientific character.
Now let's put these three points together. And we admit that the discovery of the human generic essence in its Marxist communist understanding cannot but be at least minimally materialistic in the broadest sense of the word. And if you want to engage in another discovery of this very generic essence, then do not deceive people, introducing yourself as a researcher of a certain tradition. Then say that the tradition was false, that it showed its inconsistency and now you are acting as the founder of something completely different, addressing not to rethought scientificity, but, for example, to antiscientificness.
The need to look for a scientific answer to the question of the generic essence, which immediately stems from many things - from your human preferences, from the nature of the subject under study, and from the current socio-political situation - gives rise to addressing two interrelated concepts - sociogenesis and anthropogenesis.
Whatever
Read: https://rossaprimavera.ru/article/13e52967
On communism and Marxism - 134
There are three essential points due to which the problem of the human generic essence must be considered in a certain way. Moreover, a different consideration of this problem allows us to build a simpler and more intelligible model that gives one or another answer to the question of the essence of man that interests us. She is this very generic essence.
The first of these points is precisely that other considerations of the problem of generic essence make it too easy to construct the desired model. And in such cases, this ease cannot but cause a feeling of dissatisfaction. Indeed, we all understand how difficult it is to give an answer to the question about the nature of the human generic essence. And if it suddenly turns out that a definite answer to this question can be obtained with suspicious ease, then bewilderment arises.
“How is this so? - you ask yourself. - The problem is so complex that there is nowhere else. And the solution, it turns out, can be obtained relatively easily. Where does this ease of solving a problem come from, which, as you intuitively understand, cannot have easy solutions? "
The second point is that this study is devoted to the disclosure of a certain tradition - Marxist, communist. And if within Marxism the question of the generic essence is posed in a certain way, then it is impossible to give an answer to this question that would be obviously alien to the founders of this tradition. Yes, in general, and to those who developed this tradition thoroughly enough, without renouncing its fundamental foundations.
How complex the materialism of Marx, Engels, Lenin is is a separate question. But to take and dismiss the materialism of their views would mean replacing the study of a certain tradition with your own remake.
Or by incorporating something into a certain tradition that is obviously alien to it. And if you undertook to describe a certain tradition - fulfill your obligation in good faith. That is, do not replace the promised disclosure of someone else's content by vparivanie this or that gag or something, with this tradition, in an obvious way completely incompatible, but for some reason you are nice.
In what sense of the word Marx, Engels, Lenin and other founders of the Marxist-communist doctrine are materialists - this, I repeat, is a separate question. But the fact that they are, no doubt. And here nothing is changed either by the early Hegelianism of Marx, or the later "okologohegelianism" of Lenin. Because in both cases they do not swear allegiance to Hegel, but repel from him. No more, but no less.
The third point is the very need for a certain comprehension of what you are doing. That comprehension, which makes it possible to change the world, and not wander in front of your fans. History teaches us that most often such an opportunity was provided by the discovery of some properties of this very world, the change of which you want to deal with. Yes, sometimes the world was not changed by such a discovery, but by a frenzied sermon, prescribing something to the world, and not based on the disclosure of its previously unknown characteristics and properties. But go ahead and prove that such a prophecy was not an intuitive guessing of certain secrets within this very world or the maturation of certain new secrets inside it. At least the frenzied prophecies that are outside the comprehension of the world exist in abundance, and the prophecies that changed the world are scarce.
As for the discovery of the properties of the world or the discovery of the maturation of something new in the world, this, you see, is closest to what is commonly called scientific. Maybe we should talk about "not completely scientific", about "parascientific", about "new scientific". But it's all the same about scientific character.
Now let's put these three points together. And we admit that the discovery of the human generic essence in its Marxist communist understanding cannot but be at least minimally materialistic in the broadest sense of the word. And if you want to engage in another discovery of this very generic essence, then do not deceive people, introducing yourself as a researcher of a certain tradition. Then say that the tradition was false, that it showed its inconsistency and now you are acting as the founder of something completely different, addressing not to rethought scientificity, but, for example, to antiscientificness.
The need to look for a scientific answer to the question of the generic essence, which immediately stems from many things - from your human preferences, from the nature of the subject under study, and from the current socio-political situation - gives rise to addressing two interrelated concepts - sociogenesis and anthropogenesis.
Whatever
У записи 11 лайков,
2 репостов,
595 просмотров.
2 репостов,
595 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Сергей Григорян
![Мария Карпушева [Рыжая]](https://pp.userapi.com/c604620/v604620928/3322f/KQv6SujfbG8.jpg "Мария Карпушева [Рыжая]")
