Вы порицаете меня, querida, за мой оптимизм. Да,...

Вы порицаете меня, querida, за мой оптимизм. Да, я оптимист. Я склонен
думать, что все уладится. "Если бы ты летел в пропасть, -- говорил мне на
войне один из моих товарищей, -- то, наверное, считал бы, что дно ее устлано
стегаными одеялами, и был бы относительно спокоен до тех пор, пока не
ударился".
     Преувеличение! Я не считаю, как Панглос у Вольтера', что все к лучшему
в нашем лучшем из миров. Мне ведомы страшные стороны и тяготы жизни, я не
был ими обделен.
     Однако, во-первых, я не думаю, что жизнь совершенно дурна. Это далеко
не так. Я отказываюсь считать условия человеческого существования
"ужасными". Правда, они весьма необычны; правда, что мы вращаемся на
комочке грязи в бесконечном пространстве, не слишком понимая для чего;
правда, что мы непременно умрем. Таково действительное положение вещей, и
его нужно принимать с мужеством. Да, мы вращаемся на комочке грязи. Проблема
в ином: что мы можем и что должны сделать, обретаясь на нем?
     Во-вторых, я оптимист, ибо считаю возможным что-то совершить на земле,
улучшить свою собственную жизнь и -- в более широком смысле -- жизнь рода
людского. Я считаю, что огромный прогресс уже достигнут. Человек в большой
мере покорил природу. Его власть над миром вещей несравненно возросла.
Пессимист возразит: "Да, но все эти замечательные открытия используются
исключительно для военных целей, и человечество находится на грани
самоуничтожения". Не думаю, что это неизбежно. В какой-то степени это
зависит от нас самих, и в конечном счете мой оптимизм покоится на вере в
человеческую природу. Я знаю, что человеку присуще величие, что можно
взывать к тому лучшему, что есть в каждом из нас. Словом, лучше говорить с
человеком о его свободе, чем о его рабстве.
     В-третьих, я признаю, что мое первое побуждение перед лицом какого-либо
события -- это стремление понять то хорошее, что оно несет с собой, а не
плохое. Пример: по воле обстоятельств я поссорился с влиятельным человеком.
Пессимист подумал бы: "Какая незадача! Это повредит моей карьере". Я же
говорю себе: "Какая удача! Я избавился от этого болвана". Такова суть моего
относительного оптимизма. Мы оба -- Ален, а вслед за ним и я -- поклялись
оставаться оптимистами, ибо, если не поставить себе за правило во что бы то
ни стало быть оптимистом, тотчас же будет оправдан самый мрачный пессимизм.
Ибо если человек впадает в отчаяние или предается плохому настроению, то это
неминуемо ведет его к невзгодам и неудачам. Если я боюсь упасть, то
непременно упаду;
     это именуется головокружением, и оно присуще как целым народам, так и
отдельным людям. Если я считаю, что ничего не могу изменить в делах моей
страны, я и впрямь ничего не смогу. Порядок, вещей таков, что я сам создаю и
ясную погоду, и грозу -- прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже.
Пессимизм заразен. Если я полагаю, что мой сосед непорядочен, и отношусь к
нему с недоверием, он и будет таким по моей вине. Вселять в людей надежду, а
не страх -- вот в чем секрет античных мудрецов. Наши нынешние мудрецы,
напротив, вселяют в людей отчаяние, но я не думаю, что они так уж мудры.
     -- Вот как! -- возражает пессимист. -- Вы считаете, что вера в людей, в
жизнь и есть мудрость? А не стала ли она для вас причиной ужасных
разочарований? Не сделалась ли она для вас источником слабости в
непрекращающейся битве, чье имя -- жизнь? Не станови
     лись ли вы жертвой людей злых, так долго отказываясь считать их злыми?
     Да, признаю, я испытал немало жестоких разочарований. В особенности за
последние десять лет, отмеченных ужасами нацизма, кровавой пропастью,
разделившей надвое мою страну, изгнанием, арестом близких, разграблением
моего дома, предательством -- в тяжелые минуты -- со стороны некоторых
друзей; все это дало мне немало веских оснований для того, чтобы усомниться
в совершенстве этого мира.
     Но ведь я никогда и не верил в его совершенство. Я всегда знал, что
есть скверные люди (кстати, как правило, это глупцы или неудачники); я
всегда знал, что в годину бедствий толпа может сделаться свирепой и тупой.
Мой оптимизм заключался и поныне заключается только вот в чем: я верю, что
мы способны в известной мере влиять на события и что, если даже, несмотря на
все наши усилия, нам придется пережить беду, мы можем восторжествовать над
нею, если достойно ее перенесем. Декарт сказал об этом лучше, нежели я: "Я
взял себе за правило стараться одолевать не столько судьбу, сколько самого
себя, и изменять не столько мировой порядок, сколько свои собственные
устремления". Любить окружающих меня хороших людей, избегать дурных,
радоваться добру, достойно сносить зло, уметь забывать -- вот в чем мой
оптимизм. Он помог мне в жизни. Да поможет он также и вам. Прощайте.

А. Моруа