Едва я, успев скинуть за собой тренировочную сумку, ступаю за порог, как ветер, минуту назад столь задорно игравший с моими волосами, встречным порывом врывается через распахнутое на кухне окно.
Разогнавшийся на линолеуме Зевс, напоминающий огромную мохнатую шайбу, в захлестнувшем его приливе привычного щенячьего ажиотажа, конечно же теряет равновесие и плюхается всей своей увесистой тушкой мне в ноги.
Разувшись, я аккуратно перешагиваю, и, уже начав широко улыбаться, иду к окну.
Немного оробевшие в своем неравномерно-красочном покрытии вездесущие девятиэтажки жмутся друг к другу, будто удивляясь хаотичности своего расположения, и смущенно, беззубо улыбаясь разнокалиберными балконами.
Там - пластиковые окна, тут - застекленная оранжерея и зимний сад. Там сваленная воедино ненужная рухлядь, очевидно, отложенная хозяевами до лучших, теплых времен, покрыта темно-синим брезентом.
Кое-где двери распахнуты, и можно увидеть, как волнуемые ветром балконные занавески пропадают в глубинах комнаты.
Свобода.
Я перевожу взгляд.
Подсохший асфальт, ностальгические сугробики снега на изгибах бордюра, и золотого цвета мятая трава. Проталины, которые по площади уже значительно превышают площадь талого снега.
Весна.
На соседнем балконе кто-то внезапно врубает на полную громкость уитни хьюстон, и стремительное "энд ааа ааай вил олвееейс лав юююю, ууу" переливами заполняет оставшееся пространство.
Я улыбаюсь. Дышится легко.
Стадион. Двор. Качели. Трава. Небо.
Может быть, все это могло бы показаться - и, наверное, кажется - примитивным, забавным, нелепым и несуразным, - но только не тем, кто здесь родился. Не тем, кто здесь вырос и кто был здесь так беззаботно, искренне счастлив.
Эти дворы, скамейки, лужи, которые и обойти нельзя - только, наверно, вплавь; бабушек, замотанных в пушистые шали, из-за которых их и разглядеть нельзя, но тоже по-детски радующихся первому весеннему солнцу; шумящих малышей; шум колес на хаотичных, вечно запруженных дорогах, где чумазые машины будто соревнуются в своей ребяческой неопрятности, вызывающе рассекая создавшиеся на дорогах водоемы, так и норовя обдать тебя отборной пост весенней жижей апрельских луж, - все это твое, привычное, знакомое - и до боли родное.
Все-таки великое счастье в том, что всех нас обьединяет что-то такое, чего и рассказать-то непосвященным нельзя, ребята.
Что-то, чего не объяснить тому, кто этого не испытывал, не пережил, не знал. Что-то, что делает нас теми, кем мы являемся.
Великий русский дух? :)
А если на полном серьезе - безусловно, во всем есть своя прелесть. Как там говорится?
"Если ты способен видеть прекрасное, то только потому, что носишь прекрасное внутри себя."
Так вот, ребята, берегите это прекрасное внутри себя.
Жизнь, воистину, прекрасна. <3
Разогнавшийся на линолеуме Зевс, напоминающий огромную мохнатую шайбу, в захлестнувшем его приливе привычного щенячьего ажиотажа, конечно же теряет равновесие и плюхается всей своей увесистой тушкой мне в ноги.
Разувшись, я аккуратно перешагиваю, и, уже начав широко улыбаться, иду к окну.
Немного оробевшие в своем неравномерно-красочном покрытии вездесущие девятиэтажки жмутся друг к другу, будто удивляясь хаотичности своего расположения, и смущенно, беззубо улыбаясь разнокалиберными балконами.
Там - пластиковые окна, тут - застекленная оранжерея и зимний сад. Там сваленная воедино ненужная рухлядь, очевидно, отложенная хозяевами до лучших, теплых времен, покрыта темно-синим брезентом.
Кое-где двери распахнуты, и можно увидеть, как волнуемые ветром балконные занавески пропадают в глубинах комнаты.
Свобода.
Я перевожу взгляд.
Подсохший асфальт, ностальгические сугробики снега на изгибах бордюра, и золотого цвета мятая трава. Проталины, которые по площади уже значительно превышают площадь талого снега.
Весна.
На соседнем балконе кто-то внезапно врубает на полную громкость уитни хьюстон, и стремительное "энд ааа ааай вил олвееейс лав юююю, ууу" переливами заполняет оставшееся пространство.
Я улыбаюсь. Дышится легко.
Стадион. Двор. Качели. Трава. Небо.
Может быть, все это могло бы показаться - и, наверное, кажется - примитивным, забавным, нелепым и несуразным, - но только не тем, кто здесь родился. Не тем, кто здесь вырос и кто был здесь так беззаботно, искренне счастлив.
Эти дворы, скамейки, лужи, которые и обойти нельзя - только, наверно, вплавь; бабушек, замотанных в пушистые шали, из-за которых их и разглядеть нельзя, но тоже по-детски радующихся первому весеннему солнцу; шумящих малышей; шум колес на хаотичных, вечно запруженных дорогах, где чумазые машины будто соревнуются в своей ребяческой неопрятности, вызывающе рассекая создавшиеся на дорогах водоемы, так и норовя обдать тебя отборной пост весенней жижей апрельских луж, - все это твое, привычное, знакомое - и до боли родное.
Все-таки великое счастье в том, что всех нас обьединяет что-то такое, чего и рассказать-то непосвященным нельзя, ребята.
Что-то, чего не объяснить тому, кто этого не испытывал, не пережил, не знал. Что-то, что делает нас теми, кем мы являемся.
Великий русский дух? :)
А если на полном серьезе - безусловно, во всем есть своя прелесть. Как там говорится?
"Если ты способен видеть прекрасное, то только потому, что носишь прекрасное внутри себя."
Так вот, ребята, берегите это прекрасное внутри себя.
Жизнь, воистину, прекрасна. <3
As soon as I managed to throw off the training bag behind me, I step over the threshold, like the wind, a minute ago, playing so defiantly with my hair, rushing through the window in the kitchen with a counter gust.
Zeus, speeding up on linoleum, resembling a huge shaggy puck, in the tide of a familiar puppy rage that swept over him, of course, loses its balance and flops all over with his weighty carcass on my legs.
Razuvshis, I gently step over, and, having already started to smile widely, I go to the window.
The omnipresent nine-storey buildings, frightened slightly in their unevenly-colorful coating, press close to each other, as if surprised at the randomness of their location, and embarrassed, toothlessly smiling at different-sized balconies.
There are plastic windows, here there is a glazed greenhouse and a winter garden. There, dumped together unwanted junk, obviously, set aside by the owners until the best, warm times, is covered with a dark blue tarpaulin.
In some places the doors are wide open, and you can see the wind-ridden balcony curtains disappear into the depths of the room.
Freedom.
I look at it.
The dried up asphalt, nostalgic snowdrifts of snow on the curvature of the curb, and golden-colored crumpled grass. Thawed patches, which by area are already significantly higher than the area of thawing snow.
Spring.
On the next balcony, someone suddenly turns on the full volume of Whitney Houston, and the swift "end aaa aaai wil olveeyus lav yuyuyu, yyy" overflows the remaining space.
I'm smiling. Breathe easy.
Stadium. Yard Swing. Grass. Sky.
Perhaps all this might have seemed - and, probably, it seems - primitive, funny, ridiculous and absurd - but not to those who were born here. Not to those who grew up here and who were so carefree here, sincerely happy.
These courtyards, benches, puddles, which can not be circumvented - just probably swimming; grandmothers, wrapped in fluffy shawls, because of which they can not be seen, but also childly rejoice in the first spring sun; noisy babies; the noise of the wheels on chaotic, always dammed roads, where grubby cars seem to compete in their childish untidiness, defiantly disrupting the water bodies created on the roads, and trying to curb you with the selective spring puddle of April puddles - everything is yours, familiar, familiar - and to the pain native
Still, great happiness lies in the fact that all of us are united by something that cannot be told to the uninitiated, guys.
Something that did not explain to those who did not experience it, did not survive, did not know. Something that makes us who we are.
Great Russian spirit? :)
And if in all seriousness - of course, everything has its own charm. What does it say?
"If you are able to see the beautiful, it is only because you carry the beautiful inside you."
So, guys, take care of this beautiful inside.
Life is truly beautiful. <3
Zeus, speeding up on linoleum, resembling a huge shaggy puck, in the tide of a familiar puppy rage that swept over him, of course, loses its balance and flops all over with his weighty carcass on my legs.
Razuvshis, I gently step over, and, having already started to smile widely, I go to the window.
The omnipresent nine-storey buildings, frightened slightly in their unevenly-colorful coating, press close to each other, as if surprised at the randomness of their location, and embarrassed, toothlessly smiling at different-sized balconies.
There are plastic windows, here there is a glazed greenhouse and a winter garden. There, dumped together unwanted junk, obviously, set aside by the owners until the best, warm times, is covered with a dark blue tarpaulin.
In some places the doors are wide open, and you can see the wind-ridden balcony curtains disappear into the depths of the room.
Freedom.
I look at it.
The dried up asphalt, nostalgic snowdrifts of snow on the curvature of the curb, and golden-colored crumpled grass. Thawed patches, which by area are already significantly higher than the area of thawing snow.
Spring.
On the next balcony, someone suddenly turns on the full volume of Whitney Houston, and the swift "end aaa aaai wil olveeyus lav yuyuyu, yyy" overflows the remaining space.
I'm smiling. Breathe easy.
Stadium. Yard Swing. Grass. Sky.
Perhaps all this might have seemed - and, probably, it seems - primitive, funny, ridiculous and absurd - but not to those who were born here. Not to those who grew up here and who were so carefree here, sincerely happy.
These courtyards, benches, puddles, which can not be circumvented - just probably swimming; grandmothers, wrapped in fluffy shawls, because of which they can not be seen, but also childly rejoice in the first spring sun; noisy babies; the noise of the wheels on chaotic, always dammed roads, where grubby cars seem to compete in their childish untidiness, defiantly disrupting the water bodies created on the roads, and trying to curb you with the selective spring puddle of April puddles - everything is yours, familiar, familiar - and to the pain native
Still, great happiness lies in the fact that all of us are united by something that cannot be told to the uninitiated, guys.
Something that did not explain to those who did not experience it, did not survive, did not know. Something that makes us who we are.
Great Russian spirit? :)
And if in all seriousness - of course, everything has its own charm. What does it say?
"If you are able to see the beautiful, it is only because you carry the beautiful inside you."
So, guys, take care of this beautiful inside.
Life is truly beautiful. <3
У записи 18 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ксения Никитина
