может быть, я сумасшедшая, но у меня сейчас сердце кровью обливается. пошла в перекресток после работы, как всегда, к полуночи завершенной и лишь на время покинутой, стою на кассе, спешу - на метро успеть бы.
выхожу, распутывая наушники, поднимаю глаза - бабушка. сгорбленная, маленькая, в пальто. стоит, держится за клюку, а в руках у нее авоськи. авосек больше, чем самой бабушки. стоит и не двигается.
я напугалась: неужели ей плохо? подхожу, говорю, здравствуйте, не помочь ли? вручила мне три пакета, вам, говорит, куда. мне к метро, отвечаю, но это в другую сторону, пойдемте, я вас сейчас провожу. идем с ней до остановки. ей каждый шаг дается с таким усилием, что во мне замедляется кровь и сердцебиение. три шага за двенадцать минут, она двигается медленно, аккуратно. в какой-то момент я беру ее за руку и под локоть, пытаясь ее вести - настолько она выглядит беспомощно, беззащитно.
рассказывает про улицу, где живет, про окна, в которых нет форточек, про то, что там очень душно. в какой-то момент мягко так говорит мне: пусти руку, я так не могу идти, рука, мол, болит очень. я, уже почти онемев, отпускаю.
и так мы идем: я впереди, шаг за шагом, оборачиваясь на нее, поджидая, чуть-чуть придерживая, загораживая собой от машин на проезжей части, она все что-то рассказывает, лепечет.
про родных, которые уехали, ее не забрав с собою, про то, что очень хотела с ними. в какой-то момент говорит: "я юлия", отвечаю, помедлив: "ксения".
иду, стараясь себя одергивать, чтоб не взять ее вновь под локоть, хотя так хочется. на такси, говорю, поедемте? пожалуйста? я вас довезу, тут же близко, а?
а она мне: нет, ксенечка, надо до остановки, на троллейбус надо, такси нельзя - я в нем задыхаюсь. хорошо, киваю. опять идем.
за эти полчаса пройденного пути, который обычным людям дается в минуту с лишним, я пережила ее жизнь, ее разлуку, ее одиночество, ее разочарование и царящую в ней надежду.
почему она так поздно одна? кто о ней заботится? как она несла это все? как ходит по мегаполису?
в какой-то момент она поднимает голову, отодвигая в сторону края шали (горбатенькая, вся закутана, говорит с трудом, лица и почти не видно) и говорит: уже полночь, наверное? уже, говорю, полпервого. отдай, говорит, пакеты мне, иди сама на метро.
я стою, замерев, не в силах, чтоб ей отдать пакеты. стою, наблюдая, как она скованными движениями перекладывает клюку, забирая сумки. как мне ее оставить?
будто воспряв от того, что я здесь, я с нею, говорит: ксенечка, а у тебя есть сумка? и достает из пакета булочку: ксень, возьми.
я беру этот холодный кусок хлеба, едва ли уже в сознании, сжимаю его в руке, говорю: спасибо вам. до свидания.
она, будто благословив меня, мне кивает: иди, говорит, спасибо тебе, иди. делаю шаг, замираю, смотрю, как она уходит.
уходит вдаль маленькая, сгорбленная юлия, которой, судя по голосу, лет под сто. уходит в московскую ночь, на остановку троллейбуса, одна-одинешенька.
... меня не волновало тогда ни метро - казалось, давно закрытое, ни то, что время давно за полночь, и завтра мне на работу - ничего ровным счетом не имело больше значения.
только ее исчезающий силуэт и эти мешки, навешанные на тело.
как она будет подниматься в троллейбус? кто помог в магазине, чтоб все вот так собрать? кто ей откроет двери ее подьезда? почему пожилые люди так одиноки? как они не сдаются?
я шла, еле перемещаясь в пространстве, постоянно оглядываясь назад. как мало в нас самой жизни, как мало человечности.
только ночь, пустота, москва, и путь длиною в десять шагов, длящийся вечность.
а у меня в голове ее лицо, ее глаза, ее голос, говорящий про уехавших на дачу родных и том, что ей нужно им приготовить.
правда ли это? иллюзия? это сон?
секунду спустя поняла, что сжимаю руку.
перевела взгляд - булочка в упаковке. сегодняшняя. с изюмом.
на метро я успела.
12-13 декабря, 2015, москва
выхожу, распутывая наушники, поднимаю глаза - бабушка. сгорбленная, маленькая, в пальто. стоит, держится за клюку, а в руках у нее авоськи. авосек больше, чем самой бабушки. стоит и не двигается.
я напугалась: неужели ей плохо? подхожу, говорю, здравствуйте, не помочь ли? вручила мне три пакета, вам, говорит, куда. мне к метро, отвечаю, но это в другую сторону, пойдемте, я вас сейчас провожу. идем с ней до остановки. ей каждый шаг дается с таким усилием, что во мне замедляется кровь и сердцебиение. три шага за двенадцать минут, она двигается медленно, аккуратно. в какой-то момент я беру ее за руку и под локоть, пытаясь ее вести - настолько она выглядит беспомощно, беззащитно.
рассказывает про улицу, где живет, про окна, в которых нет форточек, про то, что там очень душно. в какой-то момент мягко так говорит мне: пусти руку, я так не могу идти, рука, мол, болит очень. я, уже почти онемев, отпускаю.
и так мы идем: я впереди, шаг за шагом, оборачиваясь на нее, поджидая, чуть-чуть придерживая, загораживая собой от машин на проезжей части, она все что-то рассказывает, лепечет.
про родных, которые уехали, ее не забрав с собою, про то, что очень хотела с ними. в какой-то момент говорит: "я юлия", отвечаю, помедлив: "ксения".
иду, стараясь себя одергивать, чтоб не взять ее вновь под локоть, хотя так хочется. на такси, говорю, поедемте? пожалуйста? я вас довезу, тут же близко, а?
а она мне: нет, ксенечка, надо до остановки, на троллейбус надо, такси нельзя - я в нем задыхаюсь. хорошо, киваю. опять идем.
за эти полчаса пройденного пути, который обычным людям дается в минуту с лишним, я пережила ее жизнь, ее разлуку, ее одиночество, ее разочарование и царящую в ней надежду.
почему она так поздно одна? кто о ней заботится? как она несла это все? как ходит по мегаполису?
в какой-то момент она поднимает голову, отодвигая в сторону края шали (горбатенькая, вся закутана, говорит с трудом, лица и почти не видно) и говорит: уже полночь, наверное? уже, говорю, полпервого. отдай, говорит, пакеты мне, иди сама на метро.
я стою, замерев, не в силах, чтоб ей отдать пакеты. стою, наблюдая, как она скованными движениями перекладывает клюку, забирая сумки. как мне ее оставить?
будто воспряв от того, что я здесь, я с нею, говорит: ксенечка, а у тебя есть сумка? и достает из пакета булочку: ксень, возьми.
я беру этот холодный кусок хлеба, едва ли уже в сознании, сжимаю его в руке, говорю: спасибо вам. до свидания.
она, будто благословив меня, мне кивает: иди, говорит, спасибо тебе, иди. делаю шаг, замираю, смотрю, как она уходит.
уходит вдаль маленькая, сгорбленная юлия, которой, судя по голосу, лет под сто. уходит в московскую ночь, на остановку троллейбуса, одна-одинешенька.
... меня не волновало тогда ни метро - казалось, давно закрытое, ни то, что время давно за полночь, и завтра мне на работу - ничего ровным счетом не имело больше значения.
только ее исчезающий силуэт и эти мешки, навешанные на тело.
как она будет подниматься в троллейбус? кто помог в магазине, чтоб все вот так собрать? кто ей откроет двери ее подьезда? почему пожилые люди так одиноки? как они не сдаются?
я шла, еле перемещаясь в пространстве, постоянно оглядываясь назад. как мало в нас самой жизни, как мало человечности.
только ночь, пустота, москва, и путь длиною в десять шагов, длящийся вечность.
а у меня в голове ее лицо, ее глаза, ее голос, говорящий про уехавших на дачу родных и том, что ей нужно им приготовить.
правда ли это? иллюзия? это сон?
секунду спустя поняла, что сжимаю руку.
перевела взгляд - булочка в упаковке. сегодняшняя. с изюмом.
на метро я успела.
12-13 декабря, 2015, москва
maybe I'm crazy, but my heart is bleeding now. I went to the intersection after work, as always, by midnight completed and only for the time left, I stand at the checkout, I hurry - I would have time to take the subway.
I go out, untangling the headphones, raise my eyes - grandmother. hunched, small, in a coat. standing, holding onto the stick, and in her hands a string bag. Avosek more than most grandmother. standing and not moving.
I was frightened: did she really feel bad? I come, I say, hello, do not help? handed me three packages, to you, says where. I’m going to the metro, I’m answering, but this is the other way, let's go, I’ll see you off. go with her to the stop. she is given every step with such an effort that blood and heartbeat slow down in me. three steps in twelve minutes, she moves slowly, carefully. At some point, I take her hand and under her elbow, trying to lead her - so much she looks helpless, defenseless.
tells about the street where he lives, about the windows, which do not have windows, about the fact that there is very stuffy. at some point gently says so to me: empty your hand, I cannot walk like that, my hand, they say, hurts a lot. I'm almost numb, let go.
and so we go: I am ahead, step by step, turning around on her, waiting, holding a little bit, blocking myself from the cars on the roadway, she is still telling something, babbling.
about her relatives who left, without taking her with her, about what she really wanted with them. at some point, says: "I am Julia," I answer, after a pause: "Xenia."
I am going, trying to pull myself up so as not to take her again under my elbow, although I want to. by taxi, I say, let's go? you are welcome? I'll take you, immediately close, eh?
and she told me: no, xena, I need to stop, I need to go to the trolley bus, I can't take a taxi, I’m choking it. okay nod let's go again
During the half hour of the journey that ordinary people are given in more than a minute, I experienced her life, her separation, her loneliness, her disappointment and hope reigning in her.
why is she so late alone? who cares about her? how did she carry it all? How does it go around the megalopolis?
at some point, she raises her head, pushing the shawl's edge to the side (humpbacked, all wrapped up, speaks with difficulty, faces and almost invisible) and says: it's midnight, probably? already, I say, half past one. give me the packages I’m going to take by metro.
I stand transfixed, unable to give her packages. I stand, watching as she shifts her crank with her shackled movements, taking the bags. how do i leave her?
as if having risen from the fact that I am here, I am with her, saying: ksenya, and do you have a bag? and pulls out of the package bun: xen, take it.
I take this cold piece of bread, hardly already conscious, squeezing it in my hand, saying: thank you. goodbye.
she, as if blessing me, nods to me: go, says, thank you, go. I take a step, stand still, watch her leave.
a small, stooped Julia, who, judging by her voice, is about a hundred years old, goes into the distance. goes to Moscow night, to stop the trolley bus, all alone.
... I wasn’t worried then about the metro - it seemed long closed, or the fact that it was long past midnight, and tomorrow to work — nothing absolutely mattered.
only her disappearing silhouette and these bags hung on the body.
How will she go up to the trolley bus? Who helped in the store to collect everything like this? Who will open the door for her door? why are older people so lonely? how do they not give up?
I was walking, barely moving in space, constantly looking back. how little in our own life, how little humanity.
only night, emptiness, moscow, and the path ten steps long, lasting forever.
and in my head her face, her eyes, her voice, talking about her relatives who had gone to the country house and that she needed to prepare them.
is it true? illusion? this is a dream?
a second later, I realized that I was squeezing my hand.
looked away - a roll in the package. today's with raisins.
I managed to take the subway.
December 12-13, 2015, Moscow
I go out, untangling the headphones, raise my eyes - grandmother. hunched, small, in a coat. standing, holding onto the stick, and in her hands a string bag. Avosek more than most grandmother. standing and not moving.
I was frightened: did she really feel bad? I come, I say, hello, do not help? handed me three packages, to you, says where. I’m going to the metro, I’m answering, but this is the other way, let's go, I’ll see you off. go with her to the stop. she is given every step with such an effort that blood and heartbeat slow down in me. three steps in twelve minutes, she moves slowly, carefully. At some point, I take her hand and under her elbow, trying to lead her - so much she looks helpless, defenseless.
tells about the street where he lives, about the windows, which do not have windows, about the fact that there is very stuffy. at some point gently says so to me: empty your hand, I cannot walk like that, my hand, they say, hurts a lot. I'm almost numb, let go.
and so we go: I am ahead, step by step, turning around on her, waiting, holding a little bit, blocking myself from the cars on the roadway, she is still telling something, babbling.
about her relatives who left, without taking her with her, about what she really wanted with them. at some point, says: "I am Julia," I answer, after a pause: "Xenia."
I am going, trying to pull myself up so as not to take her again under my elbow, although I want to. by taxi, I say, let's go? you are welcome? I'll take you, immediately close, eh?
and she told me: no, xena, I need to stop, I need to go to the trolley bus, I can't take a taxi, I’m choking it. okay nod let's go again
During the half hour of the journey that ordinary people are given in more than a minute, I experienced her life, her separation, her loneliness, her disappointment and hope reigning in her.
why is she so late alone? who cares about her? how did she carry it all? How does it go around the megalopolis?
at some point, she raises her head, pushing the shawl's edge to the side (humpbacked, all wrapped up, speaks with difficulty, faces and almost invisible) and says: it's midnight, probably? already, I say, half past one. give me the packages I’m going to take by metro.
I stand transfixed, unable to give her packages. I stand, watching as she shifts her crank with her shackled movements, taking the bags. how do i leave her?
as if having risen from the fact that I am here, I am with her, saying: ksenya, and do you have a bag? and pulls out of the package bun: xen, take it.
I take this cold piece of bread, hardly already conscious, squeezing it in my hand, saying: thank you. goodbye.
she, as if blessing me, nods to me: go, says, thank you, go. I take a step, stand still, watch her leave.
a small, stooped Julia, who, judging by her voice, is about a hundred years old, goes into the distance. goes to Moscow night, to stop the trolley bus, all alone.
... I wasn’t worried then about the metro - it seemed long closed, or the fact that it was long past midnight, and tomorrow to work — nothing absolutely mattered.
only her disappearing silhouette and these bags hung on the body.
How will she go up to the trolley bus? Who helped in the store to collect everything like this? Who will open the door for her door? why are older people so lonely? how do they not give up?
I was walking, barely moving in space, constantly looking back. how little in our own life, how little humanity.
only night, emptiness, moscow, and the path ten steps long, lasting forever.
and in my head her face, her eyes, her voice, talking about her relatives who had gone to the country house and that she needed to prepare them.
is it true? illusion? this is a dream?
a second later, I realized that I was squeezing my hand.
looked away - a roll in the package. today's with raisins.
I managed to take the subway.
December 12-13, 2015, Moscow
У записи 208 лайков,
17 репостов.
17 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ксения Никитина
